Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич - Страница 35

— Прости! — виновато прижала ладони к груди Вера. — Я заказывала, но Лена опять сделала все по-своему.

— Ладно! — успокоил ее Алеша. — Я в другой раз на них приду.

— Вот и договорились! — грустно кивнула Вера. — И когда придешь, то… — она вдруг припала губами к уху Алеши и что-то зашептала, показывая глазами на рыжего кота.

— Хорошо! — согласился Алеша и вздохнул: — Ну, я пойду. Меня и так уже будут бить!

— За что? — не понял Александр.

— За то, что поздно пришел.

— Ну, так ты бы сказал сразу, а то мы же не знали! И ушел бы пораньше! — расстроилась Вера.

— Так все равно бы побили, — успокаивая ее, безнадежно махнул рукой Алеша.

— Но тогда-то за что?!

— А за то, что рано!

— Ну это уже какой-то беспредел!

Александр снял с вешалки свою легкую куртку, сбегав в комнату, положил в карман свое старое, лет двадцать назад потерявшее свою силу, но и до сих пор иной раз выручавшее его удостоверение корреспондента ТАСС и решительно сказал:

— Идем, я провожу тебя и поговорю с твоими родителями!

Они вышли из дома, прошли по тротуару, спустились в подземный переход и, выйдя из него, оказались перед многоэтажкой на другой стороне дороги.

— Вот тут я живу! — сказал Алеша.

Александр сам позвонил в указанную им квартиру и встал впереди юноши, заслоняя его.

Дверь открыл пьяный мужчина с уже поднятой для удара рукой.

Увидев незнакомого человека, из-за спины которого выглядывал его сын, он так и замер, не зная, что делать дальше.

Александр же, не теряя времени, достал удостоверение и протянул перед собой.

Увидев перед собой красную книжечку с гербом давно не существующей страны и названием упраздненного Телеграфного Агентства Советского Союза, мужчина опустил руку и, быстро трезвея, забормотал:

— А в чем, собственно… зачем… почему… вы по какому делу?

— По делу вашего сына и на предмет его воспитания!

— А я что… мы ничего! — принялся оправдываться мужчина, и теперь уже выглядывавшая из-за его плеча, тоже вся испитая женщина, подтвердила: — Мы мирно живем! Никого не обижаем. Правда, Алешенька?

Вместо ответа Александр услышал позади себя то ли смешок, то ли всхлипывание.

— У меня другая информация! — строго сказал он. — И если вы еще хоть раз не то что ударите, а просто тронете пальцем Алешу…

— Все, гражданин участковый, уже завязал! — поняв, что дело, кажется, серьезное, поднял обе руки кверху мужчина.

— Я не участковый, а редактор! — поправил его Александр. — Но если за это дело возьмусь всерьез, то, поверьте, ославлю вас на весь город, подниму общественность, вплоть до прокурора и буду тогда пострашней любого участкового. Вы меня хорошо поняли?

— Так точно, гражданин — редактор-участковый-прокурор! В жизни теперь к нему не подойду!

— Смотрите, я это проверю! — пряча удостоверение, предупредил Александр.

Униженно кланяясь и обещая наперебой, что пылинки теперь будут сдувать с сына, мужчина с женщиной удалились.

— Спаси тебя Господь, и тоже защити от всякого зла! — с чувством сказал Алеша, кивая на непривычно приветливо открытую для него дверь. — Теперь они меня точно не будут бить!

Хорошо, радостно было на душе у Александра, когда он вернулся домой.

Но еще лучше стало после того, как задержавшаяся до его прихода Лена шепнула ему:

— Как здорово, что вы привели Алешу! Пока он здесь был — у Верочки даже анализы улучшились!

— Она, что, в больницу успела съездить? — ничего не понимая, уставился на сестру милосердия Александр. И та — для нее даже редактор епархиальной газеты не был авторитетом — укоризненно посмотрев на него, выпалила:

— Какой же вы непонятливый! А еще, говорят, писатель! Ну ладно, так уж и быть, объясню, хотя она и не велела вам говорить… У нее даже моча снова поменяла цвет на нормальный!

Лена ушла, и Александр остался наедине с Верой.

