Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 16

Мы с Басовым добралась до вершины ползком. Перевалили за гребень и сразу оказались в таком месте, куда не доставали пули. Кузнецов помог мне подняться, снять рацию и бушлат.

Едва стер грязь с лица, Гребенщиков скомандовал:

— Готовь питание! Ставь антенну!

Работали мы быстро, дело привычное. Я поглядывал по сторонам. Слева на сопке, мимо которой недавно проходили, продолжался бой. Сопка была ниже нашей, отчетливо просматривались японские траншеи. Часть наших бойцов стреляла по ним, часть — в сторону города. Некоторые бойцы окапывались на гребне. Kапитан-лейтенант Собачкин возился у стереотрубы.

Гребенщиков устал не меньше, чем я, и ворчал себе под нос:

— Какая тут, к черту, романтика! Один пот. На физзарядку ходить надо, все легче было бы…

Что правда — то правда! Мой старшина уклонялся от физзарядки при каждом удобном и неудобном случае. Хорошо, хоть теперь пожалел об этом.

— Федя, какую антенну ставить?

— Девай диполь!

Диполь так диполь! Где только натянуть этот длинный медный шнур? Неподалеку заметил подходящий столбик. Забыв об опасности, поднялся во весь рост. И вдруг: «трах-трах-трах!» От столбика полетели щепки, а я, не помню как, очутился на земле. В руках кусок перебитой

антенны с раздробленным изолятором. Капитан-лейтенант крикнул:

— Вниз! Отползайте вниз! Штыревую поставьте!

Пока мы развертывали рацию, наблюдатели засекли бронепоезд. Он медленно выполз из-за домов со стороны железнодорожной станции, ведя огонь по порту. Я лишь на минуту увидел его: паровоз и четыре низких вагона- черепахи. Капитан-лейтенант не отрывался от стереотрубы, а мне приказал занять место в какой-то ямке неподалеку от него. Я голосом передавал его команды Гребенщикову. А уж тот — на корабль.

— РК, PK! Я — ФК, я — ФК! — кричал старшина в микротелефонную трубку. — Готовы ли открыть огонь по

квадрату номер…?

Собачкин быстро уточнил расчеты и вот наконец произнес долгожданное слово:

— Залп!

— Залп! — взволнованно крикнул Федор.

С рейда докатился до нас мощный удар: «Вьюга» громыхнула двумя орудиями. Где-то высоко над головами прошли снаряды. Все вытянули шеи, глядя на бронепоезд. Он по-прежнему попыхивал дымком. Но вдруг перед паровозом вздыбились два черных конуса. Бронепоезд будто натолкнулся па невидимое препятствие, замер.

— Недолет! Больше два! — корректировал капитан-лейтенант.

Гулкое эхо опять раскатилось в сопках. На этот раз земляные конусы взметнулись по обеим сторонам бронепоезда. Ему уже не до стрельбы. Он полным ходом помчался назад и вскоре исчез за постройками.

Молодость любопытна. И наши ребята и морские пехотинцы, окопавшиеся рядом, — все повылезали на гребень — посмотреть на поединок «Вьюги» с бронепоездом. Едва отгремел последний залп — вылез на вершину и я. Начались пересуды о том, какие повреждения получил бронепоезд, появится ли он снова? А кончилось все это скверно: лежавший рядом со мной молодой боец выронил из рук самокрутку и ткнулся лицом в землю. Его оттащили назад, перевернули. Пуля попала прямо в лоб.

После этого печального случая любопытства у нас поубавилось. С нашей сопки практически можно было наблюдать за всем, что происходило в Сейсине. Но событий было так много, они так быстро сменяли друг друга, что память сохранила лишь отдельные эпизоды. Запомнились мне разведчики из отряда Леонова. Их было человек десять. Они по-хозяйски расхаживали по траншее, рассматривая в бинокли и стереотрубу японские позиции. Особенно колоритной фигурой был среди них главстаршина. Рослый, плечистый, в сапогах и солдатских галифе, но во флотской фуражке и во флотском кителе. На груди — автомат. Под расстегнутым кителем видны гранаты па брючном ремне. По его команде разведчики ползком перебрались через вершину сопки и скрылись в мелком кустарнике.

— За «языком» пошли, — уважительно сказал кто-то из десантников.

