Хождение по трупам - Оранская Анна - Страница 82

И я думала о том, что молодец Кореец, что настоял, чтобы я позвонила мистеру Берлину, и продиктовал мне, что и как сказать. И я позвонила незадолго до отъезда из города с просьбой встретиться лично по очень важному вопросу, желательно без свидетелей, что готова отдать любые деньги и собственную студию лишь бы избавиться от одного его знакомого. И назвалась, и он знал от Ленчика, кто я, и приехал в названный мной ресторан, заинтересовавшись перспективами, и кивал, когда я рассказывала о беспределе якобы живого Ленчика и о готовности заплатить лично мистеру Берлину, если он окажет мне протекцию. Он великодушно согласился, и успокаивал меня, и обнадеживал, и сел потом в машину к поджидавшим его водителю и охраннику, но тут-то и расстрелял их в упор из пистолета с Ленчиковыми отпечатками злой киллер, почему-то показавшийся мне вылитым мистером Каном. Ничего личного — просто бизнес.

Правда, я его спросила потом задумчиво, уже в дороге, сколько же трупов всего на нас — особенно трупов, ставших таковыми в последние два дня, на что он мне ответил, что мы тут ни при чем, это все неблагоприятная геомагнитная обстановка, магнитные бури, короче, — вот люди и нелюди и мрут, как мухи. Вот так научно объяснил, на полном серьезе. Интересно, где он слов таких набрался — “неблагоприятная геомагнитная обстановка”?

И я думала, что я, конечно, тоже молодец — потому что, уничтожив все бумаги и пленки, не забыла прихватить с собой пакет с моей исповедью ФБР, спецагенту мистеру Бейли, чтобы отправить его из Мексики, и пусть они думают, что я скрываюсь потому, что боюсь страшных вымогателей, а защитить меня сами они не в силах. И я молодец, что не забыла прихватить еще несколько конвертов с копиями одной интересной кассеты, чтобы отправить потом по адресам нескольких лос-анджелесских редакций и телекомпаний — то-то будет сюрприз хитроумному конгрессмену Дику Стэнтону!

И последнее, о чем я думала — это о том, что до сих пор не знаю, почему так долго, целых четыре месяца, отсутствовал Кореец. Хотя когда вылезли из воды после купания, я разглядела в темноте огромный шрам на животе и на спине, похожий на след ножевого удара, следы автоматной очереди, точной, но не окончательно точной. Но зато я знаю, что по пути в Мексику по оставленному мне Рэем адресу меня ждут абсолютно надежные документы на новое имя — и новая жизнь в новой стране.

И вот я думала обо всем об этом — а потом заснула. Не спала две ночи и заснула — а машина летела по ровному шоссе по направлению к не такой уж далекой Мексике. А ветер, может, и далее свистел, но я не слышала: я спала…

Ну а теперь мы в Монреале — полтора месяца уже. Тот человек Рэя, к которому мы свернули по пути, не знал, что Мэттьюза уже нет, а я не сказала. Зато все документы на двоих уже были готовы, полный комплект подлинных канадских документов — только наших фотографий в них не было.

И вот мы здесь. В городе, в котором чаще услышишь французскую, нежели английскую речь, в городе, где, говорят, очень холодные зимы. Но ведь мы не выбирали — тот человек выбрал за нас, а вообще-то, по большому счету, выбор сделала за нас игра. И мы не ропщем, нам здесь нравится — пусть здесь бывают зимы и нет океана.

Мы прилетели в Ванкувер и помотались пару недель по Канаде, заметая на всякий случай следы, и осели здесь, отчасти потому, что русских эмигрантов в Монреале меньше, чем в любом другом канадском городе. Купили домик и живем тихо и мирно. Много гуляем, занимаемся сексом, сидим у камина, смотрим телевизор и видео. И это добровольное затворничество, потому что мы просто решили выйти из игры. Бросить замедлившую ход сумасшедшую карусель, слезть с деревянных лошадей, разукрашенных золотом и драгоценными камнями: мы уже были опытными игроками, одержавшими массу побед и провернувшими массу дел — нам по рангу такие лошади были положены. Но мы решили уйти, и не потому что задумали сбежать от возможных — а скорее, весьма вероятных — преследований с разных сторон. Наоборот, останься мы в игре, опасности было бы меньше — мы бы платили киллерам и антикиллерам, кого-то покупали и кого-то продавали, заводили друзей и врагов и все решили бы, скорей всего, в итоге. И не было страха перед новыми перестрелками и угрозами, похищениями и расправами, арестами и побегами — они просто надоели. И мы ушли — слезли и ушли, и карусель крутится уже без нас.

Я не просилась на эту карусель. Я случайно попала на нее из-за тебя, и больше уже не могла сойти — это Кореец пришел на нее сам. И я верила еще совсем недавно, что сойти с нее нельзя, что она никогда не отпустит, что, войдя на нее, ты уже принадлежишь ей. Мы ведь заработали в этой скачке бешеное количество денег, и добились фантастического успеха, и выбили из седел несметное количество других игроков — и теперь по сценарию обязаны были рано или поздно упасть со своих лошадей и умереть, растоптанные ими или сломавшие себе шеи.

Ведь на этой карусели немногие из счастливчиков живут долго. Во-первых, потому, что она убеждена, что за успехом должно следовать падение и она только и ждет, пока ездок расслабится, успокоенный выигранным и полученным, чтобы его сбросить. А во-вторых нужны места для новых игроков — слишком много желающих, привлеченных яркими красками, высокими ставками, возможностью выиграть, и все они верят, что выиграют и обретут неуязвимость и бессмертие. И обретают — в крематориях и на кладбищах.

Я так думала, но вот теперь вижу, что, видимо, сойти с нее можно. Потому что сейчас — и уже почти целых два месяца — мы принадлежим самим себе. А она продолжает крутиться дальше, она никогда не останавливается. А про нас забыла, отпустила. На какое-то время или навсегда. И хотя стараюсь об этом не думать, но знаю, что призывное ржание деревянных лошадей может раздаться под окнами в любую секунду…

…Все, мне пора. Уже утро, и он скоро проснется, а мне еще надо привести себя в порядок и настроиться на то, что впереди у меня долгий-долгий день. Праздничный завтрак — вернее, самый обычный, но с вручением подарка — и наверняка секс потом, и хорошо бы мне удалось поспать после него пару часов, чтобы компенсировать бессонную ночь и быть в порядке вечером. И съездить в ресторан — в японский, самый лучший в Монреале, где я уже заказала столик, — а потом вернуться и посидеть в гостиной, где будут гореть свечи и искриться в их пламени купленный мной на другом конце города “Дом Периньон”, потому что около нас такое дорогое шампанское я покупать не хочу.

И мы будем болтать, и слушать проигрыватель, потому что Юджин без музыки не может, — и наверняка его любимое старье: “Иглз” и известный мне наизусть “Отель “Калифорния”. А потом опять уйдем в спальню…

Я никогда не делилась с ним теми образами, которые живут в моей голове, никогда не рассказывала о карусели — и потому он так любит эту песню, и потому всякий раз подпевает в конце:

— But you can never leave…

И я иногда подпеваю машинально и, допев строчку до конца, ощущаю во рту вкус этих слов. И тут же скрещиваю пальцы так, чтобы он не увидел ничего, если рядом. И, несмотря на всю свою несуеверность, произношу трижды магическое заклинание:

— You can, you can, you can…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.