Новая весна - Джордан Роберт - Страница 23

Дождавшись, когда сестры приблизятся к ним, подруги присели в реверансе, и Суан тут же выпалила:

– Нам разрешено здесь находиться! – Даже Мейлин почувствовала бы раздражение, если бы начала распекать их, а потом обнаружила, что для выговора нет причины. Элайда же просто пришла бы в ярость, она терпеть не могла выглядеть глупо. – Престол Амерлин приказала нам...

– Мы уже знаем, – мягко прервала ее Мейлин. – Судя по тому как распространяются новости, подозреваю, что сейчас об этом уже знают даже кошки в Селейзине. – По ее тону нельзя было понять, согласна ли она с решением Тамры. На бесстрастном лице Мейлин никогда не отражалось ни малейшего намека на эмоции. Безмятежность плескалась в ее поразительно голубых глазах, словно вода в чашке. Затянутой в темную перчатку рукой она аккуратно поправила юбку для верховой езды, столь обильно украшенную белыми вставками, что казалась скорее белой с голубой каймой. Мейлин была одной из относительно немногочисленных Белых, у кого имелся Страж: чаще всего, целиком поглощенные вопросами разума и философии, они не видели в этом нужды. Морейн хотелось, чтобы Мейлин спешилась. Серый в яблоках мерин Мейлин был высок, и сама Белая сестра отличалась высоким ростом, не уступавшим росту большинству мужчин – по крайней мере большинству кайриэнских мужчин. Глядя на Мейлин, сидевшую в седле, Морейн боялась, что вывихнет шею.

– Удивлены, что видите меня? – поинтересовалась Элайда, обратив взор на Принятых сверху вниз с высоты своей тонконогой гнедой кобылы. Парчовое платье Элайды не было нежно-брусничным или бледно-красным – оно было ярко алым, словно его хозяйка на весь мир кричала, к какой Айя принадлежит. Плащ, подбитый черным мехом, был в точности того же оттенка. Такой цвет отлично подошел бы для фургона Лудильщика, – подумала Морейн. Элайда улыбалась, однако улыбка не могла смягчить суровых черт ее лица. Если бы не вечная суровость, ее можно было бы назвать красивой; но она была сурова во всем. – Я прибыла в Тар Валон еще до Айил. До сих пор я была занята, однако не беспокойтесь, я еще побеседую с вами обеими.

Морейн была уверена, что ниже пяток сердце уйти не может. Оказывается, она ошибалась. С громадным трудом она сдержала стон отчаяния.

Мейлин вздохнула:

– Ты уделяешь девочкам слишком много внимания, Элайда. Они начнут задаваться, если будут считать себя твоими любимицами. А может быть, уже начали?

Морейн обменялась с Суан пораженными взглядами. Любимицы? Козы, выставленные львам на съедение, – это да, но уж никак не любимицы.

Морейн казалось, что, получив шаль, Элайда перестала считаться с чьим-либо мнением, кроме Амерлин или Восседающих, однако сейчас она пробормотала, склонив голову:

– Как скажешь, Мейлин. Однако, вполне вероятно, что еще до конца года им предстоит испытание. Я полагаю, что они его пройдут, и полагаю, пройдут с легкостью. Ничего иного ни от одной из них я не жду. – Но даже этой фразе не хватало обычного напора Красной Сестры. Как правило, Элайда была упрямой, словно бык. Она нагоняла страх на любого, кто заступал ей дорогу.

Белая сестра слегка пожала плечами, словно бы давала понять, что этот вопрос не настолько важен, чтобы его стоило обсуждать дальше.

– У вас, дети мои, есть все, что нужно? Ну и хорошо. Должна сказать, что кое-кто из вас очень плохо подготовились. Сколько имен вам еще осталось здесь записать?

– Около пятидесяти, Мейлин Седай, – ответила ей Суан. – Может, немного больше.

Мейлин подняла голову, поглядела на солнце, которое уже начинало клониться к западу. Темные тучи, угрожавшие снегопадом, двигались к югу, оставляя за собой чистое небо.

– Что ж, в таком случае пишите побыстрее. Вы должны быть в Башне до темноты, вы ведь знаете.

– Скажите, во всех лагерях дело обстоит так? – спросила Морейн. – Мне казалось, что мужчины на войне должны бы думать в первую очередь о войне, а не... – она осеклась и покраснела.

