Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша - Страница 18

Наверное, всё потому, что Надя для Алика — первая. Организм выплёскивает в кровь адреналиновый коктейль. Реакция "бей или беги". Бить некого… Как бы в этом случае не убежать. Сложно жить в 17 лет.

Мы поднимаемся по склону и идём вдоль берега. Вокруг жужжит и стрекочет луговое разнотравье. Надя касается ладонью макушек больших белых соцветий. Мы оба молчим, даже не смотрим друг на друга.

— Эй, Алик, вы куда? — кричит вслед Женёк

— Шш-ш-ш, что орёшь? — перебивает его понятливая Юлька, — без тебя разберутся.

Наш небольшой лагерь стоит на полянке, окружённой лесом. С двух сторон это светлый березняк, который просматривается насквозь. С третьей — поросшая густым кустарником сосновая роща. Среди деревьев вьётся тропинка. К ней мы и подходим

— Как ты думаешь, малина уже пошла? — Надя поглядывает на меня.

Мы останавливаемся у кромки леса.

— Нужно посмотреть, — отвечаю.

Моя блондинка лукаво прикусывает губку. Это как пароль и отзыв.

Что за глупые разговоры про малину, думаю невпопад. Она же колючая как сволочь. Неужели умней повода придумать нельзя? Малина…

После залитой солнцем поляны в лесу прохладно и сумрачно. Редкие солнечные лучи пронзают кроны и застывают, словно что-то материальное. Как будто их можно пощупать. В их плотном свете вьётся мошкара.

Музыка за спиной звучит глухо и неразборчиво. С каждым шагом она становится тише.

Мы идём среди деревьев. Светлая макушка Нади с задорной короткой стрижкой мелькает впереди. Время от времени она оборачивается, словно проверяя, на месте ли я. Не заблудился ли, или не испарился самым неожиданным образом.

— Смотри, земляника! — Надя бросается вперёд и садится на корточки.

Между деревьями всё заросло плотным ковром зелёных листьев. Среди них мелькают красные бусины. Вряд ли их здесь часто собирают.

— Какая крупная, — восхищается девушка, — и как много её! Иди сюда, открывай рот!

Присаживаюсь рядом с ней. Ягоды пахнут свежестью и хвоей. Я успеваю поцеловать Надины пальцы. Она хихикает смущённо. Потом срывает травинку и принимается нанизывать на неё земляничины сладким шашлычком.

Моё взрослое и циничное сознание боится всё испортить случайным словом или действием. Не хочу оказаться слоном в хрупкой посудной лавке юношеских чувств.

Среди листвы пробирается деловитая пятнистая козявка. Подхватываю её пальцем.

— Божая коровка… полети на небо… там твои детки… кушают котлетки!

— Конфетки! — смеётся Надя.

— Тоже мне, мать! — возмущаюсь я, — детей одними конфетами кормить, котлетки пусть кушают!

— Тебе бы только есть! — девушка хохочет. — Сразу про котлеты! Бедная твоя жена будущая, не прокормит тебя.

Вот и что они сразу на женитьбу переходят? Сначала Лида, теперь эта ещё… Карма у Алика такая, что ли…

Жучок доползает до подушечки пальца и расправляет тонкие крылья. Надя заворожённо следит за ним. Целую её в полуоткрытые губы. Они пахнут земляникой. Мои, наверное, тоже.

Её руки, сначала несмело, а потом всё уверенней гладят меня по плечам, пальцами зарываются в волосы. Она ведёт себя с милой решительностью опытной соблазнительницы. Городской "штучки" которая станет самым ярким событием в жизни сельского паренька.

В этот момент моё сознание практически отключается.

… Что ты делаешь… нет… прекрати… не надо… оххх… как хорошо… пожалуйста… не останавливайся…

Я стягиваю с себя футболку и расстилаю её прямо посреди земляничной поляны. Есть масса способов заниматься сексом в лесу, но у меня нет никакого желания выступать в качестве инструктора. Слишком много потом будет вопросов о моей осведомлённости. Да и просто не до того сейчас.

Время вокруг нас останавливается.

Прямо перед моим носом крохотная гусеница пытается залезть на травинку. Она складывается, как циркуль, а потом раздвигается, нащупывая присосками дорогу.

Мир снимают с паузы. В нём снова появляются звуки, кроме нашего дыхания и Надиных стонов. Кажется, она ещё кричала. Надеюсь, что мы отошли достаточно далеко.

