Из старых записных книжек (1924-1947) - Пантелеев Леонид - Страница 3

Взволнованный голос у соседей:

- Водовоз приехал!

Первого числа каждого месяца, когда водовоз получает с хозяев деньги, он напивается. Но и пьяный развозит воду.

Как частника, его лишили избирательного голоса. Очень обиделся, хлопотал:

- Какой же я частник? Я на общество работаю!

Наконец вернули голос.

На радостях крепко выпил и пьяный возил свою бочку по городу. Подошел к милиционеру:

- Милиционер! Я право голоса получил! Могу я петь?

- Пой.

И он шел рядом с коричневой своей, дубового цвета, бочкой, лихо крутил в воздухе вожжами, будто на свадьбу ехал, и пел.

* * *

Настоящая московская речь:

- Жира стояла уж-жасная.

- Шилун ты какой!

- Два шига сделал и стаит.

* * *

Бабушка:

- Юлию Николаевну не узнать. Старенькая, согнутенькая ходит.

* * *

Бабушкин муж Аркапур. Отчим нашего отца. Читает Библию. Книгу Притчей Соломоновых. На полях делает карандашом пометки, некоторые стихи подчеркивает. Например:

"Лучше жить в углу на кровле, чем со сварливой женою в пространном доме".

"Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него".

"Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней".

"Удали неправедного от царя и престол его утвердится правдою".

На полях: Распутин.

"Непрестанная капель в дождливый день и сварливая жена - равны".

"Соблюдающий закон - блажен".

"Розга и обличение дают мудрость".

"Где слово царя, там - власть; и кто скажет ему: что ты делаешь?"

"Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака - тому не жать".

Приписано: колхозы.

Вот так и вырисовывается, как на фотографической пластинке, весь характер человека и взгляды его...

У Аркапура трое детей. Дочь Лёлю в семнадцатом году он проклял. Да, проклял самым настоящим, классическим образом. Узнав за обедом от старшего сына Сергея, что Лелин жених Леонид Гельфенбейн - не русский немец, за которого он себя выдавал, а крещеный еврей, Аркапур задрожал, поднялся над столом, вытянул руку и страшным голосом возгласил:

- Проклинаю!..

Леля и жених ее уехали в Москву, там венчались (вчетвером, две пары, потому что брат Леонида Анатолий влюбился по фотографической карточке в Лелину кузину Настю Кацепову) и уехали в Симферополь к Гельфенбейнам старшим. После Перекопа и прочего оказались в Константинополе.

Теперь они в Сербии. Леонид - королевский судья.

Бабушка украдкой от мужа переписывается с Лелей.

* * *

Аркапур - член Русского собрания. Монархист. Шовинист. Патриот из тех, кого называют квасными.

Хорошо помню отпечатанные в типографии плакатики, висевшие на каждой площадке парадной лестницы пурышевского дома на Фонтанке, 54:

"По-немецки говорить запрещается".

Я и тогда, маленький, удивлялся: кому придет в голову говорить по-немецки на лестнице!

Для Леонида Аркапур сделал исключение. Очень уж приглянулся, понравился ему этот молодой, белозубый, статный и веселый немчик в русской земгусарской форме. И при этом какой ум, какая деловая хватка! Тот еще не стал женихом, еще обручения не было, а Аркапур уже дня не мог провести без него.

Старший сын Аркапура Сергей, помогавший отцу в делах, испытывал ревность совершенно женскую.

Возникли у него подозрения. Уговорил сводную сестру Тэну, и они вместе поехали на Васильевский остров в университет. За синенькую бумажку канцелярист разыскал бумаги братьев Гельфенбейнов и подтвердил:

- Да, крещеные евреи.

В тот же день, за обедом, как бы между прочим Сергей сказал:

- А вы знаете, папаша, ведь Леонид - жид?

Тут вот и затряслась седая патриаршая борода Аркадия Константиновича. Тут он и побагровел, и поднялся над столом, и протянул задрожавшую руку в сторону Лели:

- Проклинаю!..

* * *

Аркапур - внутренний эмигрант. Он живет в своем медвежьем углу и слышать не хочет о возвращении в Ленинград до тех пор, пока тот снова не станет Петроградом.

