Посмотри, наш сад погибает - Черкасова Ульяна - Страница 36

– Правители обычно селятся в детинце, в самом укреплённом месте.

– Это в Ратиславии или в Рдзении, – насмешливо фыркнула Велга и снова в собственных словах узнала речи отца.

– Так Старгород и есть Рдзения.

– Старгород есть Старгород.

– Не задирай нос, не княжна, – Белый щёлкнул её по кончику носа.

Было не больно. Но Велга всё равно надула губы.

Они посидели ещё. Велга будто бы случайно обвела взглядом ворот его рубахи, фибулу, длинные светлые волосы, собранные на затылке, – всё, что говорило больше, а то и лучше слов.

Но Белый, словно его имя, казался чистым и пустым, точно из ниоткуда. Он носил ратиславскую крепкую обувь и лойтурский наряд. Белёсые светлые волосы были собраны на затылке тоже на лойтурский лад, но говорил он по-рдзенски, шипя, а порой и вовсе будто шепелявил, так тихо шептал, и звуки звенели, как у всех, кто приходил в Старгород из-за Трёх Холмов. Ни родовых знаков, ни оберегов. Даже имени у него не было, только прозвище.

– Как тебя на самом деле зовут?

– Хм? – он чуть повернул голову.

Профиль у него был чёткий, острый, словно из кости выточенный. И нос будто сломанный. Пальцы так и тянулись, чтобы провести по горбинке.

– Как тебя на самом деле зовут?

– А тебя… Вильха? – он улыбнулся краешком губ, но глаза остались холодными, внимательными.

С таким взглядом охотник смотрит на зайца, целясь из лука.

По коже пробежали мурашки, и губы невольно расплылись в беспокойной, взволнованной улыбке.

– Велга, сам знаешь…

– Твоё настоящее имя, не княжна, – повторил низким, слишком проникновенным голосом Белый.

– Сначала ты скажи, – она невольно поёжилась и хотела отсесть подальше, но замерла, не в силах пошевелиться.

Пальцы вцепились в траву под ладонями.

Он смотрел пристально, прямо. Не играя, не обманывая. Просто и равнодушно, пусто, как мертвец. А Велга всё искала нечто в глубине его глаз и никак не могла найти.

Наконец он отвернулся, откинул голову назад, прикрывая веки.

– Белый Ворон, – едва шевеля губами, произнёс он. – Моё полное прозвище – Белый Ворон. Опереньем не вышел.

Это должно было рассказать о нём куда больше, чем Велга теперь могла понять. И она рассматривала его горбатый нос, тонкие поджатые губы и длинную шею.

– Белый Ворон, – повторила она. – А сестра твоя Галка, значит. Что за любовь к птицам у ваших родителей?

– А тебя почему назвали Велгой?

Он вдруг распахнул глаза и снова посмотрел на неё. Тот же равнодушный взгляд, те же стальные глаза, но она неожиданно засмущалась и отвернулась к реке.

– Моя матушка… она с севера…

Вышня бежала с севера, где в неё вливалась река Калина. Там, среди бесконечных болот, белого мха и пятнистых берёз, десятки других звонких быстрых рек вливались в неё. Мелкой паутиной сплетались все водоёмы и постепенно уводили пронырливые скренорские ладьи на родину Осне Буривой.

– Меня назвали в честь её матери. Она родом откуда-то с берега Северного пролива. Наверное, матушка всегда надеялась отдать меня замуж за одного из своих, – она отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слёзы, но голос выдал её: надломился.

К счастью, Белый или не обратил на то внимания, или предпочёл ничего не замечать.

– Может, мне и вправду будет лучше на севере. Подальше отсюда.

Не находя себе места, она поднялась на ноги, принялась отряхивать траву и ветки с подола.

– Пойду… пройдусь…

На этот раз Белый не стал её останавливать.

Рыжая вскочила с места и побежала следом.

И впервые со дня свадьбы Велга оказалась там, где чувствовала себя уверенно. Пусть она привыкла ходить на торг с нянюшкой, которая всегда шла впереди и расталкивала людей, но всё равно здесь был знаком каждый торговец, каждый товар. Велга разбиралась в мехах и тканях, ведь отец торговал пушниной, которую вёз с севера, и шёлком, который закупал на Благословенных островах. Сама Велга часто выбирала мёд и сласти для стола, поэтому могла отличить хороший товар от плохого. И она знала, что где и почём найти.

