Мой сводный тиран (СИ) - Черно Адалин - Страница 36

Пожалуй, я впервые видела настолько злую и расстроенную маму. Она нервничала, злилась и с теплотой смотрела на меня.

— Ты поэтому его бросила?

— Не поэтому, — мотаю головой. — Поняла, что не люблю.

— Ну и хорошо, но все равно наглости его матери нет предела. С чего они вообще решили, что ты будешь работать, пока их ненаглядный штаны в офисе протирать будет?

Я пожимаю плечами.

— Ну а Миша как? Нормально?

— Приходит каждый день, — я вздыхаю.

— Ну еще бы!

— Мама!

— Всё, молчу. Ты же знаешь, что можешь поделиться со мной всем?

— Конечно, знаю. Я так запуталась, — признаюсь ей. — Все перемешалось, и я теперь не знаю, что делать дальше. Я думала, что свяжу свою жизнь с Мишей, а теперь…

— Все из-за него, да? Из-за Глеба?

— Мам, почему…

— Я все вижу, Мариш. И то, как он на тебя смотрит, и то, как смотришь на него ты. И помню, каким он был до того, как улетел. Я же вижу, что вы все еще что-то чувствуете друг к другу. Так в чем проблема? Дай ему шанс, что бы он ни сделал, Марина. Я не знаю, что между вами произошло, но… нельзя простить только измену и когда мужчина поднимает руку на женщину. От этого нужно бежать. В остальном — подумай, Мариш, я же вижу, как вы смотрите друг на друга. В конце концов, о вас забыли уже давно, да и Глеб в Штаты собирался через месяц.

Я ошарашено открываю рот.

— В Штаты?

— Да, хочет вернуться. Вот с ним и поехала бы.

— У него есть Софи. И она беременна.

Мама замолкает, смотрит на меня несколько секунд и произносит:

— И что?

— Как это что?

— Послушай меня, Марина, — мама внезапно берет мои руки в свои и крепко их сжимает, — твое счастье важнее всего, ваше счастье. И ты, и он любите друг друга, так при чем здесь Софи и ребенок? Он же не бросит сына или дочку, он всего лишь не будет с его матерью. Послушай, — она легонько встряхивает меня за плечи, — сотни людей разводятся каждый день, сотни детей остаются без полноценной семьи, но у них есть отцы и есть матери. Ты не должна жертвовать своим счастьем. Да, если бы Глеб любил Софи, я бы и слова тебе не сказала! И еще бы запретила лезть в семью, но никакой семьи нет, слышишь меня? Рушить нечего! Позволь себе быть счастливой, малышка моя.

Глава 40

Глеб

— О твоем отъезде в Штаты не может быть и речи, — спокойно произносит отец. — Компания твоя, управление переходит к тебе, я не вернусь на работу.

— То есть как это не вернешься? — непонимающе смотрю на него.

То, что отец не болен, я узнал от его лечащего врача сразу, как он сказал, что не может вернуться по состоянию здоровья и что его доктор посоветовал не нервничать и уделить время семье. Я тогда сорвался к нему — узнать, поговорить, чтобы он рассказал, как быть, но доктор лишь удивленно посмотрел на меня и сказал, что такого пациента, как Давид Царев, у них нет.

Я потребовал показать мне списки, умолял сказать правду, но лицо доктора не изменилось: он удивленно смотрел на меня и не понимал, чего же я хочу. Тогда я понял, кто меня разводит, правда, так и не допер зачем.

— Не вернусь, конечно, — кивает папа, а я впервые смотрю на него не как на больного, а как просто на отца.

Здоров он. Это же по его лицу видно. Светится весь, отдохнувший, даже поправился немного, но ему идет.

— Ты же помнишь, что врач сказал.

— Петр Иванович?

— Да, он, я же говорил.

Врет, блин, и не краснеет.

— Помню, папа. Только знаешь, я переживал за тебя, узнать все хотел, представляешь, что за болезнь, как быть и когда венки заказывать. Прихожу к врачу, а ты здоров, прикинь?

— Глеб! — Папа подается вперед, а с его лица слетает веселая улыбка.

— Ты что, думал, я не узнаю? А Мила? Ты представляешь, что было бы, услышь она наш разговор? Ты о чем вообще думал? Я тут пашу и думаю, как бы ты не отошел в мир иной, а ты прикалываешься!

— Все не так, как ты думаешь!

