Застава - Ойтен Мирланда - Страница 9

Я открыла внутреннюю дверь здоровенным древним ключом и оглянулась на девочку. Кама угрюмо смотрела на меня и молчала. Только желваки ходили под кожей. От этого она выглядела втрое старше меня. Ещё и голову наклонила так, словно хотела боднуть меня, как баран.

— Так тоже не стоит себя вести. Разумный человек сказал бы "спасибо за совет", — я толкнула дверь и вошла внутрь. — Нин-Играс рассказала тебе, почему привезла тебя сюда? — тишина в ответ. И что мне ей сказать? — Камалин, Нин-Играс сказала, почему привезла тебя сюда? — кивок. Ну нет, так дело не пойдт. — Скажи, зачем.

— Лечиться, — подумав пару секунд, сказала она. — Только вы не врач, сестра Анатеш.

Прозвучало, как упрёк. Справедливый.

— Угу, — Мне стало неуютно от этой мысли и я попробовала сосредоточиться на своих словах. — Да, я не врач, к сожалению, и от плана нин не в восторге. И от того, что теперь от меня зависит, вернёшься ли ты в обитель. Ты ведь это знаешь? И знаешь, как неразумно поступила, сходу начав со мной ссору? Будь я злонамеренным человеком, как тебе наверняка сказала мать-настоятельница, ты бы только что вырыла себе огромную яму. — А так яму ей вырыл педагогический совет и сама старая выдра, отправив к самой никчёмной наставнице на свете. — Так что предлагаю перемирие. В конце концов, ты здесь очутилась не просто так, — я открыла ещё одну дверь и впустила девочку внутрь. Комната немного затхлая, убиралась я здесь последний раз ещё весной… Я задумалась, есть ли смысл заселить подопечную сразу в казармы. Я-то тут уже фактически не живу. Ладно, сейчас схожу к Рахаилу, объясню ему ситуацию, может пустит.

— Нин Играс сказала, что у тебя два пути, как-то вылечиться вдали от нашего сестринства, состоящего из склок и мелких гадостей, либо отправиться в сиротский приют, — я краем глаза заметила, как мышцы на её лице дёрнули его и сложили в болезненную гримасу. Я могла её понять: когда бы это не случилось, смерть семьи — ужасная вещь. Такие раны не зарастают, они просто перестают всё время болеть. Но стоит их коснуться… — Я не хочу тебе зла, Кама. Унанита сказала, что ты восстановишься. Так что… поживёшь здесь, подготовишься к экзаменам. Да, вещи не раскладывай пока, может быть, придётся сейчас переезжать.

Камалин просто поставила чемодан около пустой кровати с соломенным тюфяком.

Перед уходом я проверила двери во внутреннее святилище. Закрыто, а ключ у меня под одеждой. Хорошо. Я сняла перчатку и погладила дверь. Даже через дерево я почувствовала тепло от ксоана.

Никогда нельзя забывать, что Тиара смотрит на меня. А раз она смотрит, надо справиться.

3

Как мне рассказал Андар, в назначение в Шеркел он принял из самых пошлых и меркантильных соображений: тут хорошо платили. Он был вторым из трёх детей, его родители переехали в Лиду из Ратаи, долго работали, чтобы здесь закрепиться и дать детям образование. Старший брат Анда стал врачом, младший — музыкантом. Анд формально был инженером, но ушел в Орден. Опять же, его мотивы были самыми прозаичными: деньги. Из-за денег Анд с семьёй и поссорился, когда узнал, что родители отдали практически все деньги, что он им отсылал на сохранение, младшему брату, который за два года работы Анда в крепости успел жениться и родить дочь. Андар и брат сказали друг другу много обидных слов, и перестали быть друг другу братьями. Следом Андра наговорил много обидных слов родителям и старшему брату, те наговорили ему, и в крепость Анд вернулся совершенно измученный и без семьи. Я очень хотела ему помочь, и он стал часто приходить на исповеди.

…как потом зло пенял меня Рахаил, потому что вдвоём пить не так стыдно, как одному.

В своё оправдание могу лишь сказать, что я не могла даже представить, чем всё обернётся. Ан был совершенно не в моём вкусе: коренастый, ниже меня, с круглым лицом и детским румянцем. Мягкие подбородок с ямочкой он прятал под густой кудрявой бородкой. Милостивая Тиара, я бы посмеялась над тем шутником, кто мог бы предположить, что мне может понравиться человек с кудрявой бородой! Она у него ещё и торчала в разные стороны, как не расчёсывай.

