Стану смелой для тебя (СИ) - Акулова Мария - Страница 62

Кивает в ответ на вопрос. Помнит всё и это тоже.

– Тогда объясни мне себя, пожалуйста. Я хочу тебя понять.

Данила не предполагал, что может стать для Санты первым. Неожиданно обнаруженное выбило из колеи.

И поначалу правда разозлило. Потому что о таком предупреждают. Потому что когда девушке двадцать один – это что-то значит, о чём-то говорит.

А он не знает, что…

Наверное, хорошему преподу надо бы тут же всё прекратить, одеться, рядом посадить. И обсудить.

Ну так, чтобы по-взрослому. Педагогично чтоб.

Но Данила – херовый педагог, как оказалось. И знаток гордых фиалок тоже херовый.

Ночью он мало спал, куда больше времени апытался сопоставить, чтобы из логики ничто не выбивалось.

Получалось… Так себе.

Многое стало понятно без её объяснений.

Например, что её дрожь, когда Данила зашел «на кофе», это не стеснительность и не невозможность отказать человеку, от которого зависит её будущее.

Это неопытность и растерянность.

Он её тогда бы трахнул – а она не призналась. И сейчас не собиралась.

Очень противоречивая. Очень много вопросов поднимающая.

Испугавшаяся угроз Альбины, готовая верить во всё плохое, что только может его окружать. В её глазах – блядуна, который спит с одной, зажимает другую. Пиявки, которая высосала из её отца все соки, а стоило ему умереть – пошла сосать в другом месте. Балабола, который чешет языком о том, во что был посвящен по секрету. Танка, который прет к успеху, не гнушаясь манипуляциями на чужих эмоциях.

И тем не менее…

Ему она отдалась.

Со всей искренностью. С неподдельным желанием. С подозрительно решительной готовностью. Которые тоже помешали ему разобраться, с кем имеет дело.

Мог ли? Наверное, да.

Она машину Ромашкой зовет… Она поехала «переживать» к маме, а не ушла с головой в вечерины.

Она слишком серьезная, как для своего возраста. Ход её мыслей слишком для него неочевиден.

Но, честно говоря, вчера он совершенно не думал о ходе её мыслей.

Он вышел из машины вслед. Себе же объяснил: просто покурить. А сам смотрел, как Санта идет к подъезду, и пальцами чувствовал, как хватает за руку, разворачивает…

Потому что «я хочу тебя себе». С тех пор, как сказал, ничего не поменялось. По-прежнему хочет. По-прежнему себя останавливает.

Получить от неё сообщение:«оно того не стоит» – было откровенно неприятно. Он сам её наталкивал именно на это решение, а когда она его приняла – разозлился.

Сторонился. Жил в принятии… Самому казалось, что уже почти.

Но это было обманчиво, потому что её совсем не обязательно звать в кабинет и задавать абсолютно тупые вопросы, которые уже не раз обсудил с Леной. Её совершенно нет необходимости трогать лично. Пусть себе стажируется. Бегает. По офису и на свиданки. С молодыми, смешливыми, легкими… С кем не надо всё взвешивать и оценивать: стоит ли... С теми, кто не связан словами её отца, которые только теперь ярко вспыхивают в памяти.

«Не представляю, что сделаю, когда жениха мне приведет… Сердце остановится, наверное…».

Пётр когда-то в шутку говорил о дочке-двенадцатилетке, Данила улыбался, не придавая значения. А теперь…

Сердце четыре года не бьется, а избранный ею «жених» – это тот же должник, которому смотреть на неё не пристало. Не то, что пальцем трогать.

Данила не тешил себя иллюзиями на свой же счет. Он для Санты – далекий от «хорошего» вариант. Он сто лет не ввязывался в прямо-таки отношения. Он сексом занимается. С теми, кто нравится. Не шлюшничает по-черному, но и обязательствами с эмоциями свою жизнь не перегружает. Когда-то он обжегся на планах строить что-то большее. С тех пор прошло много времени, которое доказало: без сложностей вполне можно жить. Он жил. А влюбился, по иронии, в дочку наставника. Которой толком и предложить-то с уверенностью в своих силах нечего.

