Бой на Калиновом мосту - народные сказки - Страница 58

Вдруг, обернулся назад, стоит старик седой с длинной, долгой бородой, а руки до самых колен:

— Ах, что тебе, Василий Стрелец, надо?

— Что я думал сделать, так не знать, что бы дал.

— А что ты мне дашь? — на ответ сказал старик седой.

— Бери корабь золота.

— Нет, — старик сказал, — не надо.

— Бери же два, а двух мало — бери три, только отправь на сухой берег, в родительско царство.

А старик сказал:

— Мне не надо трех кораблей золота, а отдай мне, чего дома не знаешь.

— Ну дай же мне, дедушка, подумать полтора часа или два.

Подумал часа два, сказал старику на ответ:

— Что дома не знаю — отдаю.

Сообратил внимание, что «дома всё знаю. Есть отец и мать, есть жена моя, а больше ничего не знаю, и что не знаю — обирай».

— Ну, я на таких условиях тебя обираю. Только подпиши своей кровью из правой руки, из которого-нибудь пальца условие — утверждается на двадцать лет.

Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается, подписался, и готово дело. Взял старик седой, длинная борода, от этой коробочки ключ, хлопнул рука о руку и запер коробочку и город запер. Не стало и города, остался один остров.

— Ну, господа, топеречка можно нам отваливать; что хотели, то и исполнил.

Вот с богом и поехали. Едут далеко ли — низко, высоко ли — близко, на ровной вышине, как на бороне. И взялся и посмотрел в подзорную трубку. Едут морем. Да и задумался — запечалился сам о себе, о буйной голове, и также о жене своей. «Какой же старик-то был, надо то спросить, а я, дурак, не спросил, Да отвалил на глубокое море. Вот как бы тот обратился ко мне, я бы спрошал, кто такой есть?» Оглянулся назад — старик тут сидит, и тот же самый старик, который коробочку запер.

Ох, брат дедушка, я у тебя забыл спрошать, ты кто такой есть?

— А я вот кто такой есть. Как двадцать лет исполнится, так пошли сына. Я семгорбяшный бес (семь горбов), я сам могу орудовать всеми силами.

— Ах, — распечалился Василий Стрелец, — ещё подумал, что я, кажется, дома все знаю. Что дома не знаю? Кажется, все знаю. — Поглядел в подзорну трубку, увидал близ свое царство родительское. — О, слава тебе, господи! Близко царство родительское. От царства недалече, около трех близ верст. Ну, господа команда, привалите к этому берегу!

Эта команда привалила к этому берегу. Привалила и зачалились на буйные, сильные, многоудержные якоря морские, и зачалились к этому берегу. Василий Стрелец взял ключик, открыл свою коробочку, сделался сильный, богатый город. Золотые кареты, кабаки и «Эх, мне бы (своим умом) быть прислуге двенадцать мальчиков!» Двенадцать мальчиков приходят к нему к кровати:

— Что тебе угодно, Василий Стрелец?

— Мое родительское царство недалече, только в трех верстах — сходить к моему царству, узнать, где жена моя спит. На чем она спит, на том и принести сюда ко мне сонную.

Принесли евонную жену в этот город. Жена проснулася в этих палатах.

— Что же мне, — говорит, — видится во сне муж перед собою! Правда или спится?

Муж отвечал, Василий Стрелец:

— Истинная правда, собственный мой город!

Вывел свою жену по городу гулять. Есть разные сады, растут разные фрукты, для употребления были удобны. Она все это усмотрела, хвалит и удивляется:

— Как скоро мог этот город устроиться так! Видом не видала и слыхом не слыхала. Тут есть кабаки, трактиры, заведенья, и сильные, богатые и золотые кареты. И берут нас под руки, садят в кареты и катят по городу, никаких данных не спрашивают: ни дани, ни пошлины. А как ни погляжу — мой муж все невеселым, туманный.

Василий Стрелец, её муж, спрашивает:

— Как живете?

— Живу хорошо и здорово.

— На честных ли правах живешь ты?

— Живу честными порядками, каково мои родители отец и мать. А живы хорошо отец и мать, так же и я, да и сын мой также.

Удивился Василий Стрелец.

— Как ты могла сына так выработать?!

Удивился и оплакал горючими слезами, не может слова сказать.

— А что ты, муж, как плачешь?

Как мне не плакать?! Прикажи сюда дитя, отец и мать сюда!

[…] Приказал в золотых каретах съехать в родительско царство, привезти отца и мать, а также и сына. Жена говорит:

— В последнюю ночь ты сильно меня обнял крепко, и я приняла от тебя, окроме не грешна.

