Посмотри, наш сад погибает - Черкасова Ульяна - Страница 37

– Твоя собака? – с той стороны канавы на мощёной дороге на носилках, которые таскали его слуги, сидел князь Матеуш.

Велга перевела взгляд и завизжала.

Рыжая лежала посреди расступившейся толпы. Всё маленькое тело её била мелкая дрожь. Из пасти текла кровь.

– А-а-а!

Крик вырвался дикий, безудержный, такой страшный, что Велга снова упала.

– А!

И вдруг потеряла голос. Она не могла оторвать глаз от Рыжей и прижимала к себе Белку. Толпа расступалась медленно, трусливо. А Рыжая перебирала лапами, пытаясь то ли убежать, то ли доползти до неё, Велги, укрыться, помочь, спасти и спастись самой.

Но было поздно.

Поздно.

– А… а…

Она сипела, задыхалась.

– Помоги собаке, Стоян, – устало прозвучал голос князя.

Велга всё же завизжала, когда сверкнул нож. Она не смогла ничего сделать. Вокруг кричали, визжали. Свистела плётка. Но Велга не могла пошевелиться. Она хлопала глазами, но видела только тьму.

– Унесите, – звучал звенящий, напряжённый, похожий на натянутую струну голос. – Как она? Скорее, скорее унесите.

Велгу подняли, куда-то понесли. Она не видела. Ничего не видела. Ничего не понимала. Было темно, словно ночью. И невыносимо шумно, но она никак не могла заткнуть уши.

А потом всё затихло.

Плавно, точно ладья на волнах, раскачивались ветви. Лба осторожно коснулись тёплые пальцы. Она снова под яблонями, снова дома…

– Мама…

– Велга, – откликнулся чужой мягкий мужской голос.

Разом вернулись все чувства.

Она резко подскочила, взмахнула руками.

Князь отпрянул в сторону. Гридень сделал шаг вперёд, и Велга застыла. Это был он. Тот, кто держал нож. Тот, кто Рыжую…

Рыжую…

Велга отвернулась, уставилась перед собой, раскрыв рот в беззвучном крике. Плечи сжались. Руками она закрыла живот, чувствуя странную пустоту, пытаясь нащупать пальцами тёплую шерсть.

Это не её сад. Это не её дом. И матушки больше не было.

Дул лёгкий ветерок, вдалеке лаяли собаки.

Всё тело болело от побоев. Плечи и руки, спина, затылок. Останутся синяки. Нянюшка всегда так переживала, когда Велга нечаянно ударялась. «Господица должна быть беленькая, ладненькая, а тело её чистым. Ты же не кметка», – говорила она. На знатную господицу никто бы не посмел поднять руку. Даже ноготок её стоил больше, чем жизни этих ничтожеств. Один волос её… и её собака. Батюшкина любимая Рыжая…

Батюшки тоже не было. И даже Кастуся. Они все там – в яблоневом саду. Одну Велгу не пропустили. Оставили здесь одну-одинёшеньку. А ей надо к ним.

– Стоян, уйди, – мягко и устало произнёс князь. – Ты пугаешь её.

– Это был твой приказ, князь.

– Уйди.

Они остались вдвоём в чьём-то саду. Велга лежала под черёмухой, на расстеленном на траве покрывале, а рядом на опущенных на землю носилках возвышался князь Матеуш.

– Не бойся, дитя…

– Я немногим младше тебя, – неожиданно резким сиплым голосом проговорила Велга.

Губы пересохли. В глаза точно насыпали песка. Она почесала лицо грязными руками.

Князь протянул ей платок. Велга взяла его, стёрла пот, слёзы и грязь.

– И правда, – миролюбиво проговорил он. – Сколько тебе? Шестнадцать?

– Восемнадцать.

Он выглядел искренне удивлённым.

– Действительно? Помню тебя на своей свадьбе, ты показалась совсем малышкой. Хотя… мне было семнадцать. Прошло уже шесть лет. Тогда ты и вправду была совсем дитя.

– Я просто невысокая, это в…

Она так и не смогла договорить. Нахмурившись, Велга присела ровнее, выпрямила спину и посмотрела строго снизу вверх на князя.

– Где моя мартышка?

– Она кусалась, как бесёнок. Я приказал посадить её в корзину…

– Принеси!

Она воскликнула слишком резко, позабыв, к кому обращалась, и поспешно исправилась:

– Прошу, князь, вели принести мою мартышку. Она… принадлежала моей матушке.

