Грехи и молитвы (СИ) - Малинник Ира - Страница 22

— Как ты допускаешь такое?!

Где-то неподалеку хриплым карканьем ответил ворон. Небо же осталось безмолвным.

Карл упал на колени и ударил кулаками по земле, обдирая кожу на руках. И еще раз. И еще. Из ссадин потекла кровь, но священник не остановился.

— Где твоя Божья благодать и справедливость?

Новый крик вспугнул птиц с куста, растущего у изгороди, и они шумной стайкой взвились вверх. Трясущимися окровавленными руками Карл нащупал своего голубка и достал его из-за пазухи, поднес к глазам.

Кое-где краска облупилась, и некогда белая фигурка теперь была покрыта кровью и грязью. Карл замахнулся, чтобы разбить глупую птицу о камень, разбить не только ее, но и свою веру в то, что в мире правит добро, которое сеет Господь, потому что иначе все погрязли бы во тьме и хаосе…

Но он не смог. Вместо этого, Карл Марино снова заплакал, теперь уже тихо, совсем по-детски. Прижав голубка к груди, он свернулся калачиком на земле, выплакивая свое горе по погибшим Марии и Марко, по озлобившимся жителям деревни и по тому, какое зло собирается выйти на землю, чтобы устроить здесь ад.

Наконец, слезы перестали литься по его лицу, а внутри перестало так сильно болеть. Карл поднялся, обтер лицо рукавом и спрятал голубка назад, туда, где ему самое место. Подозвав лошадь, он сел в седло, потрепал коня по холке и развернул его в сторону деревни. Ему нужно было кое-что сделать.

***

Увидев приближающуюся фигуру на коне, жители деревни высыпали из своих домов и собрались перед изгородью, что кольцом окружала их дома. Вперед снова вышел тот самый мужчина, который плюнул в Карла при их первой встрече. Рядом с ним стали еще несколько плечистых деревенских парней – видно, они были теми, кто бросили первые камни.

— Тебе было мало, святоша? – крикнул главарь, и Карл с удовольствием заметил, что тот пустил петуха.

Это было неудивительно – Карл являл собой странное и даже пугающее зрелище. Его ряса была покрыта пылью и грязью, а на руках и лице виднелась засохшая кровь. Но самым пугающим в священнике были глаза: жесткие и холодные.

— Он же одержим, Господи, — прошептала какая-то женщина из-за спин мужчин, и хор голосов тут же подхватил ее слова.

«Одержим, одержим, одержим…»

Не обращая на них внимания, Карл спрыгнул на землю, и мужчины отпрянули от него. В руках у одного из деревенских Карл увидел серп.

— Возле старой часовни лежит труп молодой девушки, которая погибла от рук зла,— Карл заговорил, не глядя ни на кого и обращаясь ко всем. – А в самой часовне лежит труп ребенка, которым овладел демон. Похороните их с честью, в могилах с крестами, как велит Церковь.

Мужчина, который стоял ближе всех к Карлу, открыл было рот, чтобы возразить, но священник стремительно подошел к нему и крепко схватил за ворот рубахи.

— Ты все понял? – глядя в глаза мужчине, медленно процедил Карл.— Кивни.

Он тряхнул мужчину, от чего голова крестьянина качнулась вверх и вниз, как у болванчика. Краем глаза Карл заметил, что остальные сделали шаг назад.

Дождавшись кивка, Карл продолжил:

— Я знаю, вы боитесь того зла, что заставляет детей поднимать руку на родителей, и заставляет невинных марать руки кровью. Я сам его боюсь – и там, в той часовне, я был готов отдать все, лишь бы не видеть мертвого ребенка, сжимающего в руках собственное сердце. Вы правы в том, что священники Ватикана не видят того, что каждый день видите вы. Мы слишком долго были заперты в наших церквях, с расписными потолками и дымными от кадил залами.

Но я, Карл Марино, заставлю их увидеть. Я направлю письмо архиепископу, я приведу в деревни людей и я поеду в Ареццо, чтобы попытаться сделать хоть что-то. Вы можете кидать мне вслед камни – но ничто не ранит меня сильнее, чем мертвый мальчик в часовне. Я прошу у вас прощения за то, что не приехал раньше. И я от всего сердца благословляю каждого жителя этой деревни.

