Бой на Калиновом мосту - народные сказки - Страница 57

— Да какое тебе добро от птицы? Никакого добра нету.

— А может она лучше сделать человека!

Вот прокормил три года. И спит, и сам себе думает, со своей женой что последнюю ночь, а жена ничего не знает. Наутро встает, жене и сказывает:

— Ну, жена, прости же, уезжаю, не знаю, надолго ли, со орлом со птицей.

И сам в сад скорым успехом. Сейчас своей птице сказал:

— Справилась ли, птица орел?

— Справилась, — отвечает, — садись и поедем.

А евонная жена из спальни побежала к родителю с жалобами, что «уезжает мой муж, Василий Стрелец. Сроку не сказал мне. Вот для чего он и птицу кормил. Не можешь ли ты обратить его взад?»

Родитель стал же таким манером ходким, — и след простыл, и виду нету. И летят далеко ли — низко, высоко ли — близко, на ровном месте, как по бороне, против неба, воды, моря. И птица подняла под страшную вышину, чуть не под самые облака. Взяла эта птица стряхнула с себя Василия Стрельца против моря, и Василий Стрелец почернел, как чилисник (печка топится, чад выходит — черное место), и думает — последняя кончина ему.

И не допустила орел-птица до воды три сажени и схватила его и не дала потонуть. И он не мог долго очувствоваться.

— За что ты на меня больно изъезжаешься [51]? Или осерчала на меня, что три года прокормил?

Она на ответ ему ничего не сказала, полетела ещё выше и таким же манером стряхнула его с крылья вторительный раз против самого моря. Опять же Василий Стрелец испугался сильно, и два раза больше того испугался, что теперь приходит смерть. Не допустила до моря двух саженей, опять его взяла. Он опять очувствовался через несколько время и сказал птице орлу:

— Полно тебе надо мной изъезжаться, лучше меня утопи, либо сглоти, полно тебе так изъезжаться надо мной!

Орел-птица ничего с ним не говорит ни худого, ни хорошего. Подняла на свои крылья, полетела ещё лее и того ходчее. Против третьего моря глубоко, и поднялась [в] страшную тоже вышину, ещё выше против тех разов, и взяла опять стряхнула третий раз, не допустила одной сажени до моря и опять схватила его, и посадила на себя таким же манером, как и раньше. Потом он через несколько время очувствовался и сказал птице орлу:

— Что же ты, птица, я тебя поил, кормил три года, а ты мне дала три страсти?

— Ну, Василий Стрелец! Не будет тебе страстей больше! Гляди ты в правую руку: что увидишь мне говори.

— Ух, орел-птица, сильный пожар я вижу.

— Это не пожар, это моей сестренки царство медное, вот подлетим к этому царству, и колонусь[52] о землю к меньшой сестре, она увидит изо своих палат и выйдет меня встречать:

— Ах, где ты, Иван Царевич, долго пропадал?

— Эх, кабы этот Василий Стрелец, добрый молодец, не попался, меня вспоил не вскормил бы, крылья не срастил, мне бы сюда не бывать.

Сестрица обрадовалась, и взяла его под руки, сама заплакала.

— Ах, дорогие мои гости! Три годинька я тебя не видала. Слава богу, что явился.

А он говорит сестрице на ответ:

— Вот, если бы не Василий Стрелец — я бы живой не был.

— Ну, я ему заплачу, дам несколько золота, сколько надо.

А Иван Царевич наказал раньше Василий' Стрельцу: «А проси коробочку у нее, а не надо золота».

Вот погостили сутки, на вторые просят коробочку, а золота не надо. Эта сестрица коробочки не дает:

— Лучше же возьми корабль золота.

А коробочку не дает.

Разгневался Иван Царевич на свою сестру, ну, марш, и полетел, только и было. И вылетел за железные ворота от меньшей сестры. Колонулся о землю и сделался такой же птицей, каким и раньше был орлом. Опять на море и полетели.

— Ну, Василий Стрелец! Смотри опять на леву руку; что увидишь — мне говори.

— Ух, брат, сильный пожар вижу.

— Это не пожар, это — средней сестры царство серебряно.

Ку рот и полетели. Прилетели к этому царству, колонулся о землю и таким, молодцом стал Иная Царевич, каким был в том царстве медном, так же и в серебряном.

— Ну, послушай, мой друг любезный, Василий Стрелец: что я тебе наказываю, Так и делай… Сестрица увидит и будет приблагать [53] в гости.

Ну, сестрица увидала своего брата.

— Ох, где ты как долго пропадал, Иван Царевич?

— Ну, сестрица, сестрица, кабы не этот Василий Стрелец, то давно, бы я был покоен (умёрши).