— Да? А как?!

Я не то чтобы злюсь, просто неприятно. Папа редко врал мне, мы с момента моего появления у него в доме на удивление быстро поладили, но сейчас он прямо удивляет меня. Что-то скрывает, недоговаривает, врет, а причин я не знаю.

— Расскажешь, зачем цирк?

— Помнишь наш разговор перед твоим отъездом?

Конечно, помню. Я тогда разозлился, вспылил и чуть не въехал ему по роже, но успокоился и согласился, хотя, наверное, нужно было затаить обиду и даже не возвращаться. Все же отчасти из-за отца я уехал — и не вернулся тоже из-за него.

— Заходи, садись! — отец указывает мне на диван в своем кабинете. — Разговор есть.

— Говори.

— Ты к Марине что чувствуешь? — такого я не ожидаю. Непонимающе смотрю на папу и жду, когда он объяснит, но он молчит. — Ну?

— К чему эти вопросы вообще? — не понимаю его.

— Ни к чему, — спокойно произносит он. — Сейчас не лучшее время для ваших отношений, понимаешь? У нас скандал, все только умолкли, а вы… ты представляешь, что будет, узнай кто-то, что между вами что-то есть? Никто ведь не напишет о том, что вы неродные, специально будут мусолить то, что вы родственники, что ваши родители женаты, — папа взволнован, а я, пожалуй, впервые вижу его таким.

— Я не понимаю.

— Ты не понимаешь? Оставь ее в покое, Глеб. Езжай в Штаты, учись там, а девочка пусть тут остается. У вас это первое, напускное, забудется.

Этот разговор за несколько секунд пролетает у меня в голове. Я дословно помню, что отец мне говорил и что я отвечал. Помню, потому что я тогда сделал выбор. Уехал. Послушал его и поверил, что все забудется.

— Я помню и другой разговор, папа, — произношу, вспоминая наш телефонный разговор уже после того, как я поехал в Штаты на учебу, после того, как мне сказали про Марину.

Я же неделю тогда выдержал. Долбаную неделю без нее смог побыть, а потом снова. Вначале отцу позвонил — просто поговорить, а он сразу спросил, что с ней и почему она ко мне не едет. Я рассказал.

— Чтобы я тебя не видел здесь, сын. Хорошо все у Марины, с парнем встречается хорошим, добрым, а ты… не нужна она тебе, сынок.

— Папа!

— Что папа, Глеб? Тебе сколько лет? Ты мужик или кто? Девчонку в покое оставь, видишь, не получается у вас. Забудь. Счастлива она без тебя.

— И я помню, Глеб, — кивает он. — Вот, исправляю, что сделал.

Я пытаюсь понять, что он говорит, а едва до меня доходит, не могу поверить, что это правда.

— Ты все знал? Знал, что у нее никого нет, и не сказал мне?

Я-то, дурак, думал, что это Марина убедила его, привела, может, знакомиться кого, а вот оно как, оказывается.

— Знал! — Отец встает со своего места. — Она сама не своя тогда была. С матерью не общалась, за учебой пряталась. Я приехал к ней поговорить и застал в слезах всю. А потом ты звонишь, рассказываешь мне все. Я что должен был тебе сказать? Приезжай, трави душу ей снова? Ты сопляком был еще, ни черта не понимающим, да и, судя по тому, что Софи эту приволок, до сих пор таким остался. Ты что, Марину не видел? Не понимал, что она не одна из твоих этих? В общем, — отец ударяет кулаком по столу, — Мила меня попросила о болезни сказать и тебя сюда позвать. Потому что Миша этот…

— Что Миша?

Половину из его слов я уже не понимаю. Мила попросила, он застал Марину в слезах.

— Альфонс он. С бабами встречается за деньги. К Марине вроде как серьезно — цветы, конфеты, кольцо, замужество. Бросить собирался после свадьбы, но какой там. Я узнал сам недавно. Пробил их семью, а там сын один. Нет никакого брата у него. Все и сложилось.

— Мила поэтому попросила тебя сделать так, чтобы я приехал?

— Нет, не поэтому. Марина Мишу не любила. Никогда. По тебе сохла. И все это видели. Я думал, что ты приедешь, нормально все будет, вы поймете, что любите друг друга, а ты девушку притащил. Где нашел актрису свою?

— Мы встречались с ней два месяца до твоего звонка.