Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич - Страница 34

— Ты хочешь сказать, что он сильней самого Посейдона?

— Конечно! — воскликнул тот и, подсаживаясь рядом, принялся объяснять: — Ведь Посейдон, как ты ошибочно считаешь, хозяин лишь одного только моря. А мой Бог создал всю вселенную, землю, море и все, что на нем и в нем! Шторм, штиль, приливы, отливы, рыбы, дельфины — все движется, живет и происходит согласно Его воле!

— Что-то подобное я где-то уже слышал… — припоминающе нагнал морщины на узкий лоб келевст. — Постой-постой! А ты не христианин?

— Да, ты не ошибся. Я — действительно христианин.

Келевст изо всех сил сделал попытку сесть, но не сумел, и Альбин помог ему.

— Надо же! Не боится говорить об этом тому, кто скоро увидит безжалостных судей и может напрямую выдать его! — прохрипел тот. — А может, ты тоже хочешь погреться в медном быке или, как твой Бог, оказаться рядом со мной на кресте?

Альбин понял, что келевсту уже что-то известно о его вере.

«Что ж, — спокойно подумал он, — тем меньше, значит, нужно будет ему объяснять!»

А тот тем временем продолжал:

— Не бойся, не выдам! Я христиан не то чтобы люблю, но скажем так — уважаю. В свое время я был воином и видел их в деле. Это смелые и честные люди. Не чета тем, что предали Клодия. Всем вы хороши, — похвалил он, но после этого презрительно поджал губы: — Только слишком добрые и мягкотелые. А этим жестоким, безжалостным миром должны править — сила и зло!

Альбин принялся объяснять келевсту, что все это совсем не так.

Он приводил в пример притчи, которыми поучал Христос.

Доказывал, что люди должны любить и прощать, а не уничтожать друг друга.

По поводу мягкотелости говорил о тех мучениках, которые смогли перетерпеть нечеловеческие страдания, когда их пытались заставить отречься от Христа.

Закончил же тем — какие неизъяснимые блаженства ждут праведников в раю, и чем грозит нераскаявшимся грешникам ад.

И, тем не менее, как ни старался, словно корабль налетел на несокрушимую скалу и разбился.

Выслушав его, келевст неожиданно сказал:

— Даже если ты прав, и твой Бог могущественнее Посейдона — зачем мне этот твой рай? В нем нет ни шумных таверн, ни опьяняющего вина, ни азартной игры в кости, ни продажных женщин! Не-ет, все это не по мне. Моя душа умрет там от скуки. Ах, да, там ведь и смерти нет! — зябко передернул плечами он и убежденно сказал, давая понять, что всё, конец разговору: — Нет, мне по душе больше ад, где будут такие же, как и я!

Александр хотел, чтобы Алеша оставил свои грязные туфли перед входной дверью. Но Вера, увидев, что тот вошел в одних — к тому же дырявых носках — решительно воспротивилась этому. Она собственноручно внесла его обувь в коридор, достала из ящика шкафа носки и протянула Алеше.

— Надень, — не терпящим возражений тоном сказала она. — Это носки моего покойного папы. А потом обуй комнатные тапочки.

Алеша охотно выполнил указание хозяйки и принялся ходить, озираясь, по квартире так, как, наверное, ходила Золушка по королевскому замку.

— У нас дома совсем не так! — наконец, сказал он, и на вопрос Веры: «А что у вас по-другому?», со вздохом ответил: — Родители продали все, что можно было продать, и пропили. Спим на полу. Обедаем, когда есть, что есть, тоже!

При упоминании о еде Алеша шумно вдохнул идущие с кухни вкусные запахи, но так как его пока не приглашали к столу, деликатно продолжил осмотр квартиры. Вера, как хозяйка, сопровождала гостя.

— А это что? А это зачем? — только и слышался отовсюду его голос. И после разъяснений Веры «хрустальная ваза… пылесос… тубусы…» раздавалось удивленное: — Надо же!