Борода его бела. Ноги плохо слушают его. Память изменяет ему. Но он мечтает прожить сто лет и твердо уверен, что проживет.

* * *

Судьба Аркапура, его жизненная и деловая карьера типичны для целого круга моих родственников. Две линии Спехиных, семья Кацеповых, семья Сидоровых, Носановы... Капиталисты первого поколения. Дедушка Василий мальчиком приехал из своей холмогорской глуши буквально с пятачком в кармане. Перед революцией был владельцем пятиэтажного универсального магазина на Садовой.

Мальчиком из родной Устюжны приехал в Петербург и Аркаша Пурышев. "Мальчиком" работал он в чайных магазинах - на Васильевском острове, у Владимирской церкви, на Невском. Потом поступил на счетоводные курсы Езерского, где познакомился и подружился с другим учеником - Петром Сойкиным. Впоследствии строил для Сойкина дом на Стремянной, 12 - адрес, известный многим любителям книги.

Окончив курсы, работал какое-то время у Езерского помощником. Потом получил приглашение в Ташкент, в только что завоеванные области.

* * *

В Петрограде, в Полюстрове, у него был куплен еще в 1915 году большой пустырь. И вот у всякого приезжающего из Ленинграда он спрашивает:

- Не знаете, там не построили ничего?

Потому что по законам Российской империи здания и предприятия, самочинно возведенные на чужой земле, переходят в собственность владельца участка.

* * *

Газет не выписывает. "Не хочу обогащать Советское государство", говорит он. Но это неправда, на самом деле газету не выписывают из экономии. Берут ее у хозяев, а на сэкономленные за год 12 рублей покупают ведро меда.

* * *

Пьет чай с медом, отсчитывает и глотает каждые два часа гомеопатические шарики, утром и вечером подолгу молится, гуляет в саду и ждет... ждет, что его позовут.

А сын Сергей уже восьмой год не пишет ему.

А в Белграде, в Сербии, у него растет внучка Таня, и он не знает об этом. Не знает о ее существовании.

* * *

В поезде "Калуга - Москва".

Народу еще не много. Почти все спят. Типично для времени: из каждых трех пассажиров два - строители. С топорами, пилами, фуганками, желтыми "футиками" за голенищем...

* * *

Молочницы садятся тем больше, чем ближе к Москве.

* * *

Парень ходит по вагонам, торгует яблоками. Продал корзину, сходил в свой вагон, принес еще.

- Угощаю коричневыми! А вот замечательные коричневые!

* * *

Прибыли в Москву ранним дождливым утром.

Вокзал уже понемногу оживал. Ждали прибытия одесского поезда.

В киоске продавали свежие, сегодняшние "Известия".

На улице лил дождь.

* * *

Москва 5.IХ.30.

На четвертом номере добрался до Николаевского вокзала, отдал на хранение вещи, в буфете выпил чаю с бабушкиными пирожками.

На той же четверке проехал на Центральную городскую станцию. Билетов на сегодня нет. Пошел на станцию международных вагонов. Простоял в очереди два часа, билет получил.

Весь день в Москве. В Третьяковке, на Сухаревке, в часовне Владимирской Божьей Матери, в ЦПКиО. Там поужинал.

Сейчас на вокзале.

Поезд должен был уйти в 21. 30, но опаздывает на пять часов, уйдет, дай бог, в четыре.

Сижу, пью чай, любуюсь молодой американкой.

Был на почтамте в смутной надежде поймать Катю, но, как и следовало ожидать, Катю не поймал.

Москва по-прежнему неуютная.

"В муках рождается новый мир".

Спать хочется.

Предыдущую ночь спал два с половиной часа. А перед тем несколько ночей тоже недосыпал. Сознательно.

Без десяти два.

В буфете со столов убрали скатерти, и люди спят, положив головы на грязные доски.

Пьют чай в стаканах без блюдечек. Напоминает девятнадцатый год. Ярославль, Рыбинск, ст. Лютово...

Болел зуб. Сейчас, слава богу, утих.