– ...плодиться, как щука-серебрянка, – вполголоса закончила Суан. Морейн едва расслышала ее, однако после слов подруги от смущения покраснела еще больше. И зачем вообще ей вздумалось задавать подобный вопрос?

– Кайриэнцы, – вздохнула Мейлин. Ее голос звучал так, словно происходящее... забавляло ее! Однако продолжила она более серьезным тоном: – Когда мужчина знает, что завтра может погибнуть, он хочет оставить что-то после себя. Когда женщина знает, что ее мужчина завтра может погибнуть, она отчаянно хочет, чтобы он оставил ей частичку себя. Поэтому множество детей рождается во время войн. Это нелогично, ведь если мужчина – или женщина – действительно погибнут, тяготы и лишения неизбежны, однако человеческое сердце редко подчиняется законам логики.

Ответ Мейлин объяснил многое, но Морейн чувствовала себя так, словно ее лицом сунули в пекло. Есть вещи, которые делаются прилюдно и о которых можно говорить, и есть то, что совершается наедине и о чем определенно не говорят вслух. Девушка изо всех сил пыталась восстановить самообладание, мысленно проделывая упражнения, применявшиеся для обретения спокойствия. Она – река, заключенная в берега; она – берега, заключающие в себе реку. Она – цветочный бутон, раскрывающийся навстречу солнцу. Тот факт, что Элайда рассматривала их с Суан взглядом скульптора, стоящего перед статуей с молотком и резцом в руках и решающего, какую часть камня следует отбить, чтобы достичь желаемой формы, – совсем не помогал восстановить душевное равновесие.

– Да-да, Андро, – внезапно произнесла Мейлин, – еще минуту, и мы едем. – Она даже не обернулась к своему Стражу, однако тот кивнул, словно она ответила ему на вопрос. Худощавый, не выше своей Айз Седай, он выглядел юношей – до тех пор, пока не заглянешь ему в глаза.

Морейн поняла, что изумленно смотрит на них, забыв о своем замешательстве, и причиной тому был вовсе не немигающий взгляд Андро. Сестра и Страж, связанный узами с ней, могли ощущать эмоции и физическое самочувствие друг друга; каждый в точности знал, где находится другой, если они были поблизости друг от друга, а если их разделяло большое расстояние, каждый мог указать хотя бы направление, где искать второго. Но увиденное напоминало скорее чтение мыслей. Говорили, будто полноправные сестры способны и на такое. В конце концов, целому ряду вещей не учили до тех пор, пока ты не получишь шаль, – таким, например, как плетение для связывания узами Стража.

Мейлин посмотрела Морейн прямо в глаза.

– Нет, – тихо сказала Айз Седай. – Я не умею читать его мысли. – Морейн ощутила, как покалывает кожу головы, словно волосы норовили встать дыбом. Раз Мейлин так говорит, это должно быть правдой, однако... – Когда ты долго связана со своим Стражем, ты знаешь все его мысли, а он будет знать твои. Вопрос только в интерпретации.

Элайда фыркнула, хотя и довольно тихо. Единственные из всех Айя, Красные не имели Стражей. Большинство Красных, по-видимому, вообще не любило мужчин как таковых.

– Если рассудить логически, – проговорила Мейлин, переводя безмятежный взгляд на вторую сестру, – Красные нуждаются в Стражах больше, чем кто бы то ни было, за исключением разве что Зеленых, а возможно, даже больше, чем Зеленые. Но неважно. Айя сами выбирают, что им делать. – Она взяла поводья, обшитые бахромой. – Ты едешь, Элайда? Мы должны объехать как можно больше детей. Наверняка найдутся такие, кто потерял голову и без напоминания задержится дольше дозволенного срока. Не забудьте, дети мои: до темноты!

Морейн ожидала от Элайды какой-нибудь выходки или по меньшей мере гневной вспышки в глазах. Замечание относительно Стражей лежало на грани законов вежливости и запрета на вторжение в личную жизнь, – правил, определявших, что Айз Седай может сказать другой сестре, а что нет. Это были не столько законы, сколько обычаи, которые были крепче закона, и каждая из Принятых обязана была запечатлеть их в своей памяти. Удивительно, но Элайда лишь развернула свою гнедую и последовала за Белой сестрой.

Наблюдая, как сестры в сопровождении Андро покидают лагерь, Суан испустила вздох облегчения.