Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Степанов Николай Леонидович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Русская басня - Степанов Николай Леонидович - Страница 33

Изменить размер шрифта:

КУЧЕР И ЛОШАДИ

Не ведаю того, в каком то было лете

И точно коего то месяца и дня;

Лишь ехал господин по улице в карете,—

То только знаю я.

На козлах кучер был с предолгими усами

И тамо управлял упрямыми конями.

Не так на небесах гордился Фаетонт

Иль Ахиллесов вождь коней Автомедонт.

В то время, как то он без правил и закона

Скакал к стенам прегорда Илиона,

Как кóзел с высоты, скиптр кучерский в руках,

Подобно как индейский шах,

Гордился кучер мой и так превозносился:

«Какая часть моя!

Где я?

В какой высокий чин на свет я сей родился?

Се подданны мои, на них мне власть дана,

Тварь бедна, для меня лишь ты сотворена!»

Но в час, плачевный час, как хвастал он надменно,

Неслыханное зло в то время совершенно:

Конь в брюхо брык,

Упал мужик.

Поднялся крик.

Кто прежде в высоте вверху был над конями,

Тот стал под коньими ногами.

О вы, великие и сильны на земли!

Толь страшну истину из уст моих внимая,

Страшитесь, чтобы не могли

Вы гордостью дойти погибели до края.

И вы, всевышнего подобие и вид,

Цари, я к вам мой глас днесь обращаю,

Простите мне, коль я воспоминать дерзаю,

Что не презрение любовь к вам в нас родит.

ВЕРХУШКА И КОРЕНЬ

Когда-то Корень так в себе сам говорил:

«Зачем мне истощать своих лишь токмо сил,

Чтобы Верхушку,

Такую лишь вертушку,

Кормить,

Поить

И на себе носить?

Затем ли сделан я, чтоб ей слугою быть?

Нижé она мой повелитель,

Нижé и я ее служитель:

Всегда ль мне ей оброк платить?

Вить

И без тебя, мой друг, могу же я прожить.

Ин сем-ка ей давать свои не стану соки,

Не ссохнут ли ее авось-либо широки

Боки,

На коих лишь сидят вороны да сороки».

Так страшно, в ревности своей, мой Корень рек

И с словом все пути к Верхушке он пресек,

Чрез кои он ей слал питательную воду.

Приблекло деревцо, свернулись ветви вдруг,

И наконец Верхушка — бух;

И Корень мой с тех пор стал превращен в колоду.

Что ж?

Вить то не ложь,

И басенка моя не простенька игрушка:

Итак, какой же бы из ней нам выбрать плод?

Правительство — Верхушка,

А Корень — то народ.

ПОЛОВИЦА

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда-то Половица

Изволила поднять носок

И вздвинуть свой бочок

Так, что другая уж сестрица

Высокородия ея

Была подножием сестрицы ног сея.

«Поди,— она ей говорила,—

И с нами не якшись;

Поди и побеги во всю досочью рысь,

Поколе будет сила».

Увидев господин, что досочка поднялась,

Велел ее стесать: она с другой сровнялась.

Я, горделивец, баснь пишу тебе сию:

Подобно унизят кичливость и твою.

ПЕРО

К его превосходительству Александру Петровичу Ермолову

Не на брегах прозрачной Аретузы,

Но там, где Вологда медлительно течет,

В смиренну сень мою спустились кротки музы,

И прелесть некая с тех пор меня влечет

Их несть приятны узы.

Уже и Олешев внимал стихам моим

Средь сельских долов;

Теперь хочу я именем твоим

Украсить басенку, чувствительный Ермолов.

Когда-то (может быть, теперь)

Перо со Автором быть стало не согласно,

Сказало так ему: «Мой друг, себе не верь

И не хвали свое сложение прекрасно.

Напрасно

Ты стал бы без меня головушку ломать;

Тебе бы никогда стихов не написать.

Когда бы за меня не думал ты приняться,

Не стал бы ты со мной за рифмою гоняться.

А ты меня отнюдь не бережешь,

Раз со сто всякий час в чернила обмакнешь,—

Чей тут

Поболе труд?

Спокойно ты сидишь, я только что черкаю —

И после то ж мараю.

Так потому стихи сии,

Без прекословия, мои».

Писатель, тронутый, сказал во оправданье:

«Неправедно сие, мой свет, твое желанье:

Орудьем было ты стихи сии писать,

Но я их сочинитель».

Сильнее можно бы сказать:

Невидимый в нас ум — деяньям повелитель;

Льзя быть деятельным, хотя не хлопотать;

Победой славится не воин — предводитель.

БАСНЬ

Подражание Де Ла Фонтеню

Гора в родах

Стон страшный испускала

И причиняла смертным страх.

Вселенна представляла,

Что город та родит, поболе, как Париж.—

Она родила мышь.

Когда себе сию я баснь воображаю,

Рассказ которой лжив,

Но смысл правдив,

Я стихотворца представляю,

Что в восхищенье восклицает:

«Пою, как поборал врагов Великий Петр!»

То много обещать, что ж из того бывает?

Ветр.