Золотые кареты поехали в тройках, приезжают в родительское царство, садят в золотые кареты отца и мать и также евонного сына. Родитель подъезжает к этому городу, близ богатому заведению, питейному.

— Может ли быть, что мой сын такой город состроил? — и дивом удивлялся.

— Встречает его отец и мать, сына своего Василия Стрельца — Иван Васильевич на первой карете; на второй карете едет отец и мать. Взяли под руки, повели в это заведение. Стали угощаться разными напитками.

— Довольны мы, сын, тобою, что вы нас так угостили хорошо, где же ты так пропадал двадцать лет? Вот твой сын вырос двадцатый год.

— Ваше ли дело, где я пропадал? Теперь пришел и привез с собой город.

А сам плачет и рыдает.

— Об чем ты так плачешь и рыдаешь? — спрашивает его жена.

— Как мне не плакать, как не тужить! Я дома все знала, что дома есть отец и мать, а также и жена, а не знал, что в утробе остался сын, что заработан был в последнюю ночь. Ну, вот, как двадцать лет исполнится, надо отдать сына бесу нечистому через двадцать лет.

И стал больно очень плакать, что этого отдавать, а этому идти, Ивану Васильевичу.

— Дак что же, отец и мать, скажите мне крайно слово, как тут дела у вас, куда вы меня отдали или продали?

— Ну, сынок, отправляйся сегодняшний день или завтра!

Насушили ему дорожных сухариков.

— Бери, что тебе надо, на кораблях золота!

— На что мне золото? Продал меня, так уж пойду.

Ну, отправился на путь свой — дороженьку. Идет далеко ли — близко, высоко ли — низко, против неба на земле, на ровном месте, как на бороне. Идет лесами да болотами, стоит избушка.

— Ах, избушка, избушка, к лесу задом, ко мне передом!

Заходит в эту избушку, разорвал середыш[55] о порог. А в этой избушке лежит баба-яга. Вынула из-под печки лопатку, да давай [Ивана Васильевича] лопаткой тукать.

— Что ты меня, бабушка, бьешь да колотишь?

— А куда ты пошел, земляк?

— А вот, пошел, — говорит. — По такому-то приказу родитель меня продал. Да вот, не знаешь ли, как мне пройти, где мне путь надлежит?

— Сам-от сатана — мой брат родной.

Он испугался, оробел.

— Ох, куда я попал? Ну, бабушка, напой да и накорми, тогда меня и победишь, али мне дорогу укажи.

Она напоила, накормила, ночевать пустила; наутро встали, также напоила, накормила, дала ему дорогу:

— Куда вот золотой клубочек катится, туда и ты иди.

Как только за порог запнулся, клубочек перед ним и покатился золотой.

— Я, — говорит, — младшая сестра, скажи от меня старшей сестре поклон, она тебе укажет дорогу.

Докатился клубочек до старшей сестры. Колонулся этот клубочек о порог — ничего не стало. Заходит опять в избушку.

— Избушка, избушка, к лесу задом, ко мне передом!

Избушка повернулась, как на курьих ножках. Заходит в избушку. Старушка лежит два раз матерее той. Голова на лавке, ноги в трубе.

— Здравствуй, бабушка!

— Ох ты какой явился!

— Да я от твоей меньшей сестры. Ночевал. Теперь к тебе: на ночь. Она показала дорогу. Золотой клубок, катился передо мной, и я пришел к тебе. Покажи мне дорогу.

— Ну, ладно, ведь я тебя съем.

— Ну, как ты меня съешь? Ты напой и накорми, потом я расскажу, куда я иду.

Она напоила, накормила, теплу фатеру дала тут же. Ну, брат! Наутро встали. Напоила, накормила, дала железну тросточку:

— Пока тросточка подпирается — то с ней иди, как в землю упрется — так тебе не вырвать.

Вдруг эта тросточка воткнулася в землю край моря в кустиках. И повырывал тросточку Иван Васильевич и не мог её вырвать. Поглядел на вышнюю высоту и летит на море двенадцать лебедей, и все лебедь к лебеде. И смотрит Иван Васильевич из-за кустика что это за лебеди. Одиннадцать лебедей кладут платье вместе, а двенадцатый кладет врозь. Эти лебеди долетели до моря, колонулися о землю и стало двенадцать девиц: одиннадцать вместе, а двенадцатая врозь. Он стал по-за кустикам пробираться, да по Колен ноги посмотреть (до пупа). Все одиннадцать лебедей выкупались стряхнулись и полетели, а двенадцатая потеряла платье, а Иван Васильевич украл.