Заступа - Белов Иван Александрович - Страница 44

Второй раненый падальщик корчился среди корней, харкая кровью и зажимая огнестрельную рану в покрытом ритуальными шрамами животе. Сквозь пальцы толчками брызгала черная жижа. Пуля разворотила печень.

– Этот у меня долго мучиться будет. – Никита оскалился, на ходу доставая узкий, с волнистым лезвием нож. Рух прицелился и выстрелом снес раненому башку.

Никита замер, перевел тяжелый взгляд на упыря и прорычал:

– Пожалел? Ну-ну. Они-то не пожалеют тебя.

– Они – нет, – согласился Бучила. – А вдруг кто другой – да? Все под Богом ходим. Нет, я, конечно, сам не прочь над умирающим покуражиться, но мы тут вроде торопимся, не?

– Упырь дело говорит, – кивнул перекосившийся на бок ротмистр. – Отдохнули и будет!

Среди рейтар убит был один, трое ранено. Одному вскользь досталось костяной палицей по башке, ничего смертельного, но смотреть было страшно – сорванный с темени лоскут кожи кровавой лохмотухой наползал на глаза. Второму досталось копьем в бедро.

– Идти сможешь? – спросил солдата ротмистр.

– В огонь и в воду, – отозвался боец, закусив до крови губу.

Третьим раненым был Никита, вполне освоившийся со стрелою в спине.

– Че пялитесь, помогите, суки, – окрысился он, попытавшись сцапать древко через плечо.

– Тебе и так красиво, будешь в Новгороде перед бабами красоваться. – Савва раскачал и вырвал стрелу. – Слабенький лучишко попался, едва на полпальца в мясо зашло.

– Жжет, сука, – Никита поморщился.

– Промыть надо.

– Ниче, как на псе заживет, не впервой. – Никита пошатнулся, упал и забился в траве. Солдатня окружила товарища, не зная, что предпринять. Никита дернулся, выкашлял багровые сгустки и затих.

– Отмучился раб божий Никита, – сообщил Савва, проверив дыхание.

– Гляньте. – Седой показал подобранную стрелу. По середке костяного наконечника пролегал желобок, заполненный смолистой гнойно-зеленой бурдой.

– Вытяжка из крови ядовки, – со знанием дела сообщил Савва, понюхав наконечник, и зашвырнул стрелу подальше в кусты. – Противоядия нет. Падаль на такие дела мастера.

Рух посмотрел на мертвых дикарей уважительно. Шутка ли, вытяжка из крови болотной ядовки – твари скрытной, злобной и смертельно опасной. Только полный безумец с напрочь разложившимися мозгами может устроить охоту на ядовку и выйти из нее победителем.

– А этот, страхолюдина, паршивый весь, как бы заразу не подцепить. – Рейтар кивнул на падальщика, героически убитого Рухом. Здоровяк валялся плашмя, лишив сомнительного удовольствия любоваться обезображенной рожей. Правая рука высохла, среди отмершей плоти проглядывала желтая кость. От плеча по телу расползались губчатые наросты, сочащиеся белесой дрянью с запахом протухших яиц.

– Ети его в душу, вы гляньте! – Савва ткнул под ноги.

Рух только сейчас вспомнил про странное оружие падальщика, и у него скрутило живот. Во мху валялся похожий на застывшую молнию меч: зазубренный, хищно кривой, безобразно уродливый, сплющенный из железа, кости, камня и дерева, одним своим видом внушающий отвращение и удушливый страх. Подобие рукояти обмотано полосками кожи и со вкусом украшено темляком с десятком человеческих и звериных клыков.

– Чертов клинок! – ахнула Лаваль.

Рейтары отшатнулись, крестясь и нашептывая молитвы, кто-то едва не упал. Так пугаются прокаженного или чумного. Рух жадно подался вперед. Надо же, Чертов клинок! Вот уж не чаял. Пагуба отгремела почти четыреста лет назад, но до сих пор напоминала о себе, время от времени открывая проходы-нарывы в мир кромешной тьмы, умертвий, демонов и тварей, ненавидящих солнечный свет. Никто не знал, где возникнет и сколько будет продолжаться Нарыв. Самый длинный из попавших в летописи длился шестнадцать часов, и за это время почти полностью исчезло Вестфальское королевство. Нарыв набухает и открывается, выпуская Гнилую бурю, или в просторечии Гниловей – порывы смрадного ветра, несущие смерть, пепел и черную пыль. Все живое, попавшее в Гниль, изменялось, теряло разум и разлагалось живьем. Гниль мимолетна, и от нее можно спастись, но следом из Нарыва могли прорваться чудовища. А могли и не прорваться, тут уж как повезет. Порой Нарыв выбрасывал артефакты – необычную посуду, загадочные инструменты, жуткие украшения и тысячи других странных и опасных вещей. А иногда, очень и очень редко, из Нарыва выпадал Чертов клинок. Говорят, сам Сатана выбрасывает проклятое оружие, не в силах с ним совладать. Ученые, напротив, полагают, что Чертовы клинки возникают при столкновении чудовищных колдовских сил в месте Нарыва. Но в одном были уверены все – появившееся из иномирья лучше обходить стороной…

– Изничтожить надо. – Седой рейтар сплюнул.

