Затишье. Легенда Гнилого князя. Начало (СИ) - Ожигина Надежда - Страница 48

Он отдыхал, дергал цепи. Подобрал кусок арматуры и стал расковыривать кирпичи, выбивая цемент из щелей. Опять отдыхал и тянул, и в гневе лупил арматурой. Приходивший на стук Сгнивший князь забавлялся так, словно цирк приехал. Ох, и скучно бедолаге жилось в Лесу!

Майкл не мог понять, что в нем надобно князю. Разве что был берендеем, оборотнем-медведем, былым подопечным Лешего. Может, княже в нем видел соратника? Будущего полководца гнили? Или просто приманку на блюде?

Однажды Майкл, добывая ягель, распиханный по всей куртке, вдруг отыскал нитку в кармане. Обычную синюю нитку, но обрадовался ей, точно весточке с воли. Откуда она там взялась? Как затерялась среди белого мха? Он не знал. Но достал, намотал на палец — хватило до буквы В. Вплел в отросшую бурую гриву дополнительным оберегом. Почему-то синяя нитка напомнила о Свистуне и его легкомысленной курточке. Словно привет получил от Веньки. И когда устраивался спать на соломе, вспоминал ночевку в поместье, тесную палатку и Венькин рассказ о заветном цветочке аленьком.

Той же ночью Майклу приснился сон. Он давно привык к странным видениям, но всё в подземелье было навыворот, сны снились краткие и отвратные, полные гнили и гноя.

Майкл стал выше и чуточку старше, а может, так показалось. Шел лесной тропой вместе с братьями на поиски древних кладов.

— Мы найдем корунды! — скакал младший брат. — Такие красивые камушки, дорогие, мне бабушка сказку рассказывала! Мы найдем их и купим мне самокат.

— Осторожней, Яшка! — крикнул средний брат, кинулся спасти, удержать малыша.

А тот вляпался в красную гниль, завыл от боли в обожженной руке, скатился в заросший травой карьер и побежал, сломя голову, все сильнее пачкаясь гнилью, растирая ладошкой глаза.

— За ним! — приказал старший брат. — Ванька, нужно его догнать!

Они побежали, поползли, полетели, где кувырком, глотая пыль, где продираясь сквозь заросли острой, как нож, травы. Старший легко распутывал тропы, проявлял следы на земле, заставлял говорить травинки и камушки, рассказывать, куда подевался младший.

— Ваня, не отставай!

Но Ванька, изнеженный и нескладный, не мог угнаться за братьями. Сбилось дыхание, кололо в боку, вскоре он потерял направление, лишь крикнул из оставшихся сил:

— Лешка, поймай его сам!

Старший Лешка не обернулся. Ванька оклемается, встанет, тюфяк. Яшкина судьба важнее всего, путаная тропа, гнилая. Умный Лешка бежал за дурачком, почти настиг, ухватил, но Яшка вскрикнул испуганно, тонко, как будто из-под земли, и затих.

Лешку вынесло на край старого шурфа, и он понял, куда провалился брат. Не поверил, не осталось в нем веры. Отрекся от себя, от всего Троемирья, от слабосильного среднего брата. Нащупал скобы в бетонном цилиндре, полез, оскальзываясь, в глубину, опасаясь найти тело Яшки и надеясь застать живым.

Но когда добрался до дна, брата там не было, лишь сандалик, свалившийся с детской ноги. Лешка заглянул в темную лужу и увидел в ней Яшку, залитого рдяным. Портал маслянисто блестел, закрывался, а Яшку опутывали алые нити, прошивающие всю инакость. Лешка сунул в нефть руку, словно рыбу ловил, но наткнулся на твердую грань стекла. Он не был поражен красной гнилью и не мог вскрыть портал, чтоб идти за братом.

— Я вернусь за тобой! — крикнул он Яшке, но младший его не услышал. Он лишь открывал изумленно рот, то ли пытаясь что-то сказать, то ли задыхаясь без кислорода.

Лешка нашел Ваньку в карьере, тот полз, как мог, на помощь братьям. Старший вытащил тюфяка из Леса, но с тех пор не было дружбы меж ними.

Майкл проснулся от звона цепей. Сгнивший князь стоял и пинал их ногой.

Злобно, нетерпеливо.

— Зрячий зверь, чудо чудное, небывалое. Кто обучил подглядывать сны?

— Никто, — закашлялся Майкл спросонок. — У Янины разок ночевал, так оно само проявилось. Когда посвящали в Навь. Ванька — это что ж, мой отец?

