Париж с изнанки. Как приручить своенравный город - Кларк Стефан - Страница 12

Hair du Temple — перифраз air du temps (дух времен) в вывеске салона на улице Тампль (Rue du Temple) вдвойне остроумен.

Diminu’Tif — это чисто французский прикол. Дело в том, что tifs — «волосы» на сленге. Diminutif означает «уменьшительный» или «маленький»; соответственно diminuer – «уменьшать», в итоге мы получаем «уменьшить волосы». Видимо, это к тому, что подстричь волосы лучше не дожидаясь, пока они выпадут.

И наконец, парочка моих любимых каламбуров.

Challeng’Hair — в буквальном смысле «вызов волос», но французы произносят это так же, как и знакомое им слово «челленджер». Видимо, в салоне борются с облысением.

Volt’Hair – прямо-таки электрическая интерпретация имени самого остроумного парижского писателя и мыслителя Вольтера. Парикмахер-литератор – разве можно желать чего-то большего? Допустим, Вольтер носил парик на склоне лет, но, когда речь идет о приглашении в парикмахерский салон, исторической точностью и не пахнет.

3. Вода

Наполеон Бонапарт:

– Je voudrais faire quelque chose pour les Parisiens.

Его министр внутренних дел, Жан-Антуан Шапталь:

– Eh bien, donnez-leur de l’eau.

(– Я бы хотел что-то сделать для парижан.

– Тогда дайте им воды.)

Жажда как двигатель прогресса

Париж – город воды. Даже девиз города это подтверждает: Fluctuat nec mergitur, что в вольном переводе звучит примерно так: «Он, может, и не слишком уверенно держится на плаву, но никогда не тонет». И дело не в том, что Париж пытается сравниться с Венецией или Атлантидой – его песчаные берега не уходят под воду (по крайней мере, как утверждают агенты недвижимости). Девиз скорее намекает на утлое суденышко с герба города, чем-то напоминающее деревянный банан с парой подштанников в качестве паруса и без видимого присутствия экипажа, опасно зависающее на гребне волны.

Странная эмблема для города, находящегося так далеко от моря. Сегодня на Сене если и увидишь волны, то только когда речная полиция резвится на своих катерах. Но вплоть до XIX века Париж был одним из самых загруженных портов Франции, а городской совет основали именно торговцы водой.

Эти marchands de l’eau были настолько могущественны в годы раннего Средневековья, что сумели убедить короля Людовика VII предоставить им монополию на ввоз и вывоз из Парижа всех товаров. Королевский указ, подписанный в 1170 году, гласил: «Никто не вправе доставлять или вывозить из Парижа товары, если только он не является marchand de l’eau de Paris или не состоит в партнерстве с marchand de l’eau de Paris». Нарушивший этот закон лишался всего груза, половина которого отходила королю, а другая половина – все тем же торговцам.

В 1246 году торговцы пошли еще дальше и сформировали первый в истории города управляющий орган, с собственной эмблемой – кораблем в форме банана, – который стал официальной печатью Парижа. Законность этого органа была впервые признана в 1853 году, когда барон Осман[62], префект департамента Сены, утвердил вышеприведенный девиз города.

Осман лишь облек в слова давнюю страсть парижан. Такое впечатление, что в прошлом они странствовали по пустыне, где им повсюду мерещилась вода.

Кстати, это не так уж далеко от истины, поскольку тяга парижан к воде возникла не на пустом месте. Похоже, это отголоски давней и долгой битвы их предков за доступ к питьевой воде. На протяжении почти всей своей истории город брал воду из Сены, которая утратила свою чистоту еще тысячу лет назад. В XIX веке по берегам реки стояли насосные станции, которые закачивали воду через систему поршневых насосов или фонтанов. Некоторые фонтаны брали воду из подземных ключей Монмартра и Бельвиля, и старейшим среди них считается фонтан Мобюэ (Fontaine Maubuée), построенный в 1392 году на углу улицы, которая впоследствии была уничтожена, чтобы расчистить место для строительства Центра Помпиду. Может, это и к лучшему, поскольку название Maubuée произошло от слов mauvaise buée – «дурная дымка», что явно указывает на низкое качество бельвильской воды.

