Хождение по трупам - Оранская Анна - Страница 15

— Поэтому я последние две недели сидела дома — и не возражала против визитов Стэйси. Я знала, что она работает целый день на тиви, и для меня был очень важен тот фильм, в котором ей предстояло сыграть — это мой второй фильм, и я хотела, чтобы он получился лучше, чем первый, чтобы он прогремел на всю Америку. И потому я готова была заниматься работой и во внерабочее время — вам ведь, наверное, тоже приходится работать сверхурочно, когда у вас важное расследование, или заниматься рабочими делами в домашней обстановке, а, мистер Браун?

— Конечно, конечно. Скажите, а мисс Хэнсон не принимала у вас дома кокаин? Видите ли, вскрытие обнаружило в ее организме следы наркотика…

Дела… Если скажу “нет”, значит, мне надо стоять на том, что Стэйси уехала от меня не в девять утра, а ночью — хотя не исключено, что кто-то из соседей заметил, что ее машина отсутствовала, и готов показать, что дома она в ту ночь не появлялась. А если скажу “да”…

— При мне — нет. Я примерно представляю, что такое процесс употребления кокаина — и не могу исключить, что она принимала его в моей ванной или туалете. Хотя сомневаюсь, что она осмелилась бы это сделать — стоило бы мне заметить, и ее роль оказалась бы под угрозой, так что она не стала бы так рисковать… Дело не в моих высоких моральных принципах, — добавляю, поймав его чуть скептический взгляд, словно говорящий, что он знает киношные нравы, — а в том, что наркоман ненадежен и нестабилен, и даже звездам, уличенным в частом применении наркотиков, советуют пройти курс лечения, дабы не губить карьеру. А Стэйси звездой не была. И в общем, я ничего такого не заметила — и в нашу последнюю встречу она была обычной, такой, как всегда…

Казалось, что говорим мы минут пять — а когда взглянула на часы, оказалось, что уже час он здесь сидит, ну почти час, минут пятьдесят. А Браун, к счастью, замечает, как я гляжу на часы, и, видно, делает вывод, что я ему намекаю, что пора бы и честь знать — и антипатия его от этого только усиливается.

— Почему вы не хватились мисс Хэнсон, когда она вам не перезвонила на следующий день после последнего визита? Ее убили семнадцатого февраля, а сегодня двадцать первое, и вы ни разу не позвонили ей за эти дни и, по вашим словам, узнали об убийстве только от мистера Мартена….

Логичный вопрос — но не отвечать же правду?

— Она всегда звонила сама — может, я и звонила ей пару раз вскоре после нашего знакомства, но в последнее время инициатива всегда принадлежала ей.

— Но вы же говорите, что она заезжала к вам в последнее время очень часто — и вы не удивились тому, что она не звонит? Кстати, как часто она заезжала?

— Не могу ответить точно, детектив — два-три раза в неделю, может реже, вряд ли чаще. Да, обычно она звонила ежедневно, но я не удивилась, потому что решила, что у нее дела. В конце концов, мы не были подругами — я ее интересовала как работодатель, а она меня — как потенциальный исполнитель неглавной роли в моем фильме…

И он убрался наконец, и я была так счастлива, что смешала себе наконец “драй мартини” — и пила не спеша, смакуя, думая, как мне все это не нравится, и выражая надежду, что в причастности к ее убийству меня не подозревают. Но стоит полиции узнать, что Стэйси последние две недели не ночевала дома, стоит узнать, что все эти две недели она ежедневно звонила мне и приезжала, — будет беда. Не исключено к тому же, что Стэйси все же кому-то рассказала о нашей связи — я же не знаю, с кем она общалась, с кем о чем беседовала. Вспомнилось смутно, что она говорила об одиночестве, что Лос-Анджелес — город жесткий и в борьбе за выживание не до теплых отношений с другими людьми, и, осознавая, что она дает мне понять, что я единственный близкий ее человек, я как-то ушла от разговора, опасаясь душевных излияний и возможного признания в любви. Черт их знает, этих лесбиянок и бисексуалок, — я еще в период посещения московского лесби-клуба признаний в любви и предложений жить вместе наслушалась вдоволь, причем зачастую от людей, которых видела в первый раз или максимум в третий, но с которыми у меня не было даже ни одного сексуального контакта.

