Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 53

— Если бы это было возможно! — сказал Спартак.

— А почему же это невозможно? — пылко спросил Эномай.

— Я тоже лелеял эту мысль, но очень недолго… Учел ли ты, что вражеские лагери расположены как раз там, где крутые и обрывистые тропинки выходят на свободную, открытую местность?.. Понял ли ты, что с той или с другой стороны мы не сможем развернуть наши силы больше, чем на десять рядов?.. Какой толк из того, что нас тысяча двести, если сражаться будет не более чем по двадцати за раз?..

Соображения Спартака были настолько верны и очевидны, что Эномай не мог ничего возразить.

— Продовольствия у нас только на пять или шесть дней, — продолжал Спартак после короткой паузы. — Ну.., а потом?..

Вопрос, поставленный вождем, предстал командирам, собравшимся вокруг Спартака, во всей неоспоримой и угрожающей силе. Семь, восемь, десять дней еще можно было продержаться здесь… А потом?

Выхода не было… Или сдаться.., или умереть…

Продолжительно и печально было молчание этих двадцати мужественных людей. Видеть такой жалкий конец их дела, в тот момент, когда, казалось, победа была подготовлена и торжество обеспечено!.. Что значила смерть в сравнении с таким страшным несчастьем?..

Спартак первый прервал это печальное молчание, сказав:

— Идите со мной. Обойдем эту площадку и внимательно посмотрим, ре остается ли еще дороги к спасению, нет ли еще способа, как бы он ни был труден и опасен, выйти из этой могилы живыми, И в сопровождении своих товарищей по оружию Спартак приступил к обходу лагеря; он останавливался по временам, напоминая льва, запертого в железной клетке, который с фырканьем и, ревом беспокойно ищет способ сломать решетки своей тюрьмы.

Когда гладиаторы подошли к тому месту, где высочайшей стеной подымались отвесные скалы, отделявшие площадку от вершины горы, Спартак поднял глаза на эту страшную крутизну и прошептал:

— Даже белки, и те не поднялись бы!.. И после короткого размышления добавил:

— А если бы даже мы поднялись?.. Мы только ухудшили бы наше положение.

Наконец начальники гладиаторов дошли до глубоких пропастей, выходивших на Сорренто, и остановились у края площадки, чтобы на глаз измерить их глубину. И почти все в ужасе отвели взоры перед этой головокружительной бездной.

— Здесь, — заметил один из начальников манипулы, — только камни могут достигнуть дна.

Невдалеке, сидя на земле, пятнадцать-двадцать гладиаторов, по национальности галлов, сплетали с необыкновенной ловкостью щиты из толстых ивовых прутьев, которые они потом покрывали кусками очень твердой кожи. Блуждающий взор Спартака, все еще погруженного в глубокое раздумье, случайно упал на эти щиты.

Видя, что Спартак смотрит на их работу, один из галлов сказал ему, улыбаясь:

— Щитов у нас в лагере не более семисот, и чтобы снабдить остальных пятьсот наших товарищей щитами, мы придумали сделать их хотя бы такие… И мы будем делать их.., пока у нас будет кожа!

— Гез и Тетуан щедро вознаградят вас в будущей жизни! — воскликнул Спартак, тронутый любовной заботой, побуждавшей этих бедных галлов посвящать делу освобождения угнетенных все свои свободные минуты, все свои силы и способности.

— А много у вас еще кожи? — спросил он.

— Десятка на два щитов!

— Эту мы достали в Помпее в последнюю нашу экскурсию…

— Жалко, что кожа не растет, как ивовые прутья в лесах! Последние слова галла поразили фракийца. Он встрепенулся, как будто приготовился к прыжку, и, нагнувшись к земле, набрал горсть ивовых прутьев.

— Ax!.. Клянусь Юпитером, всеблагим и величайшим освободителем! — воскликнул он с сияющим от радости лицом. — Мы спасены!.. — Этот мощный крик вырвался из глубины его груди.

Эномай, Борторикс и остальные центурионы, опционы и деканы повернулись к Спартаку, и глаза всех устремились на него с выражением вопроса.

— Что ты сказал? — спросил Эномай.

— Как это мы спасены? — задал вопрос Борторикс.