Карл выпустил ворот мужчины, и тот, пошатнувшись, отошел в сторону, глядя на священника изумленным взглядом. Над деревней повисла тишина, и в этой тишине Карл Марино повернулся спиной к неспокойному людскому морю и медленно пошел назад к лошади.

Когда он подошел к коню и взялся за поводья, что-то коснулось его руки, но то было легкое, почти невесомое касание. Карл вздрогнул и обернулся.

За его спиной стояла женщина. Он узнал ее: то была жена того самого мужчины, что выступал от всей деревни. Чуть поодаль, Карл разглядел мужа – тот одобрительно кивал головой. Остальные жители стояли молча, изредка переговариваясь.

— Возьмите в дорогу…— женщина неловко сунула ему в руку сверток и, тут же развернувшись, быстрым шагом пошла назад. Карл заметил следы слез на ее лице.

Сунув сверток в карман, он взгромоздился на коня, кивнул людям и выехал на дорогу. И только отъехав на расстояние, откуда его уже было не увидеть, он достал сверток и развернул его.

На ладони Карла лежала небольшая буханка хлеба. А под ним, на тряпице, в которую был завернут хлеб, расправил крылья вышитый голубок, устремляющийся в бесконечную лазурь.

Глава 15. Первые искры

Томас больше не проронил ни слова с того момента, как ему открылась страшная правда о смерти его матери. Молодой священник ушел в себя, и на все попытки Дарио разговорить его лишь пожимал плечами или качал головой. Так, молча, они ехали почти день, пока не добрались до небольшого постоялого двора.

Лишь сойдя с коня и отдав поводья в руки подбежавшему мальчишке, Томас повернулся к Дарио и проговорил сиплым, каркающим голосом:

— Я пойду разыщу хозяина, попрошу у него бумагу и чернила. Увидимся внутри, хорошо? И не сердись на меня.

Томас крепко стиснул плечо Дарио, и мужчина обратил внимание, каким холодным было это прикосновение. Он хотел взять руку Томаса в свою, поддержать его, но молодой священник уже развернулся и зашагал от него прочь.

Когда Дарио, наконец, позаботился о лошадях и зашел в дом, он сразу увидел Томаса сидящим в самом углу. Перед ним стояла полная вина чаша, но молодой человек не притрагивался к ней. Вместо этого, он вертел в пальцах перо, точно никак не мог собраться с мыслями, чтобы начать писать.

— Сеньор, — Дарио осторожно присел рядом. Перед ним тут же выросла вторая чаша вина – хозяин постоялого двора не был скуп на гостеприимство. – Grazie.

— Я все не могу понять, что мне писать, Дарио, — ответил ему Томас тусклым голосом. — И кому мне отправить письмо? Отец Бернард погиб много лет назад. Я плохо знаю подруг матери, потому что все время помогал в церкви. Кто позаботится о ней? Нашли ли ее тело или она до сих пор там, в нашем доме? Гниет, сохнет, срастается с досками пола, которые клал еще мой отец? Будет ли у нее достойное захоронение? Я не знаю, я ничего не знаю!

Томас схватил чашу с вином и залпом отпил половину; красная струйка заструилась у него по подбородку, змеей проскользнула за ворот рясы.

Дарио не знал, что ему ответить. Он не был знаком в Градаре ни с кем, кроме Анны Эккер, а теперь эта сильная, отважная женщина умерла – а ее единственный сын за много миль от родного дома пытается спасти совершенно незнакомых людей.

— Послушайте, — Дарио внезапно осенило,— у вас ведь есть староста? Напишите ему. В каждом городке есть такой человек. Вы знаете, кто в Градаре заведует делами?

Томас поднял на него красные глаза.

— Это сеньор Франко. Да, думаю… Думаю, он может помочь.

— Напишите ему. Скажите, что вы в пути, но пока вы в дороге, вашей матушке нужно захоронение.

— Но церковь пустует без меня…

— Пусть вызовут священника из соседнего города. Вы столько помогали этим людям, сеньор – помощь вашей покойной матери это меньшее, что они могут дать взамен!

Дарио сам не заметил, как вырвались эти слова – горячие, обжигающие горло, пышущие жаром. Томас снова посмотрел на него, и в его глазах Дарио разглядел одобрение – то был взгляд Астарота.

«Он говорит правильные вещи», Астарот впервые заговорил с Томасом с момента новости про гибель Анны. «Эти люди тебе задолжали, мальчик. Твоя мать была хорошим человеком, и она достойна похорон по правилам».