Блеск чужих созвездий (СИ) - Доброхотова Мария - Страница 71

— Поздно. Наверное, нужно спать.

— Конечно, — ответил Тень. — Хватит мне отнимать твое время.

— Спокойной ночи?

— Приятных снов, — он галантно поклонился, приложив руку к груди, будто завершал бесцеременно прерванный танец, и хотел было уйти, но обернулся. — Ты замечательно танцуешь. И платья тебе очень идут.

— Ты издеваешься! — воскликнула Таня, чувствуя, как что-то надрывается внутри от его слов. Тень только рассмеялся и, ловко перепрыгнув через парапет, исчез в ночи.

А Таня осталась посреди комнаты, смущенная и потерянная, и шелк, вмиг остывший под порывами ночного ветра, холодил ее ноги. Раздевшись, она спрятала платье и коробку в шкаф, надеясь запереть вместе с ними жгучее чувство стыда, и забралась в постель. Она ждала, что сон тяжелым покрывалом спустится на ее уставшее тело, но он все не приходил. Перед ее внутренним взором то и дело вставал их с Тенью танец, и она будто наяву чувствовала его прикосновение и запах шалфея с кардамоном, и сердце срывалось в дикий пляс, а желудок сводило от того, насколько сильные переживания захватывали ее. За окном плескалась промозглая осенняя ночь, билась с ветром в дребезжащие окна. Свет твераневой лампы хватал тени предметов за макушки и вытягивал их по стенам. В соседней комнате Росси гремела кувшином, но потом все затихло. Наверное, она наконец легла. Ей стоило оставаться в постели всю ночь, подумала Таня, вновь ощущая горькое, как полынь, разочарование. И только по коридорам бродило какое-то далекое эхо то ли плача, то ли стона, от которого становилось жутко и еще более одиноко.

Не в силах больше вертеться на подушках, Таня вскочила и оделась. Часы показывали четыре утра. Еще немного, и ей и так пришлось бы вставать, так какой смысл призывать беспокойный сон? Таня решила пробежаться, надеясь, что удастся позаниматься без вездесущей Раду, а усталость в мышцах прогонит тревожные мысли. Она накинула поверх формы стражника подбитую мехом куртку — на улице ощутимо похолодало — и выскользнула из комнаты.

В гулких пустых коридорах эхо слышалось отчетливее. Оно напоминало о призраках, гремящих цепями, и никакой скептицизм не помешал Тане покрыться мурашками ужаса. Помотав головой, стараясь гнать от себя дурные мысли, она пошла к дальней лестнице, которая вела вниз, к комнатам прислуги. Там находилась дверь, которая закрывалась на простую щеколду, и через нее на улицу было попасть гораздо проще, чем через парадный вход. Но проходя по коридору, Таня заметила, что одна из дверей, которая была заперта с первого же дня ее пребывания в замке, оказалась открыта. Эта дверь вела на ту самую лестницу, по которой Росси пыталась вывести Таню в столовую, а в итоге они оказались в подвалах драконьего замка. Выйдя на площадку, Таня поняла, что здесь холодящие кровь звуки слышны особенно хорошо. Рыдание поднималось снизу по каменному колодцу, дробилось, отражаясь от стен, и напоминало завывание призрака. Но Таня почти не сомневалась, что это был вполне человеческий плач, хоть и донельзя жуткий. Она решила уже, что это не ее дело, когда до нее долетели обрывки слов:

— Кто-нибудь…

— Раздави меня, — прошептала Таня. Она стояла на площадке, ступени уходили и наверх, в темноту третьего этажа, и спускались спиралью вниз, туда, где в страшных мучениях страдал пленник. Кто это? Может быть, Дано? Или тот бедняга, которого они с Росси слышали в один из первых дней нахождения в замке? А может, слуга, который не угодил бесчувственному дракону, и тот сейчас выжигает его внутренности?

“Это не твое дело. Это не твое дело. Не твое, — мысленно твердила себе Таня, но ноги будто сами собой прошли несколько ступеней. — Мне все равно вниз. Я только дойду по этой лестнице до первого этажа. И все”.

И Таня начала спускаться, ступая по возможности бесшумно. Получалось не очень хорошо, ей казалось, что каждый шаг раздается гонгом по лестничному колодцу. Первобытный ужас сжал ледяной рукой ее желудок, по спине катился пот, но Таня не могла повернуть назад. Сил придавало осознание участи, которую уготовил для нее Мангон. Что, если она успеет спасти хоть одну душу до того, как ее собственную раздерут на части?

Таня задумалась о том, куда попадет ее душа, если она умрет в этом мире. Сможет ли она добраться домой по лабиринтам Вселенных или попадет в лапы страшной Великой Матери? Она бы хотела вернуться к своему православному Богу, и пусть тот ее отправит в ад, зато родной, знакомый, с чертями и сковородками. От такого ада было понятно, что ожидать, чего не скажешь о драконьих чертогах проклятых. Таня никогда не была верующей, и в силу возраста ее не заботили вопросы души и мироздания. Только вплотную приблизившись к смерти, она вспомнила о Боге. Интересно, что Он в ее жизни посчитал бы грехом? Накажет ли ее за то, что она не защитила Дано, не подставила вторую щеку или за то, что сама не умерла в мучениях, отказавшись сдаваться врагу? Посчитает ли лицемерием то, что она подумала о Боге только в момент дикого страха? С такими мыслями Таня благополучно достигла первого этажа.

А дальше был вход в подвал. Рыдания, которые почти затихли, сменились стуком в дверь.

— Выпусти меня! Адриан! Я хочу на свободу. Свободу! Выпусти, бурундово отродье!

Упоминание Мангона и простая ругань вселили в Таню уверенность, прогнав суеверный ужас. Плакал человек, из плоти и крови, очередной пленник дракона, и она могла помочь ему. Таня не задумывалась, как далеко этот несчастный сможет уйти из замка, охраняемого гарнизоном, она думала только о том, сможет ли дать человеку шанс на спасение.

Ее шаги зашуршали по ступеням. Все звуки затихли, будто сам замок замер, удивился подобной дерзости. А потом раздался неуверенный голос:

— Эй, Мангон, это ты?

Таня почувствовала, что во рту пересохло, и не смогла даже разлепить губы. Она включила ночную лампу, которую взяла в коридоре первого этажа. Тверани в ней осталось немного, она желтой каплей болталась на дне колбы, но этого должно хватить. Тени заметались по каменным стенам. Последние ступени Таня преодолела на негнущихся ногах.

— Мангон? Мангон! Раздери тебя Бурунд, я слышу, как ты дышишь.

Таня закрыла ладонью рот, из которого вырывалось хриплое дыхание, выдававшее ее с головой. Голос доносился из-за первой же двери, за которой много дней назад сидел таинственный пленник Мангона.

— Ты не Мангон, верно? — после непродолжительной паузы пленник заговорил вкрадчиво и намного тише. — Он так себя не ведет. Не топчется у двери. Кто ты?

Таня прислонилась спиной к стене, и ей показалось, что даже сквозь куртку она чувствует невыносимый холод.

— Ты пришел на мои крики, да? Неужели в этом позабытом Матерью месте осталось хоть одно доброе сердце… Но кто ты? — человек по ту сторону двери дал время ответить, но когда ничего не услышал, продолжил: — Ты, верно, думаешь, что незачем доверять узнику? Ты прав, конечно, друг. Можно я буду тебя так называть?

Таня отрицательно помотала головой, но пленник этого, конечно, не видел.

— Мангон держит меня здесь для своих экспериментов. Мне холодно и больно. Я устал. Я хочу просто на свободу, — он снова заплакал, заскребся в дверь, — я хочу вдохнуть свежего воздуха. Пожалуйста. Пожалуйста…

Некоторое время Таня стояла и слушала сдавленные рыдания. Лампа дрожала в ее руке, и по стенам плясали безумные кривые тени. Она не знала этого человека за дверью, но его горе казалось таким искренним и всеобъемлющим, что ей хотелось протянуть руку и дотронуться до него. Просто дать почувствовать, что рядом кто-то есть, но она могла коснуться только металлических заклепок на двери, холодных, как весь Серый Кардинал.

— Помоги мне, — мужчина немного успокоился и смог говорить, но получалось тихо, сдавленно. — Пожалуйста, помоги.

— Я… я не знаю, — наконец выдавила Таня.

— Ох, ты девушка! Это неожиданно. Ты его жена?

— Я не знаю такого слова.

— Нет, он еще не может жениться, пока не обрел человечность. Тогда, может, служанка?

— Нет, я не служанка, — ответила Таня. — Я помогаю врачу.