Вера сидела в кресле, невидящим взглядом просматривая книгу с акафистом. Александр, спиной к ней — за рабочим столом, делая вид, что перебирает страницы своей рукописи.

Как они ни оттягивали этот момент, как ни боялись его, но он наступил, как и наступает все, к чему нас ведет безжалостное время.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Александр, — первой нарушив молчание, окликнула Вера.

— Да? — с готовностью повернулся к ней тот.

— Я знаю, что ты все уже знаешь! — без всякой подготовки сказала она и, видя, что Александр не отвечает, с родившимся вдруг подозрением посмотрела на него: — А может быть — знал?

— Знал, — тоже без всяких уверток признался Александр.

— Ну и что ты теперь будешь делать? — с горькой усмешкой посмотрела на него Вера. — Жалеть? Утешать? Тогда заранее предупреждаю: это не для меня. Не на такую напал. Я… буду жить!

— Конечно, будешь! — выдержав этот первый натиск, спокойно подтвердил Александр. — И сейчас, и потом.

— Ну, про это потом ты уже много рассказал мне. Это было, действительно, убедительно и красиво. Но мы ведь тогда молчали о главном — о том, что это касается лично меня, что я уже стою на самом пороге этой самой Вечности!

— И зря молчали!

— Да как я могла тебе все сказать? Ведь рак — это так страшно! — простонала Вера. — Многие люди просто шарахаются не то, что от больных раком, но даже от одного упоминания о нем!

— Они поступают так, потому что не знают главного, — возразил Александр.

— А ты, стало быть, знаешь?

— Представь себе, да!

Александр жестом остановил Веру, которая хотела уже сказать что-то с иронией, и принялся объяснять:

— С обычной, земной человеческой точки зрения, страшнее рака трудно что-то найти. Хотя, справедливости ради, замечу, что, согласно статистике, рак занимает третье место по смертности. От сердечных болезней и в авариях погибает гораздо большее количество людей. О чем тебе и врач вчера… то есть трое суток назад подтвердил. Но если взглянуть на эту болезнь с духовной точки зрения, то это — величайшее благо, более того — величайшая милость Божия!

— Что? — думая, что ослышалась, переспросила ошеломленная Вера. — Что-что?!

— То, что ты слышала. И готов повторить это еще.

— Если бы ты это говорил во время приступа, то тот же врач просто увез бы тебя в психбольницу! — забывшись, воскликнула Вера, и когда забивший ее кашель прошел, чуть слышно спросила: — Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?

— Да, — уверенно ответил Александр. — Потому что доверяю тем источникам, из которых мне это известно.

— И все равно ты говоришь так, потому что все это не с самим тобой! Все твои доказательства — только теория! — упрямо сопротивлялась Вера. — А я на практике прошла все ступени, или как говорит медицина, степени этого земного ада!

Теперь уже она жестом остановила попытавшегося возразить Александра и с горечью стала рассказывать:

— Поначалу самое страшное было по утрам. Во сне еще ничего — забываешься. А как проснешься — первым делом вспоминаешь то неминуемо-страшное, что навалилось на тебя. От чего ни убежать, ни уснуть, ни избавиться… Он самого кошмарного сна еще можно проснуться. А вот от яви… И еще постоянная обида: «За что это и почему именно — мне?» Обида на судьбу — я ведь не знала тогда Бога. Незаслуженная на соседей и всех прохожих под окнами — потому что они здоровые, а я смертельно больная. И заслуженная — на подруг, которым я, порой лишая себя многого, столько всего сделала, а они, то ли боясь заразиться, то ли не видя уже от меня никакой выгоды, бросили меня умирать одну. А главное — на сестру, ради воспитания и обучения которой я стольким пожертвовала, что так и осталась без семьи…

Вера замолчала, очевидно, вспоминая самое страшное время каждого дня — утро, и что было потом по вечерам и ночами.

Воспользовавшись этим, Александр тихо сказал, переводя разговор в нужное ему русло:

— Святые отцы говорят: здоровье — это дар Божий!

— Вот видишь! — с упреком сказала Вера.

— Погоди! — повышая голос, остановил ее Александр. — Но они еще добавляют при этом: а болезнь — это великий дар Божий! И действительно, давай поразмышляем не просто как гомо сапиенс — разумные люди, а как благоразумные….