Наверное, всё случилось из-за того, что я тоже была раздавлена: разлукой с семьёй и разочарованием, что прекрасный тихий край мира не дал мне успокоения. Разочарование в себе тоже никуда не делось. Я-то ждала, что как только я сойду с поезда, мне станет хорошо. Возможно, из-за собственных сожалений и горя я упустила поворотный момент, когда кудрявая борода из ужасной стала милой. Я нарушила все правила жриц, которые нам втолковывали наставницы, но один вид по-детски печальных глаз Анда лишал меня воли и разума.

Однажды, когда уже лёг снег, Анд меня поцеловал прямо во время исповеди. А я, глупое создание, не особо и сопротивлялась. Всё как-то само случилось. Сначала поцелуи, потом и всё остальное, в холодной комнате в домике для сестёр храма. Первый раз я запомнила хорошо, возможно, потому, что всё вышло сумбурно и неуклюже из-за холода и тёплой одежды, и я все полчаса думала не о чьём либо удовольствии, а о том, чтобы не начать смеяться в голос.

Первые недели я страшно стеснялась, не зная, как назвать происходящее: любовь, влюблённость, интрижка? Я-то, без сомнений, влюбилась до потери пульса. Моя и так не слишком умная голова стала похожа на пустой котёл, только гул от ухвата и слышен. Я даже не задумывалась, что в кровати Анда может быть ещё кто-то, а когда узнала, то уже ничего не могла поделать. Утром, когда я выползла из комнаты мальчиков, застава гудела. Ещё бы! Начиналась зима, и новостей и поводов сцепиться языками уже не хватало.

Потом уже я узнала, что зимой в крепости страшно скучно. Людям начинают сниться невероятно красочные и необычные сны, а любое событие, будь то новый роман, любовный треугольник или изменение в меню, становилось поводом для обсуждения.

Мы исключениями не стали. В тот же день, ещё до полудня, я оказалась на стуле позора у старика Рахаила. Тогда он, правда, для меня был ещё не стариком, а мастером Рахаилом, почтенным рыцарем, волшебником и весьма пугающим человеком. Он спросил, о чём я думала, и думала ли вообще, когда лезла в чужую кровать. На это я разрыдалась и сказала, что думать я ни о чём не думала, а вместе спать теплее.

Рахаил в сердцах назвал меня дурой, и следующий час вытирал мне текущий нос и пытался успокоить, мол, жизнь не заканчивается, ничего такого уж страшного я не совершила, и может быть, меня ещё вернут в Альдари и не сгноят в их дыре. А если и не вернут, раз я сама сюда попросилась, то тоже ничего страшного. Вот он уже почти двадцать лет тут живёт. А может и даже больше. Главное — он жив и доволен.

Позже я поняла правоту его слов, а тогда я рыдала так, что просморкала ему все три платка, наволочку, а потом ещё пришлось на два дня закрыть храм.

К концу дня я чувствовала себя чем-то вроде выжатого лимона и мумии из храма Нагани. Личное дело Камы я придержала у себя, чтобы выгадать немного времени. Я рассудила, что Рахаилу, если она успеет провести пару молитв и получить от него комнату в жилом доме, будет не очень удобно рвать, метать и приказывать мне отправить девочку на первом же поезде в Лиду.

Перед ужином Рахаил велел мне отнести дело к нему в кабинет. Я решила, что он всё знает, выдохнула и сделала, как велено. Между ужином и молитвой он, видимо, дело прочитал, потому что явился в храм злой, как тысяча дэвов. Я сразу поняла, что он пришел по мою душу, велела Камалин дочитывать стих, и на ватных ногах и под весом любопытствующих взглядов вышла за стариком в комнату настоятельницы каяться.

Волшебник, которому прописали френеатрическую лечебницу, это плохо. Больной волшебник опасен. Мало ли, что он сотворит во сне или провалившись в омут беспамятства среди бела дня. Может быть, просто помашет руками, а может быть, убьёт кого, пока ему видится прекрасный цветочный луг и белые кролики в цветущих садах Элени. Хуже только волшебник, которому прописали лечебницу психиатрическую, потому что это значит, что шансов вылечиться у волшебника нет, и, в отличие от простого человека, из психиатрической лечебницы он уже не выйдет.