Обезьянья лапка (сборник) - Джейкобс Уильям Уаймарк - Страница 28

— Ничего не изменить, Табита, — задыхаясь, сказала Урсула другой сестре, поразительно на нее похожей, разве что выражение лица той было более ожесточенным и холодным. — Эту комнату запрут и никогда больше не откроют.

— Хорошо, — резко ответила Табита, — хотя не пойму, какое тебе будет до этого дело.

— Вот именно что будет, — возразила сестра с поразительной энергичностью. — Как знать, вероятно, я смогу иногда возвращаться сюда. Я столько лет прожила в этом доме и совершенно уверена, что вновь его увижу. Я вернусь. Вернусь, чтобы наблюдать за вами обеими и уберечь от невзгод.

— Какой вздор! — воскликнула Табита, которую совсем не тронула забота сестры о ее благополучии. — Твои мысли где-то далеко. Ты прекрасно знаешь, что я не верю в подобное.

Урсула вздохнула и жестом позвала Юнис, которая беззвучно плакала подле кровати, обняла ее слабыми руками и поцеловала.

— Не плачь, дорогая, — в бессилии произнесла она. — Пожалуй, так даже лучше. Жизнь одинокой женщины не имеет смысла. У нас нет ни надежды, ни желаний. У других есть счастливые мужья и дети, но мы в этом забытом месте лишь состарились. Я буду первой, но вскоре и ты последуешь за мной.

С облегчением осознавая, что ей еще только сорок, а на здоровье она никогда не жаловалась, Табита пожала плечами и слабо улыбнулась.

— Я буду первой, — повторила Урсула уже другим, странным голосом, и ее тяжелые веки медленно опустились, — но я вернусь за каждой из вас по очереди, когда придет время. Тогда я провожу вас туда, куда ухожу сейчас сама.

Как только она это произнесла, мерцающая лампа вдруг погасла, словно по мановению чьей-то руки, и в комнате воцарилась темнота. У изголовья кровати раздался странный удушливый кашель, и, когда охваченные дрожью женщины вновь зажгли свет, стало ясно, что Урсула Мэллоу отошла в мир иной.

Той ночью живые обитатели дома держались вместе. Покойная свято верила в существование призрачной грани, которая, по слухам, лежит между миром живых и мертвых, и даже невозмутимая Табита, слегка встревоженная событиями той ночи, не могла не признать, что сестра права.

Утром их страхи развеялись. Солнце украдкой заглянуло в окно и озарило измученное лицо землистого цвета, подчеркнув его благородство и хрупкость. И все, кто видел его, недоумевали, как нечто настолько спокойное и безмятежное могло вызвать страх. Несколько дней спустя тело переместили в тяжелый гроб, который в мастерской деревенского плотника давно считался лучшим из всех. Затем медленная траурная процессия, возглавляемая четырьмя носильщиками, торжественно проследовала через болота к семейному склепу в старой серой церкви, и останки Урсулы поместили рядом с прахом ее отца и матери, отправившихся в тот же самый путь тридцать лет назад.

Когда сестры медленно брели домой, Юнис поймала себя на мысли, что день странный и необычайно спокойный, простирающееся вдаль болото кажется более мрачным и неприветливым, чем обычно, а рев моря — более удручающим. У Табиты не было таких мыслей. Большая часть собственности покойной досталась Юнис, что терзало алчную душу Табиты, и сестринское чувство сострадания к умершей заглушала жадность.

— Что ты будешь делать с деньгами, Юнис? — спросила она сестру, когда они сидели за чайным столом.

— Оставлю все как есть, — медленно ответила Юнис. — На жизнь нам обеим хватает, а дивиденды я направлю в детскую больницу.

— Если бы Урсула хотела отдать их больнице, — сказала Табита низким голосом, — она бы сама это сделала. Удивительно, почему ты совсем не уважаешь ее выбор.

— Что же ты предлагаешь? — поинтересовалась Юнис.

— Хранить их, — произнесла сестра с блеском в глазах, — хранить.

Юнис покачала головой.

— Нет, — сказала она, — деньги будут переданы больным детям, но я не трону основной капитал, и, если я умру раньше тебя, он достанется тебе, а ты сможешь распорядиться им как тебе угодно.

