Владимир Петрович покоритель (СИ) - "Дед Скрипун" - Страница 14

— Это та синяя хрень, похожая на кусок дерьма?

— Тебя от этой хрени зауши не оттянешь. — Усмехнулся он, — а за дерьмо ты еще у него прощения попросишь. Давай сделаем так, ты палок натаскаешь, и пойдешь собирать грибы, а я пока огонь разведу.

Так и сделали, и уже часа через полтора, сидели у костра с раздувшимися животами и блаженно жмурились на подпрыгивающие искорки. Грибы были действительно вкусными, даже без соли, наелись от пуза, и еще нажарили на веточках про запас в дорогу.

— Все, готов. — Промурлыкал я, закатив в нирване глаза.

— Да погоди, куда спешишь, пусть хоть чуть-чуть в животе уляжется, успеем.

— Нет, ты не понял, я не идти готов.

— А к чему тогда?

— У грибов прощение просить.

Такого хохота лес не слышал скорее всего никогда, в своей многовековой истории. Здесь смешалось все, и безысходность нашего положения, и радость от отдыха и обильного обеда, и усталость от дальней дороги и выпавших испытаний. Он вырывался из глоток громким эхом и с истерикой прятался в кроне деревьев.

— Эх, попить бы еще, — вздрагивая от смеха выдохнул я

— Там дальше должен быть ручей.

— Ты что места узнаешь? — Я мгновенно стал серьезен.

— Да. И это меня не радует. Далеко нас закинуло.

— ?. — Я просто посмотрел ему в глаза, но он понял.

— Дня два, но это если нормально, а так как двигаемся мы — то не знаю.

Обрадовал. Лучше бы молчал, настроение сразу упало. Сложил я ему на пузо жареные грибы, туда же нож, впрягся в сбрую, заржал жеребцом, и потащил. А что делать, выбора нет. Сидеть и ждать смерти не хочу, бросить тем более не могу, совесть не позволяет.

Есть такой орган у человека, никто не знает где находится, но все пользуются, по мере индивидуального развития конечно, у меня видимо он гипертрофирован. Взял ответственность на себя, сдохни, а выполни. Пищи — но тащи. Непопулярно сейчас это, знаю, но сделать с собой ничего не могу.

Уже к полудню силы окончательно истощились, и я упал в траву. Долго лежал не шевелясь, пытаясь отдышаться. Очнулся от того, что Строг воет, подполз к нему заглянул в лицо. Он плакал.

— Ты это чего. Прекращай. — Попытался успокоить и сам чуть не завыл. Такая безнадега накатила.

— Мог, убил бы себя, и нож есть, а не могу. Не примут меня тогда к себе предки, трусом посчитают. Бросил бы ты меня Фаст. Или добил. Не дойдем вдвоем.

— Значит сдохнем вместе. — Я разозлился, нет не на него, на себя. Мысль в голове скользнула: «А может он прав?».

Неужели струсил? Владимир Петрович наверно так бы и поступил, но я уже не он. Нет, недожжётесь. Как я потом его родне в глаза смотреть буду? А сам себе? Нет уж. Буду тащить пока есть силы.

— Соберись и ныть прекращай. Мужик ты или нет. — Процедил я сквозь зубы. — Будем до конца ползти, пока силы есть, а если и сдохнем, то вместе. И прекращай скулить и так хреново.

— Извини. — Он посмотрел на меня, и во взгляде полыхнула такая уверенность, что я даже вздрогнул. — Не повторится больше такого. И еще. Не говори не кому…. — Он не закончил фразы, но я понял. Да. Крепкий мужик. А то что сорвался, так это с каждым бывает. Я вон вообще, пока он не видит слезами умываюсь себя жалея.

Я подполз к веревке, закинул ее на плече, и скривившись от резкой боли, в натертой до крови ране, тронулся дальше в путь.

Ночевали толи под елкой то ли под березой, не разобрать, да и не в состоянии я был рассматривать. Крона низко опускалась, как шалаш, ну и ладно, залезли, там и отрубились.

Сон долгожданного отдыха не принес. Грибы съели еще вчера вечером, потому задерживаться не стали, двинулись дальше. Время давно уже перестало существовать. Отупевшее от боли, напряжения и усталости тело, чувствовалось посторонним предметом. Что бы хоть как-то отвлечься, я захрипел песню:

— Врагу не сдается наш гордый Варяг. — Даже и сам не понял, как у меня так получилось перевести на местный язык русскую песню. Вот ведь как уже вжился.