Едва проводник разведчиков, раздались свистка командиров и крик: «Воздух! Воздух!»

Два японских самолета неслись почти па бреющем полете. Казалось, вот-вот заденут брюхом нашу сопку. Но не задели, прошли, держа курс прямо на корабли.

Четыре высоких водяных столба взметнулись на рейде. Прямых попаданий не было. Только одна из бомб взорвалась настолько близко от эсминца, что палубу его залило водой и смыло за борт нескольких краснофлотцев.

Освободившись от бомб, самолеты развернулись и пошли вдоль наших позиций, поливая десантников из пулеметов. По самолетам били корабли с рейда. И не только из зенитных орудий, но и главным калибром. Завеса огня над бухтой была настолько плотной, что японцы не решались повторно атаковать корабли.

А вдоль траншей, занятых десантниками, прошлись еще раз. Однако и здесь их ждал горячий прием. По ним стреляли из винтовок, из противотанковых ружей и даже из автоматов. Японские летчики маневрировали, меняли высоту, бросали свои машины то вправо, то влево. Казалось, им удастся благополучно уйти. Они уже были над морем, когда ведомый вдруг задымил, повернул к берегу и резко пошел вниз. Упал он где-то за сопками.

При такой массовой стрельбе совершенно невозможно было определить, кто сбил машину. Естественно, что каждый корабль хотел записать ее на свой счет. Каждому зенитчику казалось, что именно он точно послал снаряд. Долго потом среди моряков шли споры об атом. Но официально сбитый самолет числился за «Метелью».

Между тем разведчики-леоновцы вернулись на сопку и привели «языка». Вернее, не привели, а приволокли. Пленный, хоть и был крепко скручен, все время дергался, пытаясь вырваться.

Довольные успехом, леоновцы сели перекурить. Самурая обыскали, вытащили из карманов документы. Он попросил пить. Ему освободили руки и дали котелок.

Вокруг разведчиков собрались бойцы. Начались расспросы. Пленный со связанными ногами лежал в стороне. Это был офицер с узким желтым лицом и выпирающими зубами. О нем на какое-то время забыли. А когда подошли к нему, он был мертв.

Оказалось, у него на груди, под одеждой, было спрятано тонкое обоюдоострое лезвие, свернутое спиралью. Японец снизу вверх распорол этим лезвием живот — сделал харакири. Мне и раньше приходилось слышать о таких изуверских выходках, но как-то не верилось в это. И вот, пожалуйста, так себя изуродовал самурай, что и взглянуть страшно.

Разведчики были очень огорчены случившимся. Снова надо идти в поиск. А мы потом тщательно обыскивали всех пленных. У некоторых находили лезвия в потайных карманах, у других они висели на груди в специальных мешочках. Это была привилегия офицеров. Солдаты такого, с позволения сказать, оружия не имели.

Клочок бумаги

Первый день был потерян. Продвинуться к резиденции Минодзумы десантники не смогли. Капитан Семин хотел пробраться туда с тремя разведчиками — тоже не получилось. Город наводнен был японскими солдатами.

Николаю Ивановичу удалось только одно: он проник в помещение жандармского управления и забрал там уцелевшие документы. Не ахти какое приобретение, но могут и они пригодиться. Всю ночь потом, отбивая вместе с леоновцами атаки самураев, капитан Семин и помогавшие ему матросы берегли мешки с бумагами, таскали их за собой. Разведчики недоумевали, глядя на тихого, неприметного офицера: такая запарка, а он со своими мешками волынится!

Семин прекрасно понимал, что полковник Минодзума не будет дожидаться его визита. Полковник, конечно, принял все меры, чтобы замести следы. И все же надежда не оставляла Николая Ивановича. Вдруг выпадет случай, он проскочит к резиденции, опередив десантников, застанет Минодзуму врасплох!

Но время шло, и вместе с ним уходила надежда. Лишь к концу следующего дня, когда батальон майора Бараболько оттеснил японцев от берега, капитану Семину и двум матросам удалось вырваться вперед. Перебегая от укрытия к укрытию, они добрались до здания, затененного густыми деревьями. Окна и двери были распахнуты. На всякий случай полоснув в дверь из автоматов, матросы ринулись в коридор первого этажа.