— Ну, я ему за это удружение заплачу. Что ему надо, то и дам. Мало корабь золота, — награжу два, а нет и три.

— Нет, мне не надо злата, серебра, отдай коробочку.

— Ой, нету, брат, коробочки не отдам, хоть ты мне и брат, а я тебя люблю.

Ну, уж погостили суточки. Разгневался Иван Царевич на свой сестру на среднюю.

— Поедем к старшей сестре, не смилосердится ли, не подарит ли нам коробочки?

— Погости, погости, брат. Что это ты на меня осерчал, что я коробочки не ударила? Извини меня в том, не хошь угостить, поезжай к старшей сестре, может, она тебя пожалует и даст.

— Ну, делать нечего, сестрица, прощай, до свидания! Делать мне нечего.

Вышли [за] железные ворота, колонулся о сыру землю и сделался таким птицей орлом. Посадил на свои крыльца и полетели.

— Ну, смотри, товарищ Василий Стрелец, гляди опять на леву руку. Что увидаешь в левой руке — скажи мне.

— Ух, какой сильный пожар!

А птица на ответ:

— Нет, Василий Стрелец, не пожар, а моей старшей сестры царство золотое.

Прилетели они к этому царству к железным воротам, колонулся о землю и сделался таким молодцом — Иван Царевич. В этом царстве золотом живет отец и мать, и сильная строгая стража стоит, не пропускать сторонних личей[54].

Постучался у железных ворот, и входит сторож, отворяет ворота и пропускает. И сознается, что «я — Иван Царевич, ихний сын». Доложили его родителю, что «является ваш сын Иван Царевич». Услыхал евонный родитель, что будто является его сын Иван Царевич, с которым не видались три года. Встречают отец и мать.

— Ох, Иван Царевич, где ты так долго пропадал. Берут его за руки отец и мать, сестренка старшая.

И встречают со горючими слезами.

— Да вот, я ездил, сами знаете куда, на суд праведный. Я застаивал за воробья, застаивал огненный змий за мышку. Вышел вздор, ну и посерчал, опалили мои крылышки, некуда мне без крыльев лететь, а Василий Стрелец меня хотел сперва убить, а потом я уже вижу, что приходит кончина, сказал ему голосом человеческим: «Не бей меня, бери в руки и веди, куда знаешь». Ну вот, взял меня в родительском саду, отрастил мои крылья, вот мы и прилетели сюда. Так не будете, отец и мать, милостивы, не дадите ли моему товарищу, что ему надо?

Отец и мать сказали:

— Дадим ему три корабля золота со всем народом. И будет почитать своя за хозяина настоящего, не как-нибудь там.

Отец и мать дали три корабля.

— А сестрица милосердная, не смилосердиться ли, не дашь ли коробочки моему товарищу, Василию Стрельцу?

Эта сестрица смилосердилась и дала коробочку со великими слезами. Жалко расстаться было. Ну вот хорошо, евонный товарищ, Иван Царевич, дал Василию Стрельцу в руки:

— Не открывай до самого своего царства. Не гляди и не отпирай. Во своем царстве увидишь, что тебе будет.

Отправили три корабля. И его с богом тут. Наказали всему народу, что слушать этого хозяина Василия Стрельца, что прикажет, то и делать. Отправились со господом на сильное глубокое море, едут по морю высоко ли низко, далеко ли — близко, против неба на воде, на ровном месте, как на бороне. Поглядел Василий Стрелец в подзорну трубку:

— Ах, ребята, я вижу великой остров, приваливать к этому острову!

Сейчас евонная команда послушала своего хозяина, стали на морские якоря к этому острову.

— Ну, ребята, нам на воде очень надоело, укачало нас. Надо выйти на остров погулять, не так чтобы было скучно ехать по морю.

Вся его команда вышла на этот остров. И понравился этот остров этой команде, также и Василию стрельцу. Гуляют денек первоначально, гуляют и второй, также и третий. Раздумался Василий Стрелец, хороший молодец: «А что же я сколько времени иду, не посмотрел эту коробочку, за что я её везу». Взял этот ключик из-под нижнего дна, отпер коробочку. Ах! Сделался сильный город. Сильный город, богатый, все есть кабаки и […]. Взяли под руки Василия Стрельца, повели по трактирам и кабакам, и в золотых каретах всю евонную компанию повезли, также и его. Всех угощают разными винами и напитками; гуляют день, и два, так же и третий день. На третий день упечалился под вечер, и повесил свою буйную головушку пониже плеч. «Ах, надо бы этот город запереть в коробочку! Не знаю как. Ах, кабы попался такой человек! Ах, кабы запереть этот город в мою коробочку, — что надо, то и дам!»