До наших дней дожили десятки старых фонтанов, которые разбросаны по городу, и некоторые из них до сих пор функционируют (предлагая хорошую питьевую воду), как, например, источник на углу улиц Шаронн и Фобур Сент-Антуан возле Бастилии, расходующий за день тысячи литров воды. Но это не имеет значения, поскольку журчание струй – бальзам на парижскую душу.

То же относится и к фонтанчикам Уоллеса с питьевой водой – знаменитым скульптурным группам из зеленого чугуна. Эти фонтанчики подарил городу британский филантроп Ричард Уоллес, внебрачный сын маркиза, унаследовавший деньги своего отца и потративший бо́льшую их часть на коллекционирование предметов искусства (Собрание Уоллеса в Лондоне) и помощь парижанам. Во время прусской осады 1870–1871 годов Уоллес финансировал кареты «скорой помощи» а в 1872 году оплатил дизайн и строительство фонтанов, которые носят его имя, и даже согласился с их темно-зеленой окраской, чтобы они гармонировали с оборудованием городских улиц.

В те времена, когда были построены фонтанчики Уоллеса, водоснабжение города осуществлялось по системам, установленным еще при Наполеоне. В 1799 году средний парижанин получал в день всего литр воды. Будучи человеком военным, Наполеон принял эффективное, но сырое решение – рыть каналы, чтобы подвести воду ближе к городу. Однако многие парижане по-прежнему зависели от водоносов, которые продавали питьевую воду на улицах. Источником этой воды опять-таки была Сена, порядком зараженная, поскольку служила и главной сточной канавой города. Эпидемия не заставила себя долго ждать, и в 1832 году холера унесла жизнь около 18 тысяч парижан. Вот почему фонтанчики Уоллеса стали в прямом смысле источниками жизни для горожан, которые теперь могли пить воду без опаски. Многие из этих фонтанчиков стоят и поныне, узнаваемые по богато украшенным башенкам с четверкой кариатид, представляющих bonté (доброту), simplicité (простоту), charité (милосердие) и sobriété[63] (трезвость), и скромным зеленым кранам. Они установлены в большинстве городских парков, где каждый парижский ребенок, едва научившись ходить, приобретает привычку пить доступную общественную воду.

Определенно, Уоллесу хотелось привить парижанам привычку употреблять безалкогольные напитки. После прусской осады, когда с водоснабжением стало совсем худо, цена питьевой воды угрожающе повысилась, и многие парижане начали утолять жажду вином. И если «сливки общества» могли себе позволить высококачественное шампанское, простой люд давился кислятиной, от которой крутило животы. Неудивительно, что в день открытия в августе 1872 года первого фонтанчика Уоллеса произошло массовое побоище, поскольку люди в прямом смысле дрались за чистую воду.

Сегодня в Париже насчитывается более 900 общественных питьевых фонтанчиков, включая три особо ценных, которые бесплатно снабжают настоящей французской минеральной водой. Фонтаны на площади Поля Верлена (Place Paul Verlaine) в Тринадцатом arrondissement, в сквере Ламартина (Square Lamartine) в Шестнадцатом и сквере де ля Мадон (Square de la Madone) в Восемнадцатом подают воду из источника, расположенного на 500-метровой глубине, и часто можно увидеть, как горожане наполняют у фонтанов бутылки, чтобы отнести домой. Вода эта очень мягкая (в отличие от парижской питьевой воды), а потому придает особенный вкус чаю и кофе. Эти три фонтана, можно сказать, доводят до логического завершения потребность жителей города в бесплатной питьевой воде. Им мало просто чистой воды – подавай им eau minérale[64].

Жизнь – это пляж

Роман парижан с водой достигает апогея летом, во время Paris Plages – фестиваля «Пляжи Парижа», открытого в 2002 году мэром Бертраном Деланоэ. В течение четырех недель, примерно с 20 июля по 20 августа, горожане массово оккупируют берега Сены.