— Красиво. — Послышался сзади тихий комментарий. — А кто этот Варяг?

— Герой такой был, погиб, но пощады у врага не попросил.

— Правильный был. Уважаю. Спой еще.

Я спел, все, что мог вспомнить из слов, присочинив, там, где не помнил, и даже как-то это помогло. Легче стало. Такое ощущение, что силы появились.

Их вой мы услышали за долго до появления.

— Сакуры. — Прокомментировал совершенно равнодушным голосом Строг. — След взяли. Теперь не отстанут.

— Обидно будет стать их обедом.

— Еще обиднее уйти к предкам без боя.

— Ну на счет, без боя, это вряд ли. Нож у нас есть. Даже сил чуток осталось так что пободаемся. Не переживай, предки довольны останутся.

Я прислонил его к стволу какого-то дерева. И сам сел у него между ног, прикрыв собой.

— Ну вот, спину я себе твоей тушкой прикрыл, теперь можно и гостей встречать. — Я рассмеялся, но как-то это получилось неубедительно.

— Я хотел тебе сказать, — он замолчал, подбирая слова. — Ты должен знать…. Я правильно сделал тогда, что отдал тебе право на свою жизнь. Ты лучший Фаст, которого знала эта земля. При других обстоятельствах я бы такого не сказал, но сейчас можно. Сегодня можно все.

— Прекращай. Какой из меня фаст? Я трусливый попаданец. Не способный даже развести костер. — Хриплый невесёлый смех врывался из моего горла.

— Но вот когда мы вернемся домой, то обязательно нажарим с тобой того противного мяса на палочках, называемого в нашем народе прекрасным именем: «Шашлык», которое вы унизили своим маринадом. Потом выпьем вина, так, чтобы в голове зашумело, покушаем меда с горячим компотом, и будем рассказывать друзьям, посмеиваясь, о нашем приключении.

Послышался его смех и тихий голос:

— Спасибо.

Осталось только напиться

Ощерившаяся в бешенстве пасти с капающей слюной целились мне в горло, а я в ответ махал ножом. Просто, бездумно, водил рукой из стороны в сторону, с трудом различая мечущиеся силуэты, плавающие в затуманенном сознании. Сил на осмысленное действие небыло, все происходило как в кино. Видимо я всё-таки зацепил какую-то из этих адских созданий, потому, что все залито кровью. А может это моя? Не разобрать, тело уже не реагирует ни на раны не на усталость. Превратилось в бесчувственную тряпичную куклу.

Они появились перед нами неожиданно. Бесшумно выскользнув из кустарника. Совсем недавно выли где-то недалеко, и вот уже предстали привидениями перед нами. Жуткие твари — Сакуры, местные дикие собаки. Размером с нашу лайку. С грязно-серого, цвета густой шерстью и черными хаотично разбросанными по вытянутому телу пятнами, кошачьими лапами, с иголками когтей, крокодильей пастью и ушами кролика. Поиздевалась над ними природа, весь свой недюжинный талант вложила в создание подобного чучела. Но вот одна из них наконец решилась и с рычанием прыгнула, лязгнув клыками. Я почувствовал ее смрадное, теплое дыхание, обдавшее вместе с липкой слюной мое лицо.

И все…

И все, на этом закончилось. Свистнула опереньем стрела, и скулящая тушка, дергая лапами, отлетела в сторону покатившись по опавшей листве. Затем еще характерные звуки натягиваемых луков, визг сакуров, топот копыт и лицо ангела. Того самого, моего ангела из снов, которого я видел лишь однажды. Все. Приплыл. Темнота. Ну вот сколько можно?

Открыл глаза. Небо в просветах крон деревьев с плывущими облаками. Как красиво. Меня куда-то несут. Жесткое ложе раскачивается высоко над землей, пыхтение и топот множества ног. Понятия не имею кто они. И не хочу знать. Ничего не хочу. Обещал, что в следующий раз не очнусь? Выполню. Назад к тем глазам. В свой сон. Темнота.

Ну вот, опять. Ночь, или у меня пропало зрение? Нет, всё-таки ночь. На этот раз, небо звездное, луна. Боковым зрением вижу мерцание костра и суетящиеся тени. Идите вы к черту. Назад хочу. В темноту. Надоело все. Снова мрак.

— Как ты думаешь он очнется? — Первое что слышу вновь, открыв глаза. Потолок из коричневых шкур, вогнутые стены. Знакомый запах. Я дома. Голос взволнованный. Это Гоня. Трудно не узнать.