И больше всего она любила торопливого хромого мужичка, торговавшего у рва. Пахло там, конечно, отвратно, зато товар у мужичка был разный и редкий. Отец не любил торговца, называл падальщиком, – может, оттого, что часто мужичок продавал подержанные товары, но даже просто рассматривать вещички на расстеленном синем покрывале было интересно. Он всегда притягивал внимание. И если кто случайно забредал на крайние ряды, подальше от шумной толпы, к вонючему рву, то не мог пропустить этого торговца.

Вот и в этот раз вокруг собралась толпа.

– Ай какая милая! – воскликнула девушка, глядя куда-то вниз перед собой.

Народ хохотал, гоготал, и за спинами было ничего не разглядеть.

Протиснуться ближе, чтобы разглядеть товары, никак не получалось, и Велга подпрыгивала, вытягивала шею изо всех сил, чтобы хоть что-нибудь увидеть.

– Ай, сука! – вдруг воскликнул мужик. – Кусается. На, сука!

Раздался тонкий визг. Толпа отпрянула прочь, Велга вместе со всеми попятилась и в просвете заметила рыжую вертлявую зверушку. Она прыгала, вырывалась, пищала пронзительно, жалобно, дико…

– Ай, тупая сука! – кричал мужик.

Он замахнулся.

– Стой! – воскликнула Велга.

Но он бросил на неё быстрый взгляд – взгляд, которого достойна кметка в невзрачном платке. И ударил. Мартышка завизжала пронзительно, так, что душа рвалась.

– Будешь… сука… кусаться…

– Не смей! – Велга топнула в отчаянии. – Не смей! Тебя высекут! Да как ты…

Она задыхалась. Кто-то засмеялся над девкой, что смела приказывать мужчине. Она не Буривой, она не ненастоящая княжна. Не Велга вовсе. Вильха. Безродная. Никто. И её слово ничего не стоит.

А Белку лупили, и только ловкость спасала её от прямых ударов. И мартышка визжала, уворачивалась, царапалась, кусалась, изо всех своих сил защищаясь.

А мужик схватил тяжёлый подсвечник.

И Велга, не помня себя, пронырнула под рукой у женщины, стоявшей впереди. И схватила занесённую для удара руку.

– Нет!

Белка прокусила мужику ладонь до крови, и тот уронил подсвечник. Не думая, Велга схватила подсвечник и ударила торговца по лицу.

– Знай своё место!

И тут же получила по голове.

– Воровка!

– Дрянь!

Белка запрыгнула к ней на руки. Узнала. Велга бросилась в сторону, но её схватили за волосы, толкнули на землю.

И снова ударили. Её бил не только торговец, а уже и другой мужик, и баба в кичке, и старуха в чёрном.

– Воровка.

Но Велга своё не отпускала. Она прижала Белку к груди, попыталась вырваться, но её окружили плотно, не пробиться. Визжала Рыжая, кусалась. А люди били и её. Отчаянно, бешено, ничуть не слабее, чем рыжую девку.

– Отдай, сука, мартышку!

– Не твоя! Она не твоя! Тебя высекут…

Крики быстро сорвались на всхлипы. И ей бы отпустить глупую мартышку, сжавшуюся в комок у груди, ей бы бежать самой, но Велга зачем-то лежала под градом кулаков, зачем-то терпела. С её головы стащили платок, вцепились в волосы.

И маленький беззащитный комочек прижимался к ней, прятался. Она одна могла его защитить. А себя не могла.

Завыла Рыжая, захрипела.

– Чья собака?

– Бешеная псина!

И сквозь гул и вой ясно раздался визг Рыжей.

Велга дёрнулась, попыталась вскочить, побежать к ней, а её снова втоптали в землю.

– Что здесь творится?!

Возмущённый крик потонул в визге и воплях.

– Сука!

– Воровка!

– Дрянь!

– Тварь!

Их разогнали кулаки. Сочные, звонкие. Свистнула напоследок плётка, огрела торговца.

И только тогда все затихли.

– Князь, – разнёсся ропот, полный священного ужаса.

Велга не смела разогнуться.

– Приведи её сюда, – послышался знакомый голос.

– Эй, девка, – незнакомый гридень поднял её силой на ноги.

Она так и не выпустила из рук Белку. Мартышка прижималась крепко. Велга стояла не шелохнувшись. Руки окоченели. Ноги онемели. Глаза её выпучились, но всё равно ничего не видели.