Но если полиция узнает о том, что она две недели ночевала у меня, я могу в этом случае признать, что между нами действительно были сексуальные отношения — и вполне объяснимо, что в первый раз я об этом не сказала. Может, я стесняюсь говорить на такие темы, стесняюсь того, что между нами было. Конечно, вранье против меня обернется, но то, что мы провели вместе четырнадцать ночей, не означает, что именно я ее убила по какой-то причине. Но узнай об этом ФБР — и помимо убийства Яши мне запросто припишут еще и убийство Стэйси. По крайней мере, у Крайтона будет еще больше оснований меня подозревать во всех смертных грехах.

Господи, вот ведь как складывается все — все не так: беда одна не приходит, это факт — и я сейчас получаю удар за ударом, и пусть не слишком чувствительны они, каждый из них является компонентом сложной комбинации, которая в итоге отправит меня в нокаут. Тот самый нокаут, который отнимет у меня чемпионский титул, и богатство, и славу — и после которого я уже никогда не поднимусь.

Вот так сравненьице — сразу чувствуется влияние Юджина и совместное посещение боксерских матчей. Был бы на свете Бог, он бы сейчас прислал мне человека, который бы мог помочь мне решить все эти проблемы, который отодвинул бы меня в сторону, за себя, прикрыл бы сильным телом и решил бы все сам. Но нет такого человека — потому что тебя нет, и Корейца, скорей всего, тоже…

Проснулась в десять — удивившись тому, как часто стала в последнее время отключаться. Разумеется, сказала себе, что это не признак алкоголизма, что это просто организм сам себя выключает, чтобы отдохнуть от нервных перегрузок, — и предпочла в это поверить. И смутно вспоминала сон — редко посещающие меня сновидения всегда оказываются интересными, и я пытаюсь дать им философское объяснение.

Мне снилось, что я в толстостенном стеклянном стакане, наполненном прохладной жидкостью, и я смотрю на пустой белый мир за стеклом и чувствую себя хорошо и уютно. И вот показывается вдали точка, стремительно увеличивающаяся в размерах, вырастающая в колесо, в гигантский ломтик лимона, катящийся на меня, неотвратимо приближающийся. И я кричу, понимая, что он разобьет мой дом, и вода, окружающая меня, начинает волноваться, и я пытаюсь выпрыгнуть из нее, и соскальзываю с отвесных стен, и ухожу вниз, и выныриваю, судорожно пытаясь отдышаться. И в последние свои секунды вижу лишь огромный желтый диск, закрывающий свет, разбивающий мою вселенную на миллиарды блестящих осколков.

Вот хотела дать сну толкование, а сейчас не хочу, ибо и так понимаю, что он означает.

Полежала в ванной немного, прошлась по дому, безмолвному, абсолютно пустому, и, когда вышла к бассейну, вокруг тоже было тихо. И пусто, словно я одна в гигантском мире, который враждебен мне и который сильнее меня — для него я ничтожная песчинка, уничтожить которую он может в любую секунду. Просто сожмется вокруг меня, лишая воздуха, и разожмется, принимая прежние размеры и уже позабыв о бездыханном теле.

Вернулась обратно, зашла в комнату, где стоял автоответчик, — я ведь и мобильный на него переключила после ухода детектива, чтобы не разговаривать ни с кем. Ну вот, опять этот Мэттьюз, партнер Ханли: четыре звонка с просьбой срочно перезвонить, просто неутомим. Ну ничего, если он и вправду звонит с дурными намерениями, с ним я справлюсь. Мартен, естественно, звонил — после того как заложил меня полиции, прекрасно зная о моих проблемах, и теперь осведомляется заботливо, как прошла встреча с правоохранительными органами. И почему-то от Эда два звонка — для него это много, и тот факт, что я ему была нужна, вряд ли означает что-то хорошее, хотя голос, как всегда, оптимистичный, веселый. Перезвонить — или подождет до завтра?

И тут представляю, что сейчас он мне скажет что-нибудь не слишком приятное, и тут же вспоминается, сколько у меня незаконченных, повисших в воздухе дел, опутывающих меня бахромой, и настолько хреново становится, что единственный выход — очередной коктейль, а потом обед, который заодно станет завтраком и ужином, потому что живот вдруг постыдно заурчал и я даже вспомнить не могу, когда ела в последний раз. Именно так — коктейль, обед, а потом еще коктейль и, возможно, пара дорожек кокаина, выведенных на хрупком полотне зеркала, начинающихся ниоткуда, и заканчивающихся нигде, и ведущих в никуда. И осязаемые, красочные, вкусно пахнущие мечты о побеге в Мексику и оттуда в Европу, о том, что все будет хорошо, хорошо, хорошо…