Имперская жена (СИ) - Семенова Лика - Страница 56

Я поднимался около двадцати минут. Это минус моего положения — другие двери для меня были закрыты даже в неприемные часы. Сначала — почти бегом, но быстро выдохся. Сказывалась бессонная ночь. Я все еще ежеминутно ждал известий от Брастина, но селектор молчал. Его люди уже несколько дней шерстили кварталы вокруг Котлована, но никто не надеялся на результат. Котлован хорошо бережет свои тайны. Осведомитель мог поручиться лишь за то, что Сейя там была какое-то время. И больше ни за что. Ни за жизнь, ни за смерть.

На рабыню моей жены тоже надежды было немного. Она билась в истерике с тех пор, как Брастин стал ее расспрашивать. Даже понадобился медик. Впрочем, что та могла знать, если уже давно была отлучена от своей госпожи и сослана в тотус?

Я, наконец, достиг портала. Остановился на площадке, посмотрел сверху вниз. Было странно видеть эту лестницу совершенно безлюдной. Она казалась мертвой. И все вокруг будто вымерло. Сюда не доносились звуки магистралей, не было людских голосов. Даже птицы в саду замолкли, готовясь ко сну. Лишь ветер приносил густое шуршание крон бондисанов, будто ленивый прибой шевелил на отмели песок. Все, как и было задумано — я ощутил себя пылинкой. Но лестница просто усугубляла…

Императорские гвардейцы пропустили меня беспрепятственно. Я миновал просторную прихожую, украшенную цветным стеклом, и пошел по широкой галерее, ведущей к внутренней лестнице, от которой лучами расходились галереи поменьше. Их называли коридорами, и каждый имел свое название. Коридор Преклонения вел в залы аудиенций. Здесь не было даже траволатора, и весь путь снова и снова приходилось преодолевать на собственных ногах. Все было рассчитано на то, чтобы измотать. Даже за почести. Тем более за почести. Я же шел просить.

Даже теперь я все еще не подобрал слова. Слова зависели от многого. В первую очередь, от расположения, в котором я смогу застать его величество. Но я не обольщался — я смею являться незваным в неприемные часы. Это уже поступок из ряда вон. Удачей будет уже то, если меня изволит выслушать хотя бы секретарь.

У лестницы пространство густо заполнялось привычным гулом — здесь было полно визитеров. Тех, кто явился по собственной инициативе и не был принят днем. Большинство из них останется здесь на ночь, на ногах. Высокородные из боковых ветвей, приезжие. Все они стояли на социальной лестнице гораздо ниже меня, и я имел полное право их не замечать. Но при моем появлении гул несколько утих. Мне кланялись, но я даже не смотрел.

Я вновь перевел дух и заступил на лестницу, когда услышал прямо за спиной знакомый липучий голос:

— Ваша светлость… Какая неожиданность…

Марк Мателлин согнулся, насколько мог, потому что жирное брюхо давно не позволяло ему в полной мере следовать этикету. Мне всегда казалось, что он пользовался этим и лелеял свои объемы с особым смыслом. Удивительно, но именно сейчас я был в какой-то мере рад увидеть его — его лоснящаяся рожа на мгновение отвлекла меня, будто встряхнула. Я посмотрел на него сверху вниз:

— Снова что-то вынюхиваете в толпе? Или заняли, наконец, соответственное место?

Его накрашенный рот растянулся полосой:

— Я никогда не забывал его и не обольщался, — он вновь попытался поклониться, но не вышло. Лишь отпружинили локоны.

Сейчас он казался благодушнее, чем обычно. При взгляде на меня его даже не так сильно перекашивало. Очевидно, что толстяка поедало любопытство, потому и окликнул. Марк Мателлин подался вперед, сложил на брюхе пухлые руки с женскими ногтями:

— Я удивлен, увидев вас здесь в такой час. Выходит, вашей светлости назначено?

— Мне отчитаться перед вами?

Он и так увидел больше, чем надо. Разнесет… Впрочем, плевать. Может, и лучше, чтобы разнес…

Толстяк с пониманием кивнул, выпятил губу. Едва заметно кивнул в сторону толпы:

— Вам повезло гораздо больше, чем всем этим несчастным.

— Вы ровняете меня с ними?

Марк поджал пальцы в пухлый кулачок:

— Кажется, как и их всех, вас что-то заботит.

