Совесть негодяев - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 38

Последний государственный служащий, который оказался честным человеком и не поддался на его разнообразные обещания, на беду Ионидиса, оказался следователь Мирза Джафаров, который вел его дело. Но это было исключением из правил, лишь подтверждающим общее правило беспринципности.

– Конечно, тебе не нужно никуда ехать, – засмеялся Гасанов, – мы сделаем тебе паспорт, прямо сидя здесь. Сначала я позвоню домой, а потом своему другу.

– К себе домой? – снова удивился грек, кажется, уже научившийся ничему не удивляться. – Но ведь власти вашей республики сразу поймут, куда вы сбежали.

– Можно подумать, что они не знают, – махнул рукой Гасанов, – они прекрасно знают, куда именно я сбежал. Можешь в этом не сомневаться. Но это входит в правила игры. Пока я в республике, я должен сидеть в тюрьме, но если мне удается сбежать, то все. Никто не будет требовать моей выдачи, никто не будет присылать сюда группы захвата для моей принудительной транспортировки домой. Каждый из чиновников, находящихся у власти в данный момент, знает эти правила игры. Не сумел вовремя сбежать, подставился – значит, сидеть тебе в тюрьме. Сумел вовремя сбежать, уйти от наказания – значит, ты чист. Никто не захочет копаться в нашем дерьме. Иначе дерьмо так завоняет!.. Некоторых выпускают даже специально, чтобы они не возвращались в республику. Поэтому никто меня здесь уже преследовать не будет. Можешь не беспокоиться.

– Но власти будут знать, где мы находимся?

– А они и без моего звонка узнают, где именно я нахожусь.

– Как узнают?

– Половина людей, которые сбежали в Москву из Баку, мечтают вернуться на свои теплые места, чтобы снова быть при должности и иметь большие деньги. Но это нужно заслужить. Поэтому каждый второй из сбежавших стучит в Баку на каждого первого. И, соответственно, наоборот. Все надеются вернуться обратно на хорошее место, заслужив благосклонность нынешних властей. В свою очередь, в Баку почти каждый ответственный государственный чиновник, каждый руководитель ведомства или министерства помнит о том, что ситуация может поменяться. И, соответственно, работает сразу на два фронта. С одной стороны, заявляет о своей горячей любви и верности нынешнему режиму, а с другой – тайно ищет контакты с оппозицией, изгнанной из республики. И все об этом знают.

– Бессовестные люди, – развел руками Ионидис, – я многое знаю, но такого...

– Какая совесть у негодяев? – подмигнул Гасанов. – Она ведь не может гарантировать спокойную жизнь. Ее гарантируют только большие деньги. А пребывание на любой значительной должности в нашей республике – это большие деньги. Поэтому пачка долларов заменяет любую совесть.

– И я могу получить паспорт, сидя в Москве? – не поверил Ионидис.

– Разумеется. Если хочешь грузинский, то его можно сделать вообще за два дня. Если азербайджанский – за четыре-пять. Российский приготовят примерно за такое же время.

– Вы уверены? – он все-таки не верил до конца.

– Если бы не был уверен, то не говорил бы. Какой паспорт ты хочешь?

– Тогда лучше российский, – подумав, ответил Ионидис.

– С греческой визой? – уточнил Гасанов.

– Ну, если и это возможно.

– У тебя деньги на счете?

– В греческом банке помню. И во французском тоже.

– Проблем нет. Я позвоню, и тебе переведут деньги с твоего счета в Москву. Сколько тебе нужно?

– А сколько мне понадобится?

– Думаю, тысяч пятнадцать-двадцать.

– Так много?

– Разве это много? – изумился Гасанов. – Мы за наш побег знаешь сколько заплатили? Кроме надзирателей и дежурных офицеров, нужно было платить пограничникам с обеих сторон, водителям машин, другим уважаемым людям.

– Я согласен.

– Хорошо. А потом поедем в Петровский пассаж или ГУМ. Купим тебе рубашку, костюм, туфли. В общем, все, что нужно. Я тебе деньги дам. У меня в Москве свое дело открыто, свой ресторан. Нельзя деньги хранить в одном кармане, любил говорить мой отец. Нельзя вкладывать в одно дело. Вот я и открывал рестораны в Москве и Баку, вкладывал в промышленные предприятия Украины и Азербайджана, открывал счета в банках Турции и Кипра.