По какой-то необъяснимой причине, может как раз потому, что он считал её ребёнком, князь молча стерпел приказной тон.

– Стоян! – крикнул он в сторону дома. – Принеси мартышку. Не вынимай из корзины.

Из-за угла снова показался гридень. Он нёс корзину на вытянутых руках, точно и вправду запер в ней духа Нави. А Белка беспокойно голосила, трясла прутья лапками, цеплялась коготками.

– Ей страшно, выпусти её! – жалобно воскликнула Велга и вскочила, кинувшись навстречу.

– Ещё чего, – гридень всучил ей корзину. – Сама выпусти… господица.

И девушка смело сорвала крышку. Белка запрыгнула к ней на руки, обвила тонкими лапками шею, залепетала жалобно, как ребёнок. Жаловалась, плакалась и всем крохотным тельцем дрожала.

Велга уткнулась ей в шёрстку и зажмурила глаза, чувствуя, как снова выступили слёзы.

Гридень поднял с земли корзину и медленно, оглядываясь, ушёл обратно за угол.

– Мне жаль, Велга, – раздался печальный голос.

Кажется, князь пытался до неё дотянуться, но так и не смог. Носилки стояли слишком далеко.

Велга осторожно присела невдалеке от него на земле, на самый краешек расстеленного покрывала.

– Зачем ты…

– Твоя собака бы не выжила.

– Почему?..

– У неё была сломана челюсть, и брюхо прокололи. Я хотел остановить её страдания, она бы всё равно…

– Я не об этом, – перебила его Велга.

Её передёрнуло от беспощадности услышанного. Князь говорил так виновато, смотрел так робко, точно сам убил её семью, сам устроил пожар и забил до смерти Рыжую, точно сам наносил удары ей, Велге.

Но теперь было неважно, как это всё случилось. И знать на самом деле этого не хотелось. Она даже рада была ссадинам и синякам, от которых болело тело. Она была жива, когда все, кто любил её, – нет. Она заслужила эту боль. И вдруг Велга отчаянно пожелала, чтобы боль эта стала сильнее. Чтобы ей сломали руку или ногу, а то и всё вместе. Чтобы она тоже почувствовала то, что чувствовали матушка, батюшка, Рыжая, все-все, кто умер. Потому что она жила. А они нет. И это было неправильно.

– Почему? За что это всё? Кому я сделала плохо?

Пальцы не переставали гладить дрожавшую Белку по голове. Но животное чувствовало её боль и оттого не успокаивалось, а, напротив, всё сильнее волновалось, крепче прижималось.

– За что? – повторила Велга бескровными губами. – И матушка… и батюшка. И братья. И даже Кастусь. Он же кроха совсем, дурачок несмышлёный. За что их? За что, ох, Создатель? За что, Матеуш?

Она вскинула на него глаза. Его – один чёрный, другой голубой – выражали скорбь и боль.

– Мне очень жаль, Велга, – проговорил он робко в ответ. – Я велел отдать под суд твоих обидчиков.

– Пусть они сдохнут, – выдохнула Велга и закрыла себе рот рукой. Это были не её слова. Не её губы. Не её мысли. И всё же медленно она отвела руку. – Ты казнишь их?

– Это всего лишь собака…

– Нет. Не всего лишь. Это собака моего отца.

– Закон не позволяет приравнивать убийство животного к убийству… – он запнулся, глядя ей в глаза. – Но ещё они напали на тебя. И обокрали дом твоей семьи. Это тоже… повлияет на приговор.

– Пусть он будет как можно строже.

Если бы она могла, то проткнула бы им животы. Всем им. Как они – Рыжей. Но Велга не могла. Она ничего не могла.

Они погрузились в тишину. Шептала черёмуха над их головами. Опадали сладкие лепестки. Белка постепенно успокаивалась. Она приподняла голову, оглянулась по сторонам и осторожно сползла на землю.

– Мне сегодня приснился яблоневый сад, – проговорила, глядя в сторону, Велга. – И там были они все. Дома. Скажи, что осталось от моего дома?

– Вряд ли ты хотела бы это увидеть, – уклончиво ответил князь.

– Прошу, отведи меня.

Он смотрел нерешительно, опасаясь и отказать, и согласиться.

– Прошу, Матеуш.

Молча, кусая тонкие губы, он кивнул: