Никто не узнает (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна - Страница 36

Но тут уж тяни, не тяни… Пути назад нет.

— Пойду на аборт, — сухим безжизненным голосом говорю я.

Несколько мгновений Надя задумчиво барабанит пальцами по столу, а затем вскидывает на меня взгляд.

— Уверена? — на всякий случай уточняет она.

— Ты же в курсе моей ситуации, — апатично пожимаю плечами. — Я больше не хочу детей. Вообще.

От меня не укрывается, как Надя едва заметно с легкой укоризной поджимает губы, однако уже через секунду ее лицо приобретает сочувственно-молящее выражение.

— Карин, ты прости мою дотошность… Честное слово, была б ты просто пациенткой, я бы слова не сказала. Ты ведь знаешь, я никогда ничего не навязываю, — она заминается, очевидно, обдумывая дальнейшую фразу, — но мне правда небезразлична твоя ситуация. Разве справедливо, что ты лишаешь себя будущего из-за страха перед прошлым?

Я молчу, а Надя продолжает:

— Вероятность того, что все это повторится со следующим ребенком, ничтожно, просто микроскопически мала и…

— Так же мала, как и вероятность залететь на гормонах? — иронично перебиваю я.

Приятельница застывает с открытым ртом не в силах вымолвить и слова, а я тяжело вздыхаю:

— Надь, спасибо за твое неравнодушие, но я правда не готова снова через это проходить. Дай, пожалуйста, направление на аборт. Я не передумаю.

Хотите открою секрет? Спустя небольшое время после смерти Максимки я периодически отлавливала себя на том, что очень хочу ребенка. У меня даже случилось несколько странных порывов усыновить малыша «вот прям сейчас», которые, к счастью, не подкрепились реальными действиями.

А перед тем, как принимать таблетки для подавления лактации, которые противопоказаны при беременности, я несколько раз сделала тест — мечтала увидеть положительный результат… Было такое ощущение, будто Максимка может ко мне вернуться.

Но со временем под давлением длительных размышлений и анализа мое желание иметь детей трансформировалось в тотальное нежелание. Я поняла, что нельзя таким вот образом затыкать зияющую дыру в душе — новый ребенок может от этого пострадать.

На подсознательном уровне я знала, что буду постоянно сравнивать его с моим Максимкой, первым и идеальным. Буду проводить ненужные параллели и растить нового малыша под гнетом своих иррациональных страхов за его жизнь.

Каждое человеческое существо заслуживает безусловной материнской любви, и я совсем не уверена, что способна на это благородное и высокое чувство. Смерть Максимки напрочь опустошила меня, оставив в душе лишь тлеющие развалины… А на углях, сами понимаете, любви не построишь.

— В нашей клинике прерывание беременности не проводится, но я могу порекомендовать хорошее место, — немного помолчав, Надя натягивает на лицо профессионально-понимающую маску. — Аборт будет медикаментозным и практически безболезненным.

— Хорошо, — киваю я, наблюдая за тем, как из ее принтера неторопливо вылезает нужная мне распечатка.

— Если почувствуешь себя неважно или просто захочешь поговорить, звони, ладно? — она протягивает мне небольшую стопку бумажек. — Я всегда на связи.

— Конечно, — хочу улыбнуться, но губы словно онемели. Не получается приподнять уголки даже на миллиметр. — Спасибо, Надь. Я пойду.

Все прошло быстро и действительно безболезненно. Если честно, я до последнего ждала от себя подвоха: думала, вот-вот где-то шевельнется сомнение или хотя бы намек на него… Но внутри все было глухо, как в бункере, — ни сожаления, ни желания отступить, ни даже столь привычного чувства вины.

Должно быть, свою роль сыграла моя атеистическая жизненная философия. Хотя я не то чтобы совсем неверующая… Скорее, агностик. Существование Бога непостижимо и недоказуемо, поэтому есть ли смысл бояться его неодобрения? В конце концов, в прошлый раз я все сделала правильно, а он все равно отнял у меня ребенка.

Выхожу из клиники и, утомленно вздохнув, сажусь за руль. Внизу живота немного потягивает, а в теле ощущается легкая слабость. Но в целом мое состояние довольно стабильно. Голова не кружится и практически не тошнит.

Откидываюсь на спинку сиденья и на несколько секунд прикрываю глаза. На душе тяжело, будто в грудь подложили камень весом тонн этак в двести. Но это нормально, это скоро пройдет. Я и не из таких депрессивных состояний выбиралась.

Когда я нажимаю кнопку автозапуска двигателя, в тишине салона раздается мелодия входящего вызова, и я, засунув руку в карман джинсов, извлекаю наружу мобильник.

Это снова Богдан. Звонит уже который раз за сегодня. А еще вчера вечером было с десяток пропущенных…

Наверное, парень упорствует, потому что ночью у него самолет — улетает в тур по России почти на полтора месяца. Мы вообще-то договаривались увидеться и по-человечески проститься, но, кажется, сейчас я не в состоянии выдавать нормальные эмоции — слишком подавлена и опустошена.

Отклоняю вызов, но буквально через секунду мобильник звенит вновь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вероятно, Богдан не отступится, пока не узнает, в чем все-таки дело.

— Привет, — тихо говорю я, прижимая динамик к уху.

— Карин, — в трубке слышится взволнованное учащенное дыхание. — Ты где? С тобой все в порядке?

Оказывается, все это время я очень хотела услышать его низкий голос.

— Я… Я не знаю, — переходя на сдавленный шепот, отвечаю я.

К горлу подступают слезы. Чертовы предатели. Неужели снова начнут меня душить? Ведь не хотела же больше плакать! Обещала себе, что сдержусь!

Но сдержаться не получается. После очередного взмаха ресниц капля соленой влаги тонкой струйкой соскальзывает по щеке.

— Где ты? — Богдан еще раз повторяет свой вопрос, но на этот раз уже тише.

— В машине сижу. На парковке.

— Приедешь ко мне? — спрашивает с надеждой.

— Приеду, — поддавшись импульсу, отвечаю я. — Сейчас приеду.

Глава 37

Карина заходит в квартиру медленно и даже несколько заторможенно, будто погружена глубоко в себя. Она еще ничего не сказала, а я уже знаю, что у нее опять стряслась какая-то беда. Это заметно по ее взгляду, из которого, кажется, взяли и разом высосали всю жизнь. Настолько он потухший и безучастный.

— Что случилось? — пытаюсь притянуть девушку к себе, но она осторожно выскальзывает из моих объятий.

— Все нормально, Богдан, — натягивает вымученную пластиковую улыбку. — Просто неважно себя чувствую. Пойду освежусь, пожалуй.

С этими словами Карина скрывается в ванной, а я остаюсь стоять в коридоре. Ничего не понимающий и сбитый с толку.

Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! Сколько еще она будет мучить себя, а заодно и меня? Говорит, все нормально, а на самой лица нет. Будто похоронила кого-то. К чему этот ломаный спектакль?

Делаю несколько шагов вперед, а потом, резко развернувшись на пятках, устремляюсь в обратном направлении.

Во мне кипит какая-то неуемная энергия протеста, требующая расставить точки над i. Причем как можно скорее. Месяц с лишним меня не будет в Москве, и за это время я с ума сойду от безызвестности. Буду гадать, о чем она думает? Что решила насчет развода? Трахается ли со своим Олегом?

Все-таки жить в состоянии затянувшейся неопределенности невыносимо сложно. Это отнимает кучу сил и постоянно подрывает душевный покой. Ситуация с Кариной превращает меня в гребанного неврастеника, которым я вообще-то не являюсь. По натуре я довольно легкий человек, но с ней что-то прям загоняться стал… Самого себя не узнаю.

Карина выходит из ванной с таким же мертвенно-бледным лицом и, приблизившись, обвивает руками мою шею.

— Богдан, я хотела попрощаться и лично пожелать тебе удачи в туре. Отожги там, как следует, ладно? — она вновь силится улыбнуться, но, как и в прошлый раз, попытка не засчитывается.

Приникаю к ее губам, стремясь расслабить девушку нежным поцелуем, но и тут все печально — Карина напряжена и совершенно не расположена к ласкам. Коротко повернув голову, она увиливает от моего языка и прижимается щекой к моей груди. Словно маленькая испуганная девочка.