– Хер там, – осадил изничтожальщика Рух. – Это моя добыча.

– Не трогай, пожалеешь, – предупредила Лаваль, не сводящая глаз с уродливого меча.

– А у меня судьба такая – творить всякие непотребства, а потом об этом жалеть. На том и стою! – Бучила многозначительно воздел палец. – Между прочим, я таким макаром в эти дебри иметые и угодил.

Он осторожно, словно воруя из церкви серебряный крест, взялся за странно теплую рукоять и прислушался к ощущениям. Ничего не произошло, и Бучила даже расстроился, ожидая жутких корчей, ожога, укуса или другой подобной клятни.

– Ну, видели? Не так страшен бес. – Рух взмахнул неожиданно легким клинком, приведя в ужас рейтар. Несмотря на непривычные угловатые формы, меч сидел в руке как влитой.

– Любой университет душу продаст за такой, – сказала Лаваль.

– Знаю я заумей этих, – отозвался Бучила, изучая набор клыков, висящих на темляке. – Возьмут на время поизучать, а потом ищи ветра в поле. Ему же цены нет. На, ротмистр, подержи. – Он в приступе доброты протянул меч Вахрамееву.

– Отвяжись, упырь. – Ротмистр опасливо убрал руки за спину, и Рух прекрасно понимал почему. Чертовы клинки несут угрозу, разрушая душу и тело владельца, и мертвый падальщик порукой тому. Бучила не боялся, наоборот, хотелось проверить себя. Каждый Чертов клинок уникален, постепенно и незаметно открывая свой дар. Легендарный Буресвет французского короля Людовика наносил смертельные раны демонам, Несущий смерть первого маршала Испании Гаиски Валерона повергал противников в ужас. Вот и этот надо проверить. А выбросить поганую железяку никогда не поздно. Наверное.

– Держись от меня и моих людей подальше, упырь, – предупредил Вахрамеев и повысил голос: – Выдвигаемся!

– А бошки? – Седой хмуро кивнул на мертвецов.

– Бошки потом! – отрезал ротмистр.

Рейтары заворчали, но подчинились, а говорят, дисциплина – не самая сильная сторона Черных рот. Рух уважительно хмыкнул, зная, что рейтарам платят за каждую голову.

– Якова с Михайлой нет, – едва слышно сказал Савва.

– Значит, пойдем вдоль оврага за ними. – Ротмистр дал отмашку.

Пропавшие нашлись саженей через сто. Якова опознали лишь по одежде. Обезглавленный псарь лежал на спине в луже крови, лохмотья шеи жутко белели размочаленным позвонком. Михайла съехал по склону, оставив след в смятом папоротнике и уставив в небо крест-накрест разрубленное лицо. Дымчатый кобель, покрытый десятками колотых ран, коченел, подмяв мертвого падальщика под себя. Клыки железной хваткой сцепились на горле врага. Уходя, их положили вместе, людей и мертвого пса. И шум студеного ручья напоминал скорбный девичий плач.

Дальше шли по склону, вниз ротмистр отрядил только двоих и собаку. Ждали новой засады, но лес огрызнулся и тревожно затих. Овраг остался позади, попадались звериные тропы и буреломы, заросшие брусникой и сосновым молодняком. След петлял и выкручивался спиралью. Бучила первым почуял жуткую вонь. К гнилому дыханию близких болот исподволь примешался смрад разложения, запекшейся крови и горелых волос. Деревья стояли голые, листья свернулись и высохли, хвоя порыжела, мох серой пылью крошился под каблуком. На пути попался громадный, Руху по грудь, муравейник, покинутый обитателями. Чахлый подлесок гнил на корню, устилая землю склизким ковром. Нечто, притаившееся в смрадной и теплой лесной глубине, разрасталось болезненной опухолью. Страх неведомого глодал людей, подтачивал изнутри. Притихла даже Лаваль. Собаки ставили лапы опасливо, словно боясь испачкаться в невидимой липкой грязи.