Прах к праху - Джордж Элизабет - Страница 14

И нам она на руку, так как говорит, что он был непрофессионалом.

– Почему они не сгорели? – спросила Барбара, просматривая фотографии. На них все соответствовало словам инспектора Ардери: обгоревшее кресло, следы на стене, след смертоносного дыма. Барбара положила устройство на стол и подняла глаза, ожидая ответа, прежде чем перейти к снимкам тела. Почему они не сгорели? – повторила она.

– Потому что сигарета и спички, как правило, остаются на поверхности пепла и мусора.

Барбара задумчиво кивнула. Выудила из пакетика последние чипсы, сжевала их и, смяв пакет, отправила его в корзину. – Так почему мы этим занимаемся? – спросила она Линли. – Самоубийством это быть не может, так? Постарались обставить как несчастный случай, чтобы получить страховку?

– Об этом тоже не нужно забывать, – сказала Ардери. – Кресло, сгорая, выделило угарного газа не меньше, чем иной мотор.

– Так не могла ли жертва подготовить кресло, зажечь сигарету, проглотить полдюжины таблеток, как следует выпить – и дело в шляпе?

– Никто не сбрасывает такую версию со счетов, – заметил Линли, – хотя, учитывая все факты, это кажется маловероятным.

– Все факты? Какие факты?

– Вскрытие еще не производили. Хотя труп увезли немедленно. По словам инспектора Ардери, мед-эксперту пришлось отложить три других тела, чтобы заняться этим. Предварительные данные о количестве окиси углерода в крови мы получим сразу же. Но о наличии в крови других веществ мы узнаем только через некоторое время.

Барбара перевела взгляд на Ардери.

– Понятно, – медленно проговорила она. – Хорошо. Ясно. О веществах в крови мы узнаем через несколько недель. Так почему нас задействовали сейчас?

– Из-за тела.

– Из-за тела? – Она взяла остальные фотографии. Их сделали в спальне с низким потолком. Тело принадлежало мужчине и лежало по диагонали на латунной кровати. Мужчина лежал на животе, одет он был в серые брюки, черные носки и голубую рубашку с закатанными выше локтя рукавами. Левая рука – под головой, лежащей на подушке. Правая была протянута к прикроватному столику, на котором стоял пустой стакан и бутылка виски «Бушмиллс». Труп сфотографировали в разных ракурсах, издалека и с близкого расстояния. Барбара остановилась на снимках крупным планом.

Глаза мужчины были закрыты неплотно, виднелись узенькие полумесяцы белков. Цвет кожи неровный – почти красный вокруг губ и на щеках, ближе к розовому на остальных открытых глазу местах – на виске, лбу и подбородке. В углу рта – тонкая полоска засохшей пены. Она тоже была розовой. Барбара вгляделась в лицо. Оно показалось ей смутно знакомым, но вспомнить, где она его видела, Барбара не могла. Политик? – подумалось ей. – Телеактер?

– Кто он? – спросила Барбара.

– Кеннет Флеминг.

Она посмотрела на Линли, потом на Ардери.

– Не?..

– Да.

Держа фотографии под углом, Барбара все рассматривала лицо.

– Средства массовой информации знают?

Ответила инспектор Ардери.

– Шеф местного отдела уголовного розыска ждал формального опознания тела, которое… – изящным движением она сверилась с красивыми золотыми часиками, – мы уже давно получили. Но это простая формальность, поскольку документы мистера Флеминга находились в спальне, в кармане его пиджака.

– И тем не менее, – сказала Барбара, – мы можем пойти не по тому следу, если этот парень достаточно похож на него, и кто-то хочет, чтобы все подумали…

Линли остановил ее, подняв руку.

– Не пойдет, Хейверс. Местные полицейские сами его узнали.

– А, ну да. – Ей пришлось согласиться, что опознание Кеннета Флеминга было бы достаточно легким делом для любого поклонника крикета, Флеминг являлся самым знаменитым бэтсменом страны, и последние два года – чем-то вроде живой легенды. Впервые его взяли играть в составе сборной Англии в необычном возрасте – в тридцать лет. И путь его в большой крикет не был обычным: через школьную, а затем и университетскую команды или через опыт игры во втором составе команды графства. Он играл всего лишь за лигу лондонского Ист-Энда в команде типографии, где его однажды заметил бывший тренер из сельского Кента и предложил заниматься с ним. Вот так и начался для него долгий период частных тренировок. Что стало первым очком не в его пользу – мол, явился – не запылился.