Леший не ответил, играя цепью. Предпочел рассказать про другого брата:

— Яшка был средоточием силы Затишья. Перед ним открывались все двери, скатертью расстилались дороги. А он, глупый, мечтал о самокате, хотел камушки отыскать в карьере… При рождении брата мир посветлел, будто солнце второе взошло. Казалось бы, Ярило, не Яков, но мать побоялась сглазить судьбу. Ей нужен был сын, а не солнце. А судьба все равно переломана, и теперь в Затишье темно, Мишутка. Потому что солнце мира — в инакости, светит чужим берегам.

Князь помолчал, вновь дернул за цепи, от чего плечи Майкла заныли от боли.

— Если солнце зашло, какой с мира спрос? Ему путь один, за светилом. В этом логика бытия. Двадцать лет силу копил, изучал чародейство у Стариков. Я сам окунулся в гниль, чтоб пройти сквозь портал и решить уравнение. Хотел узнать, что случилось с Яшкой. Мало ли, что хотел… Гордей успел раньше, заклепал проход, взбудоражил мой Лес невинною кровью. Навсегда оставил в инакости брата, разорвал в Лоскуты Затишье. Он теперь инвалид, говорят? Я разбил ему коленные чашечки, подрубил сухожилия, связки, затянул по колено в землю, чтобы корни древесные раздробили пальцы, голени и ступни. Как он кричал, Мишутка, как выл, как полз от меня по болоту. Жаль, красная гниль его не брала, из металла попался мужик, не из плоти.

Майкл представил, как полз безногий Гордей, цепляясь руками в пучки осоки, зажмурился, замотал головой. Пусть он тиран и кровавый убийца, но за что же так с человеком? Нужно было судить по закону…

— Пожалел Гордея? — умилился князь. — Он тебя не спасет, братучадо. Он уже тебя подставил под нож, аки агнца. Ничего, скоро встретимся с ним, я готов. Знаю, верит Гордей в тройную защиту. Ну еще бы! Три круга противосолонь. Слишком приметный способ, Мишутка, сгонять в Тихий Лес тридцать шесть дев. Проще ведь собирать по одной, сцеживать кровушку, хранить в холодильнике. Тридцать контейнеров заполнено доверху, а Гордей до сих пор не понял: надобна не плоть, лишь кровь. Но когда он ходил простыми путями? Он вообще не ходит, инвалид безногий!

Князь рассмеялся скрипучим смехом, будто деревья гнулись под ветром. Майкл сжался в вонючем углу, ничего смешного не увидел в шутке.

— Где мой отец? — спросил у Гнилого, когда тот отсмеялся и отплакался алым, перейдя от веселья к кипучей ярости.

— Ванька-то? — князь развлекался беседой. — Все по правилам, по договору. Ты ведь ценишь правила, Миха? Пришел в мой Лес, заключил сделку. Отдал себя за детушек малых. Забрели, дурачки, грибочков собрать. А грибочки в Тихом Лесу особые, шляпки красные, как на подбор. Я б их и так отпустил, неразумных, кроме одной девчули. А тут братец, в гневе и ярости, меняет душу на весь табор скопом. Думал, руку на него не сумею поднять? Не воткну иглу в брата родимого? Да если б он Яшку не упустил… Тут ведь особый случай, Мишутка: кровь нас связывает, всех троих. И Ванюша — как мостик к Яшке, шанс найти его во тьме инакости. Ну и Гордей судьбу предрешил: любовью запечатал портал, принес в жертву самое ценное, что согревало сердце. Такое лишь братской кровью взломать! Ты поплачь, малой, не стесняйся. Знаю, ты папку любил. Если папкиной крови не хватит, я тебе горло вскрою тем же ножом!

Наверное, Майкл действительно плакал. Вспоминал отца, его сильные руки, как счастливы они были втроем, и как все разладилось с уходом Ивана. Это было похоже на папу: принести себя в жертву вместо детей, заслонить, принять удар на себя… Он до последнего верил в брата, в ту особую связь между ним и Лешкой, что в итоге отведет беду. Прогадал! Красная гниль завладела Лешим, изломала душу и обернула предводителем алого воинства.

Было страшно, до перестука зубов, просто сидеть рядом с маньяком, убившим тридцать девчонок, сцедившим их кровь до капли. Рисовались тридцать контейнеров, набитых пакетами с алой жидкостью. И еще один, стоящий отдельно, хранящий Иванову кровь.

Судьба Майкла, наконец, прояснилась. Запасная жертва, на всякий случай. Он нашел в себе силы спросить, звериным упрямством ломая ужас:

— А Ромашка тебе зачем? Она же Моревна, вода и мор, ее красная гниль не трогает. И на жертву тебе не сгодится. Отпусти ее, княже!