– Предусмотрительно.

– А как ты думал? Иначе нельзя. Тогда ты очень от властей зависишь. Отнимут у тебя все, и тогда ты никто. Нуль. А с деньгами ты человек. Уважаемый человек. Ты думаешь, я с этими прошмандовками, что ночь провел, еще хоть раз увижусь? Конечно, нет. Просто вчера уставший, грязный, мятый был. А вот приду в себя и с такими девочками тебя познакомлю – у вас в Греции таких нет. Будешь меня всю жизнь благодарить.

– Вы удивительные люди, – сказал грек, – чем больше я с вами сталкиваюсь, тем больше удивляюсь. Вы не похожи на всех остальных. У вас какой-то свой способ постижения истины и свой способ развития. Вы движетесь не туда, куда все остальные страны, а в какую-то немыслимую, непонятную сторону. В сторону от всего остального цивилизованного мира. Но, может быть, так и должно быть, как ты считаешь?

– Константин, ты становишься моралистом, – захохотал Гасанов, – если учесть, что на тебе висят убийства и контрабанда, то в роли священника ты смотришься не очень естественно.

– Я это знаю, – Ионидис-Пападопулос вздохнул, – я считал себя исчадием ада, а попав к вам в тюрьму и встретив такое количество предателей и взяточников, понял, как я заблуждался. По сравнению со многими из них я просто девственница. До тебя у меня в камере сидел офицер, который специально начинал сражение за день до выплаты зарплаты солдатам, чтобы в его батальоне было как можно больше убитых, чью зарплату он мог спокойно прикарманить. Или сержант, который стрелял в спины своим товарищам, чтобы потом продавать их автоматы. Они ведь даже не предатели в обычном смысле этого слова. Они настоящие, как у вас говорят, ограши.[4]

– Не нужно об этом, – нахмурился Гасанов, – такие подлецы есть у каждого народа.

Он поднялся и, подойдя к телефону, хмуро спросил:

– Какой у тебя номер счета в Греции? – его все-таки обидели последние слова Ионидиса.

Уже позже, в такси, когда они ехали в банк, Гасанов, неожиданно наклонившись к своему бывшему сокамернику, прошептал:

– Я ведь сам знаю, какие невероятные сукины дети у нас иногда встречаются. Но, ради Бога, ты не думай, что это только у нас. Бардак, он и есть бардак по всей территории бывшего Союза. И никогда не говори мне больше об этом. Сам я знаю, но, когда говорят другие, это достаточно больно и неприятно.

Ионидис кивнул в знак согласия.

В банке они были недолго, минут двадцать. Из здания банка оба бывших заключенных вышли уже состоятельными людьми. Теперь можно было заняться и собственными бытовыми проблемами. По предложению Гасанова они отправились в Петровский пассаж.

За полгода вынужденного отсутствия Гасанова этот торговый центр превратился в образцово-показательный центр достижений передовой капиталистической промышленности. Своего рода ВДНХ эпохи развитого капитализма. Лучшие мировые фирмы – технические новинки «Сони» и «Панасоника», «Филипса» и JVS, сумки от «Айнберга», туфли от «Балли», парфюмерия «Кристиана Диора», галстуки «Нины Ричи», одежды известных итальянских, французских, немецких фирм делали это заведение привлекательным местом для расплодившихся миллионеров, заработавших свои деньги в массе своей на воровстве и перепродаже краденого.

Даже имея в карманах достаточно солидную сумму, они чувствовали себя не совсем приятно, когда покупали туфли «Балли» за пятьсот долларов, рубашки в «Боско де Чильедже» за семьдесят и костюмы фирмы «Хельд» за семьсот. Обед в ресторане «Бельфиори», расположенном на третьем этаже, обошелся им еще в три сотни долларов, и только после этого они покинули здание.

От выпитого вина немного кружилась голова. Держа большие пакеты в одной руке, Гасанов хватал другой рукой своего товарища, пытаясь удержаться на ногах. Именно в этот момент около них притормозил белый «Фиат». Это было прямо напротив здания Государственного банка России.