— И кто нас спасет? Кто говорит?.. Каким образом?.. — Послышались вопросы.

Спартак, внимательно рассматривавший прутья, сказал, обращаясь к своим товарищам:

— Вы видите эти прутья?.. Мы сделаем из них бесконечно длинную лестницу и один конец ее прикрепим к этой вот скале. Спустившись но одному в это глубокое ущелье, мы оттуда выйдем внезапно в тыл римлян и изрубим их в куски.

Грустная улыбка недоверия показалась на губах почти всех командиров, и Эномай, безнадежно покачав головой, сказал:

— Спартак, ты, право, бредишь!

— Лестницу в восемьсот или девятьсот футов длиною? — недоверчиво спросил Борторикс.

— Для того, кто сильно желает, — возразил Спартак твердо, — нет ничего невозможного. Нас тысяча двести человек, — за три часа мы сплетем эту лестницу.

И своими энергичными словами вселяя в других ту горячую веру, которая жила в нем самом, он приказал, чтобы четыре манипулы гладиаторов, вооруженных топорами, немедленно отправились в соседние леса нарубить ивовых прутьев потолще, а остальные разместились бы на площадке по манипулам в два ряда, и запаслись бы веревками, лентами, ремнями, пригодными для скрепления разных частей этой необыкновенной лестницы, которую они решили соорудить.

Меньше чем через час, постепенно начали возвращаться группы гладиаторов, ушедшие в лес. Они приносили с собой огромнейшие связки прутьев, и Спартак предложил всем принять участие в этой работе: одним подготовлять материал, другим связывать, третьим складывать по мере изготовления эту чудесную лестницу, которая должна была принести им спасение.

Работа протекала с пылом, равным степени опасности, угрожавшей гладиаторам; на площадке, где работала одновременно тысяча человек, господствовали порядок и тишина.

За два часа до захода солнца лестница, длиною почти в девятьсот футов, была готова. Тогда Спартак приказал четырем гладиаторам развернуть лестницу для того, чтобы он мог собственными глазами просмотреть ее и проверить наощупь ее прочность.

С наступлением сумерек Спартак приказал лагерю тихо сняться. В каждой полуманипуле гладиаторы сделали связку из своего оружия, потому что предстоящий спуск не позволял обременять людей лишней тяжестью. Это оружие решено было спускать на веревках, скрученных из обрывков ткани.

Приказав прикрепить к одному из концов лестницы два огромных камня, Спартак распорядился потихоньку опустить этот конец в пропасть. Фракиец хотел убедиться, выдержит ли лестница большую тяжесть: кроме этого он рассудил, что камни будут прочно держать лестницу на дне бездны, ослабляя опасное колебание этого хрупкого сооружения.

Когда приготовления закончились, Эномай первый приступил к опасному спуску. Обхватив руками верхушку скалы, к которой был прочно привязан конец лестницы, гигант германец, слегка побледнев, ибо этот рискованный спуск в бездну был для него новым, ранее не испытанным видом опасности, шутя проговорил:

— Клянусь всеведением и всемогуществом Вотана, я думаю, что даже Геллия, самая легкая из валькирий, не чувствовала бы себя удобно при этом необыкновенном спуске.

И пока он произносил эти слова, его гигантская фигура постепенно скрывалась меж скал, окружавших пропасть. Вскоре исчезла и его голова. Спартак, изогнувшись через скалу, следил глазами за спускавшимся товарищем и испытывал дрожь в теле при каждом колебании лестницы. Его лицо было очень бледно, и, казалось, что душа его висела на этой невиданной подвижной лестнице.

Гладиаторы столпились у края площадки; их мысли и взоры были направлены к пропасти; находившиеся позади поднимались на носки и смотрели на скалу, к которой была привязана лестница; среди ночной тишины слышалось только тяжелое дыхание тысячи двухсот человек, жизнь и судьба которых висели сейчас на этой хрупкой снасти из прутьев.

Волнообразное колебание лестницы продолжалось не более трех кинут, но оно показалось бедным гладиаторам тремя олимпиадами, гремя веками; наконец всякое колебание прекратилось.

И тогда тысяча голов на площадке, движимая одним побуждением, одной мыслью, повернулась ухом в сторону пропасти.