Мне все равно (СИ) - Блио Элен - Страница 37

Настоящий человек.

Думаю, об этом, глядя на бледную мышку, лежащую на кушетке, и как-то вдруг приходит осознание – я взрослый.

Вырос. Да.

Смешно. Еще пару месяцев назад казалось – детство в одном месте играет. Всё лишь бы пошалить, подурачится, всё несерьёзно. Так. Шалость удалась.

И вот…

Вот я везу любимую девушку в машине «скорой помощи» и размышляю том, что настоящий человек, а кто – нет.

Настоящий ли я, интересно? Мне кажется я пока еще только заготовка. Болванка. Которую только-только начинает обрабатывать мастер.

А мастер отличный. Жизнь.

И мне вот в эту минуту дико хочется стать реально настоящим. Чтобы вот эта девочка, чью руку я сжимаю, могла гордиться. Чтобы ей не приходилось за меня… бледнеть.

Коршун объяснил в двух словах что произошло, я толком не понял, потому что в башке бомбило, что Лерке плохо, что она… что совсем… висит на волоске, на ниточке. Что там случилось я потом выясню.

И кому-то мало не покажется.

- Рома…

- Да, мышь?

- Пере- дай…что…бы, - говорит с трудом, голоса нет совсем, хрипит, - ма-ме не зво… звонили, пожа…

- Вот так! Сами накосячат, а потом боятся мамке сказать. – это фельдшер, говорит устало, меня сначала шкварит, тащит огрызнуться, но кому от этого будет легче?

- Зачем вы так? Вы же не знаете ничего? Она… Лера не косячила, её… над ней просто решили поиздеваться. А мать её уехала к отцу. Правильно, что она не хочет её волновать.

- Всё равно придется сообщить, мало ли что… Нужны взрослые родственники. А не братья… к тому же… не родные.

- Я позвоню. Сам.

Пишу сообщение классной, прошу её не тревожить мать Леры, еще надо Варьку Сёмину предупредить, её мамаша вечно лезет не в своё дело.

- Ром… - мышка шепчет тихо-тихо… - ты… обиделся, да? Ты поэтому уехал?

- Тише, малыш, молчи, тебе, наверное, нельзя разговаривать.

- Я не хотела тебе говорить… что заболела… боялась, что ты… что ты меня дома оставишь…

Что? Заболела? Когда? Ничего не понимаю, и меня трясёт от страха за неё. Я пытаюсь себя убедить, что он простуды не умирают. Нет. Не может с ней ничего страшного случиться. Просто не может!

Я… я ведь не смогу тогда? Не смогу.

- У меня температуры была… и горло… я боялась тебя… заразить… Про… прости…

- Мышка, ты… ты что?

Наклоняюсь к её ладошке, прижимаюсь лбом, виском, губами…

Чёрт… чё-ёрт!

Я думал, она меня отталкивает! Навоображал себе! А она просто боялась, что я пойму, что она заболела! Заразить боялась. Дурёха моя… Малышка моя.

- Лерка, я люблю тебя, слышишь? Люблю! Всегда буду рядом! Никогда не бойся мне говорить правду, ладно?

- Молодёжь, разлепляйтесь, приехали. Документов у девчонки, конечно, никаких?

- Если надо, я всё привезу…

- Да, не надо, наверное, раз вы в платную, по знакомству… тут только деньги надо.

Дальше все происходит стремительно – и в то же время снова как слоу-мо. Как тогда, когда я Лерку из-под «бэхи» отца Да Винчи вытащил…

Леру перекладывают на каталку, везут, что-то оформляют, задают вопросы. Я в коматозе каком-то.

Суета, суета, суета, маета, забирает тебя у меня темнота, пустота, я один, без тебя, не живу, я молю будь со мной, я одну тебя… Навсегда.

Коршун и Селена ехали за нами. Странно видеть их вместе. Девчонка дрожит, руками себя обнимает. Коршун набрасывает на неё свою куртку, она пытается освободиться, а он внезапно обнимает её, прижимая спиной к своей груди.

Черти.

Ухмыляюсь. Да, ну и дела.

Выходит, огромный Товий. Как всегда громогласный.

- Племяш, рассказывай, куда опять попал?

- Не я попал.

- Добрый вечер, Товий Сергеевич, это…

- Он добрый? У девицы вашей подозрение на пневмонию. Щепкин, онколог, отец её? Помню у него дочка была с таким редким именем. Калерия. Две было дочки.

- Да, две. Старшая умерла. – говорю то, что Лера сама редко кому-то рассказывала. Товию можно.

- Родители в Израиле, да? Оба?