Умение строить в нём – атрофировано. Ближайшие планы на жизнь – другие. Убежденности в том, что хоть что-то может получиться – ноль. Убежденности и в том, что преград много – сто процентов.

Санта хочет стать юристом, а может стать его любовницей. Их историю запомнят. И сколько бы ни продлилась, к ней потом полжизни могут относиться соответственно.

Вот и оставит он её – с разбитым сердцем, неоправданными ожиданиями и репутацией, полной изъянов. Потому что ей и так будет сложно: никто не понимает, что там внутри у Щетинских. А она может стать ещё и девочкой, "взлетевшей через постель".

Этого надо бы избежать.

Но она открывает дверь в подъезд, по глазам Данилы бьет яркий свет. И вместе с тем, как его становится меньше – в его грудной клетке теснее.

Вслед за Сантой к подъезду подходит один из её соседей. Решение принимается само.

Сами же несут ноги. На тот этаж. К той двери.

Палец вжимается в звонок.

Руки обнимают ту.

Губы находят те.

Она просит остаться – они как вспыхивают.

С ним такого не было давно.

С ней, как оказалось, никогда.

Но почему она позволила – ему неясно. И ему важно понять.

Он не жалеет, но Санта права: знал бы – не стал. Это обычное человеческое желание не усложнять себе жизнь. И ей тоже не усложнять.

Но теперь – это уже не вопрос, а свершенный факт. Условие, из которого предстоит исходить.

И он хочет. Просто правильно.

Без домыслов там, где можно получить признание.

Санта спала сладко, а он так и не смог себя заставить заснуть полноценно. Чтобы не мучиться – встал. Уходить не собирался – обещал ведь, что не бросит. Только со вздохом отметил пятно на сброшенном покрывале, намекнувшее: совершенно точно ошибки нет.

Вздохнул, сходил в душ. Проверил почту, мессенджеры. Даже перезвонил, куря на балконе, паре человек. Потом сидел в гостиной. Бродить и шариться не считал допустимым. Но к полке ноги повели. А может снова сердце.

И он ведь не дурак, да и память у него хорошая. Что за книги – узнал. А ещё фото нашел. Свое с её отцом. Вложенное в одну из книг. Он такое не дарил. Щетинский тоже вряд ли стал бы сентиментальничать. А если да – то там должны были быть фото с другими людьми.

Или просто отца.

Но нет.

И в отличие от умницы, у него по логике – твердая пятерка. А ещё он не спешит.

Сначала возвращается на диван. Думает. Потом – с книгой – идет на кухню. Варит себе кофе. Делает несколько глотков, оборачивается…

Санта думает, что движется бесшумно, и может так и есть, но он её нутром чувствует. И желание её чувствует. Она хочет тепла. Такого, как ночью.

Он хочет его дарить. Но ему мешает зуд на подкорке. Ему нужно поговорить.

Санта садится на «его» стул, отпивает с улыбкой из «его» чашки. Гладит его книжку…

Она умиротворена. Она магнитит.

Данила сдается, подходит, прижимается, смотрит в лицо… Хочет честности, как обещала.

Не боится ничего, как самому кажется, но предчувствует, а может просто знает: Санта – об удивлении. Его, так точно…

Данила просит:

– Объясни мне себя, пожалуйста. Я хочу тебя понять.

Санта же вздыхает. Не спешит отвечать, но и сбегать не решается. Настраивается. Смелости набирается. И это так забавно… Ночью совсем ведь не боялась…

– Если бы я сказала – ты не стал бы…

Санта произнесла то, что уже говорила, посмотрела чуть виновато, но так, что становится ясно: она о своем поступке не жалеет. Понимает, что это не совсем честно, но сожаления в ней нет. Впрочем, как и в Даниле. Он хмыкает.

– Не стал бы. Ты права.

– Ты и так постоянно говоришь, что я – святая. Я не хочу быть для тебя святой.

Санта сказала будто с легким укором, Данила впервые получил возможность «услышать» себя её ушами. В жизни не подумал бы, что это её царапает. Хотя это ведь правда. Он себя же от неё отгонял святостью. А оказалось – она ещё святее, чем он предполагал.

– А чего ты хочешь, Сант? Честно… Без утаек…