Его первый выход в игре в английской сборной закончился унижением на стадионе «Лордз» при почти полных трибунах: один из новозеландских игроков взял его первый и единственный бросок. Это стало вторым очком не в его пользу.

Флеминг покинул поле под насмешки своих соотечественников, пережил позор в янтарно-кирпичном павильоне, где неумолимые и взыскательные члены Мэрилебонского крикетного клуба вершили по своему обыкновению суд, и ответил на глухое улюлюканье в Длинной комнате решительно неспортивным жестом. Что явилось третьим очком ие в его пользу.

Все эти минусы стали пищей для прессы, в особенности для ежедневных таблоидов. В течение недели любители крикета Англии разделялись на два одинаковых по численности лагеря – «дайте бедному парню шанс» и «гоните его взашей». Выборщики в национальную сборную, никогда не шедшие на поводу у общественного мнения в делах, где на карте стояли национальные интересы, присоединились к первому лагерю. Второй раз Кеннет Флеминг защищал калитку в матче на крикетном поле стадиона «Олд Траффорд». Он стоял на страже, молчаливый и преисполненный гордой сдержанности. Он легко набрал сто очков. Когда же боулер наконец смог вывести его из игры, Флеминг принес Англии 125 очков. Начиная с того матча прошлое было забыто.

– Большой Спрингбурн, – говорил тем временем Линли, – позвонил своим людям в подразделение Мейдстоуна. Мейдстоун, – кивок в сторону инспектора Ардери, – решил передать это дело нам.

Ардери ответила сдержанно, но радости в ее голосе не слышалось:

– Не я, инспектор. Позвонил начальник полиции.

– Только из-за того, что это Флеминг? – удивилась Барбара. – Наверное, вам было бы интересно оставить такое дело себе.

– Я бы так и предпочла, – ответила Ардери. – К несчастью, кажется, все высшее начальство Лондона контролирует это дело.

– А… Политика.

– Именно.

Все трое знали, как это происходит. Лондон был поделен на самостоятельные полицейские участки. Протокол требовал от полиции Кента брать разрешение у соответствующего начальника на каждое вторжение в его работу для проведения допроса или беседы. Бумажная работа, телефонные звонки и политическое маневрирование зачастую занимали столько же времени, сколько и само расследование. Гораздо легче передать его вышестоящим инстанциям в Нью-Скотленд-Ярде.

– Инспектор Ардери будет заниматься этим делом в Кенте, – сказал Линли.

– Оно уже полным ходом расследуется, инспектор, – заметила Ардери. – Наша группа находится в коттедже с середины дня.

– А мы будем делать свою часть работы в Лондоне, – закончил Линли.

Барбара нахмурилась неправомерности того, о чем они договаривались, но с осторожностью облекла свои возражения в слова, сознавая понятное намерение инспектора Ардери защитить свою территорию.

– А не создаст ли это путаницы, сэр? Левая рука не знает… Слепой ведет слепого… Ну вы понимаете, о чем я.

– Ничего страшного. Я буду координировать свои действия с инспектором Ардери.

Я буду координировать свои действия. Он сделал это великодушное заявление со всей непринужденностью, но Барбара услышала подтекст так же ясно, как если бы он был озвучен. Ардери хотелось самой вести дело. Начальники Ардери его у нее отняли. Линли и Хейверс придется изо всех сил умасливать Ардери, чтобы добиться нужного им сотрудничества от ее группы.

– О конечно, конечно, – подхватила Барбара. – И с чего же начнем?

Ардери поднялась одним гибким движением. Она оказалась необыкновенно высокой. Когда Линли также поднялся, то при его росте в шесть футов и два дюйма, разница составила всего два дюйма.

– В данный момент вам есть что обсудить, инспектор, – заявила Ардери. – Не ошибусь, если скажу, что я вам больше не нужна. Свой номер я записала на первой странице отчета.