- Мать на днях уехала. Лера просила им не сообщать.

- Не сообщать нельзя. Но ты не бойся. Я позвоню сам. Успокою. Нормально всё будет. Организм молодой, крепкий. Несмотря на то, что тощие вы все, как анчоусы.

Смеется. Интересно, почему анчоусы, а не селедки?

- Одевайтесь теплее, дети, - это он говорит, глядя на Коршуна и Селену, - вам еще рожать. А то потом сидите тут, крокодиловы слезы пускаете.

- Дядя Товий, ну…

- Я рожать не собираюсь. – ну, конечно, Селена не может смолчать.

- Да я надеюсь, что нет. Сначала школу закончи, и, желательно институт, потом можно. Да, матери передай, что насчёт реабилитации Глеба я договорился.

Так. Стоп. Товий знает семью Селены? Интересное кино.

Вижу, как у Коршуна сжимаются челюсти. Но он молчит, почему-то только сильнее сжимает девчонку, которая дергает плечами.

- Пусти.

- Тихо, не ори, ты в больнице.

- Товий Сергеевич, а… можно мне остаться с Лерой?

- Нельзя, разумеется. Но утром можешь навестить, я распоряжусь.

- Пожалуйста, я… мне надо сейчас её увидеть.

- Надо! А доктору надо ей процедуры сделать и капельницу поставить.

- Пожалуйста.

Реал для меня сейчас вопрос жизни и смерти. Мне надо! Надо увидеть, взять за руку, почувствовать.

Чтобы верить в то, что она живая, что она есть, но она мне не приснилась.

- Ждите тут.

Товий уходит, я сажусь в кресло, стоящее в холле. Закрываю лицо руками.

Чёрт, если бы я не взбрыкнул? Если бы я пошёл за ней! Если бы я…

И тут только на меня обрушивается внезапно, словно тысячи тонн пепла вулканического на Помпею…

Лерка не сама закрылась в туалете. Её заперли. Заперли, отобрали сумку. Заранее подготовились, потому что эти двери в школах обычно не закрываются – забота о молодом поколении.

Значит… заранее продумали весь этот глум.

Сжимаю кулаки. Вижу морду, которую разобью, крушить буду, с-сука, до кровавых соплей, в месиво, в фарш…

- Тор, ты только это… смотри. Пусть там… взрослые разбираются, руководство школы, родители. Сам не лезь. Себе жизнь испортишь, да и Лерке, слышишь?

- Слышу. – поднимаю глаза на Коршуна, понимаю, что взгляд у меня сейчас… не самый ласковый, - ты бы смог?

- Что?

- Если бы её вот так, - киваю на Селену, - какие-то уроды… Ты бы стоял в стороне?

- А ничего, что он сам был уродом, который меня прессовал? И вообще…Мне ехать надо, меня ждут дома, мать и братья.

- А отец не ждёт?

- У меня нет отца, ты сам знаешь. – говорит, словно выплёвывает в Стаса какую-то свою боль. – Пусти.

- Подожди, со мной поедешь, отвезу.

- Я на такси.

Она пытается вырваться, но Коршун держит крепко, потом уводит её подальше, поговорить. А я остаюсь.

Не лезть, значит?

Не лезть… Не трогать. Ладно. Не трону. Может быть. И вообще…есть иные способы расквитаться…

Глава 36

Холодно, жарко, снова холодно, и опять жарко.

В бреду. Проваливаюсь куда-то. Обрывки из прошлого вижу.

Соня… мне года четыре, ей четырнадцать. Мы с мамой на Кипре. Папа работает, приедет позже. Мне всего четыре года, но я эту поездку помню хорошо. А может вспоминаю рассказы Сони и мамы.

Они меня называли слоу-слоу. Потому что я ходила медленно. Лениво так. Не спеша. До пляжа. Обратно. Мы жили в недорогом апарт-отеле, совсем рядом с морем, но до хорошего пляжа идти было минуты три. Со мной – пятнадцать. Сонька учила меня плавать. Море я не любила, только бассейн.

В этот же отель заехали несколько семей чехов, ну в смысле из Чехии. Мальчишки из футбольной команды. Два брата Михал и Лукаш. Михал – возраста Сони, Лукаш старше. Соня явно обоим нравилась. Вот это я, конечно, не сама помню. Мама рассказывала. Точно. Когда мы фотографии пересматривали.

Михал, Миша, постоянно со мной возился. Я просто подходила, прыгала в бассейн, и он мог со мной по полчаса играть. Кажется, вот это я сама помню. Он показывал рожицы смешные, я хохотала.