— Больно как, — жалуется Надя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Больно? — переспрашиваю, — почему?!

Чёрт, я что-то сделал не так? А вдруг она была девственницей, а я, идиот, не заметил?! Нет, я не мог такое пропустить! Сознание подростка моментально скатывается от эйфории к панике.

— Шишка у меня под попой, — объясняет она, — впивается.

— А раньше?!

— Раньше я её не заметила, — удивлённо говорит она, — вообще не до неё было. Теперь синяк будет, наверное.

Она залезает ладонью вниз, а сама при этом прижимается ближе ко мне. Обнимаю её, чувствую всем телом.

— Пора вставать, — говорю с сожалением, — лес, всё-таки. Надо ещё сейчас осмотреть друг друга на предмет клещей. Пока голые — удобнее всего.

— Нет в тебе, Алик, никакой романтики, — фыркает Надя, — тут же рай земной. А ты про клещей.

— Попадёшь в больницу с боррелиозом, — пугаю её, — придётся тебе туда апельсины таскать.

— Зачем, апельсины? — искренне удивляется блондинка, — а главное, где ты их возьмёшь?!

Вот что значит — расслабился. Совсем забыл, в какое время живу. Здесь в ящиках из-под цитрусовых скорее можно Чебурашку найти, чем сам положенный продукт.

— У нас в районе теплица есть, — выдумываю на ходу, —экспериментальная. Там много чего выращивается, и апельсины тоже.

— Я люблю апельсины, — заявляет Надя, — или ты их только в больницу носишь?

— Сейчас несезон, вроде, — отговариваюсь я, — их к Новому году растят. Прямо к праздничному столу.

— А-а-а… — девушка огорчённо качает головой, — а у чего сезон?

— У шашлыка нашего сезон, — говорю, — пойдём, а то всё без нас съедят.

— Юлька может, — подтверждает блондинка, — она страсть какая прожорливая. И куда в неё столько помещается… а тут лишний пирожок съешь, и всё…

Она с тоской гладит себя по безупречному животику. Как и многие девушки с идеальной фигурой, Надя считает, что она толстая.

— Чистое мясо и овощи, идеальная диета, — говорю уверенно, — не то, что ваши оладушки со сгущёнкой.

Отдалённые звуки из динамика магнитофона ещё доносятся до нас, так что заблудиться нереально. Хотя мы оба сейчас не против немного потеряться. Мы идём, сплетя пальцы, и останавливаемся под каждым деревом.

Нас приклеивает друг к другу, словно внутри появились магниты. Целуемся, как будто проверяем, что эта неожиданная связь между нами не прервалась, не осталась там, на земляничной поляне.

— А я ещё ехать не хотела, — рассказывает по дороге Надя.

— Почему? — удивляюсь я,

Нам сейчас совершенно всё равно, о чём говорить. Просто нравится слышать друг друга.

Я знаю, что это пройдёт. Через две или три недели она уедет в город, а ещё через месяц даже не будет вспоминать обо мне. Помню, что у меня самого в жизни были десятки таких Надь… Кать…Наташ и Кристин…

Помню, но не хочу думать об этом, гоню от себя это знание и у меня получается. Виной тому моё подростковое тело, которое выдаёт на всё свой собственный набор эмоций и реакций, с которым совсем непросто совладать. Или сама эпоха, как ни крути, всё же менее грязная и циничная, чем та, в которой я жил.

— Думала, что скучно будет, — объясняет она мне, — какие тут развлечения в вашем захолустье.

— И как?

— Не скучно, — Надя кладёт мне руку на плечо, и мы снова целуемся. — И вообще, ребята по вечерам под гитару песни поют, истории разные рассказывают. У нас есть такие, кто в экспедициях весь Союз объехал, — добавляет она, очевидно, чтобы я сильно не загордился.

— Романтика, — киваю головой, полностью игнорируя её подначку. — А сами раскопки, как?

— Надоело, — блондинка морщит носик, — отщепы, трапеции, нуклеусы… я вообще археологию с третьего раза сдала, — кокетливо хвастается она.

— А зачем на истфак пошла? — удивляюсь.

— Родители настояли, — вздыхает Надя. — Я сама на журфак хотела. Но отец настоял, говорит, что только так я смогу пойти "по его стопам", —она явно цитирует, высоко подняв подбородок и нахмурив брови.