— Ну, — прошипела Табита, с большим трудом подавляя гнев, — не думаю, что Урсула хотела бы, чтобы ты так поступала, и уж точно она не сможет спокойно лежать в гробу, пока ты соришь деньгами, которые она так усердно берегла.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Юнис, и губы ее побледнели. — Ты пытаешься меня запугать. Я думала, ты не веришь в такие вещи.

Табита не ответила и, избегая вопросительного взгляда сестры, придвинула стул к камину, сложила на груди худые руки и приготовилась вздремнуть.

Какое-то время жизнь в старом доме шла своим чередом. Спальня покойной, согласно ее последнему желанию, всегда оставалась запертой, и грязные окна на ее стороне резко отличались от остальных, блиставших зеркальной чистотой. Немногословная Табита стала еще более молчаливой и бродила по дому и заброшенному саду, подобно неупокоенному духу. Между ее бровями пролегла глубокая морщина, что свидетельствовало о тяжких раздумьях. С наступлением зимы, которая принесла с собой долгие темные вечера, старинный дом стал казаться еще более одиноким. Атмосфера тайны и страха витала в нем, заполняя пустые комнаты и темные коридоры. Ночная тишина прерывалась странными звуками, причиной которых вряд ли был ветер или крысы. Старуха Марта, которая сидела у себя на дальней кухне, слышала на лестнице странный шум. И однажды, когда он раздался вновь, она выбежала в коридор, и ей показалось, будто на ступенях сидит темная фигура. Тем не менее, когда она вернулась туда, надев очки и захватив свечу, там никого не оказалось. Юнис также беспокоили подобные случаи, а поскольку она страдала от сердечной болезни, здоровье ее сильно пошатнулось. Даже Табита признавала, что в доме происходит нечто странное, однако, будучи твердо уверенной в своей набожности и добродетели, не обращала на это внимания; мысли ее занимало совсем другое.

С момента кончины Урсулы все ограничения на права Табиты были сняты, и алчность полностью овладела ей. Она отказалась делить расходы на ведение хозяйства с Юнис, питалась самой простой пищей, и казалось, что ее старая служанка одета лучше, чем хозяйка. Сидя в своей спальне в полном одиночестве, это неопрятное существо с грубыми чертами упивалось своими богатствами, с недовольством вспоминая о затратах на огарок свечи, благодаря которому она могла рассмотреть их в темноте.

Однажды Юнис осмелилась упрекнуть сестру.

— Табита, почему ты не хочешь положить деньги в банк? — спросила она. — Не очень-то безопасно хранить такие огромные суммы в полупустом доме.

— Огромные суммы! — раздраженно передразнила сестру Табита. — Огромные суммы! Какая чушь! Ты прекрасно знаешь, что этих денег мне едва хватает, чтобы не протянуть ноги.

— Не стоит так искушать взломщиков, — ненавязчиво заметила сестра. — Уверена, что прошлой ночью в доме раздавались чьи-то шаги.

— Неужели? — в ужасе воскликнула Табита, схватив сестру за руку. — Я тоже что-то слышала. Мне показалось, что кто-то пробрался в спальню Урсулы. Я поднялась с постели и вышла на лестницу, чтобы проверить.

— И что же? — тихо спросила Юнис, пораженная выражением ее лица.

— Там что-то было, — медленно проговорила Табита. — Клянусь, я стояла на лестнице и прислушивалась. Что-то, шаркая, кругами передвигалось по спальне нашей сестры. Сперва мне показалось, что это кошка, но когда я поднялась в комнату Урсулы, дверь оказалась по-прежнему заперта, а кошка спала на кухне.

— Ах, давай уедем из этого ужасного дома! — простонала Юнис.

— Что? — мрачно произнесла Табита. — Ты боишься бедной Урсулы? Почему же? Боишься собственной сестры, которая нянчила тебя, когда ты была еще ребенком, и даже теперь возвращается, чтобы присматривать за тобой во время сна?

— Ох, — воскликнула Юнис, держась за грудь. — Если бы я ее увидела, я бы умерла. Я бы подумала, что она пришла за мной, как и обещала. О Боже! Сжалься надо мной, я умираю.

Произнеся это, она пошатнулась и прежде, чем Табита смогла ее удержать, без чувств опустилась на пол.

— Принеси воды, — приказала Табита прибежавшей служанке, — Юнис упала в обморок.