— Нас всех в той или иной мере что-то заботит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Толстяк скорбно кивнул.

— Я полагал, вы на Сионе, вместе с моим господином.

Я понимал, зачем он тянул время. Чтобы стоять рядом. Чтобы все здесь увидели, что толстяк со мной на короткой ноге. Скользкий выкрашенный паяц. Его откровенно презирали при дворе, но кто-то всегда должен делать грязную работу. Даже дядя Тай при случае охотно пользовался его услугами и радушно принимал в доме, но всегда плевал в спину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марк засуетился, оглядываясь:

— А где ваши рабы, ваша светлость?

Я оставил рабов в корвете, потому что лестницы для прислуги были уже перекрыты. Рабам запрещено подниматься по парадной лестнице. Толстяк все понял. Вновь многозначительно кивнул:

— Вам даже не подали воды после восхождения. — Он обернулся, нашарил взглядом своего раба: — Перкан, воды его светлости!

Через мгновение ко мне подскочил ладный вериец с довольно ровной кожей. Согнулся, подавая бокал. Это было слишком. Я молча развернулся и пошел вверх по лестнице в сторону коридора Преклонения.

Гул толпы очень скоро утих. В мертвой тишине раздавался лишь стук моих каблуков. Перкан… Я уже слышал это имя. Перкан… Этого невольника Сейя просила выкупить у толстяка для своей рабыни. И тот ни в какую не соглашался продавать. Но почему я не задался очевидным вопросом: где и как рабыня моей жены снюхалась с рабом Марка Мателлина? Уж здесь эта рабыня может дать ответ.

Наконец, я достиг большой приемной. Прежде, чем ко мне вышел один из секретарей, прошло полтора часа. Время близилось к полуночи, и я прекрасно понимал, что в этот час меня никто не примет. В лучшем случае, утром. Так и случилось. За окнами уже рассвело, когда ко мне вышел секретарь:

— Ваша светлость, вы можете пройти в малую приемную.

67

Войти в малую приемную — еще совсем не значило предстать перед Императором. Но здесь хотя бы можно было комфортнее присесть. Впрочем, сейчас это было малым утешением, потому что утекало время. Я не исключал, что могла оказаться важной каждая минута. Я старался не задаваться вопросом: жива ли моя жена? Он выбивал почву из-под ног, лишал самообладания. Я бесконечно перебирал предположения, но все сводилось к одному: намерения Императора перестали быть тайной. Но если и так, то кто может оказаться настолько глуп?

У нашего дома много недоброжелателей, как и у любого высокого дома. И вовне, и внутри. Безумно делить дома на черные и белые — мы все замараны пятнами. Будто мало случаев, когда убивают братьев, отцов, и черт знает кого еще! И кровь не помеха. Разумеется, первый, кому не выгодно наше укрепление в Совете — Опир Мателлин. Это настолько очевидно, насколько и фантастично. Опир всегда пользовался расположением Императора, его положение прочно и стабильно. Он бесконечно может вынюхивать, что, в сущности, и делает, но никогда не совершит подобного безумия на пустом месте. И никогда не оставит следов. Никаких. Здесь же сработано топорно — оставили даже труп пилота. Мой брак шаток. Больше того — он все еще призрачен, как химера. Никакой определенности. Опир не пошевелит и пальцем, даже будучи посвященным в мельчайшие подробности. Он станет ждать столько, сколько понадобится. И скорее добьется того, что Император собственноручно вышвырнет и меня, и мою жену за границы галактики, чем станет действовать настолько очевидно. К тому же, он все еще на Сионе.

Из-за закрытых дверей, ведущих в большую приемную, уже слышались голоса визитеров. Толпа из галереи дождалась положенного времени и уже заползала, отвоевывая пространство. Как поток воды. В окна билось утреннее солнце, проклятые луны поблекли, а я все еще сидел ни с чем.

Наконец, я увидел секретаря. Тот сдержанно кивнул:

— Ваша светлость, его величество ожидают вас.

Я порывисто поднялся, но тут же почувствовал, насколько затекли ноги. Я помедлил мгновение, но Императора нельзя заставить ждать — я и так в полной заднице. Я вошел в зал аудиенций, бегло осмотрелся. Я впервые был здесь — назначенные встречи проходили совсем в другом месте. Сейчас я оказался лишь одним из тех, кто толпился в большой приемной. В другой ситуации я счел бы это унижением. Сейчас было плевать.