Улучив момент, Александр зашел на кухню, чтобы узнать, что будет на ужин. И увидел сменившую Дашу — Лену. В отличие от предшественницы, эта сестра милосердия всегда и все делала по-своему, из-за чего у них с Верой, что называется, нашла коса на камень. В итоге Вера, чтобы не обострять болезнь, просто махнула на Лену рукой и не спорила с ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот и сейчас та возмущенно сказала Александру:

— Ишь, блины, видите ли, ей пеки! Не буду я их печь! Что у нас, поминки сегодня, что ли?

И продолжила жарить на сковородке пахучие золотистые творожники.

Согласившись с Леной, Александр вернулся в свою комнату.

И — вовремя.

Следом за Верой и Алешей в нее уже начал входить рыжий кот.

Он привычно хотел остановить это безобразие, но Алеша опередил его.

— Ой, котик! Да какой большой и красивый! — обрадовался он и, присев на корточки, стал звать: — Хоро-оший! Хоро-о-оший! Не бойся! Иди ко мне!

И тут произошло неожиданное.

Кот послушно подошел к юноше и, зажмурив от удовольствия глаза, принялся тереться головой о его колено. Да еще и громко — на всю комнату — замурлыкал.

— Удивительно! Александр, ты только погляди! — всплеснула руками заметно ожившая с приходом Алеши Вера. — Рыжику — пятнадцать лет, можно сказать, пожилой для котов возраст. И за это время он еще ни разу не шел ни к кому, кроме меня и моих родителей!

— Он знает, к кому идти! Правда, Рыжик? — почесав вконец умилившегося кота за ухом, поднялся Алеша и, увидев на рабочем столе иконы, сразу стал серьезным. Он подошел к ним, перекрестился и сделал низкий поклон.

— Смотри, икона совсем как в нашем храме, — показал он Александру на образ Спаса Нерукотворного, стоявшего в центре.

— Ничего удивительного. Это очень известный образ, — пожал плечами Александр. — Почти две тысячи лет назад такое Свое изображение на убрусе, то есть на полотенце Иисус Христос передал царю Авгарю. И оно, даже во времена гонений на христиан, находилось над вратами столицы его царства — Эдессы.

— Надо же, как давно! — подивился Алеша, уже принимаясь разглядывать другие иконы.

— А вот это совсем новый образ, ему всего два года! — показал на икону преподобного Варнавы Александр и ахнул: — Вера, гляди! Она уже наполовину красная!

— Да, — подтвердила Вера. — И даже больше, чем наполовину!

Алеша с недоумением посмотрел на них, и Александр объяснил:

— Дело в том, что мантия на святом почему-то с недавнего времени меняет свой цвет. Когда мне подарил ее в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре написавший большую книгу о преподобном Варнаве архимандрит Георгий[6], она была черная. А теперь — становится красной!

— Как на Пасху, когда батюшка меняет черное облачение на красное? — уточнил Алеша.

Александр с интересом посмотрел на него и покачал головой: а ведь он, наверное, того не ведая, попал в самую точку!

Он хотел рассказать про остальные иконы, но тут их позвала Лена.

Войдя на кухню, Алеша, как и в первый раз Александр, с удивлением увидел многочисленные коробки на стене, на кухонном шкафу, подоконнике и везде, где только можно было что-то поставить…

— Зачем это все?! — изумился он.

— Для удобства, — ответила ему, подводя к столу, Вера. — Вот видишь, на этой написано «Соль», на этой «Сахар», эта — для перца…

— А для просфор есть?

— Нет! — с сожалением развела руками Вера.

— А почему?

— Так ведь когда я работала над ними, то еще не верила в Бога и даже не знала, что это такое…

— Жаль… — искренне огорчился Алеша.

Тогда Вера сняла с полки самую красивую коробку и протянула Алеше:

— Возьми. Это моя любимая. Я не успела сделать на ней надпись, и ты можешь класть в нее просфоры!

— Спасибо! — обрадовался юноша, сел за стол и за обе щеки стал уплетать и суп, и пюре с котлетами, и под конец с особым удовольствием — творожники.

Поужинав, они вернулись в комнату Александра. Немного поговорили, переходя с одного на другое, в основном ни о чем. Но вскоре стало заметно, что Алеша начал ерзать в кресле и нервничать.

— Хорошо тут у вас! Но мне пора! — сказал, наконец, он и вдруг вспомнил: — А блины?