Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Русская басня - Степанов Николай Леонидович - Страница 13


13
Изменить размер шрифта:

СТРЕКОЗА

В зимне время подаянья
Просит жалко Стрекоза,
И заплаканны глаза
Тяжкого ее страданья
Представляют вид.
Муравейник посещает,
Люту горесть извещает,
         Говорит:
         «Стражду;
Сжалься, сжалься, Муравей,
Ты над бедностью моей,
Утоли мой алч и жажду!
Разны муки я терплю:
             Голод,
             Холод;
День таскаюсь, ночь не сплю».
«В чем трудилася ты в лето?»
«Я скажу тебе и это:
Я вспевала день и ночь».
«Коль такое ваше племя,
Так лети отсель ты прочь:
    Поплясати время».

САТИР И ГНУСНЫЕ ЛЮДИ

Сквозь темную пред оком тучу
    Взгляни, читатель, ты
    На светски суеты!
Увидишь общего дурачества ты кучу.
Однако для-ради спокойства своего,
Пожалуй, никогда не шевели его;
Основана сия над страшным куча адом,
    Наполнена различным гадом,
                       Покрыта ядом.
С великим пастухи в долине были стадом.
                       Когда?
    Не думай, что тогда,
    Когда для человека
Текли часы златого века,
Когда еще наук премудрость не ввела,
И в свете истина без школ еще цвела;
Как не был чин еще достоинства свидетель,
                       Но добродетель;
И, словом, я скажу вот это на конец:
Реченны пастухи вчера пасли овец.
По всякий день у них была тревога всяка:
    Вздор, пьянство, шум и драка.
                      И словом так:
Из паства сделали они себе кабак,—
                      Во глотку,
    И в брюхо, и в бока,
    Наместо молока,
            Цедили водку,
И не жалел никто ни зуб, ни кулака,
Кабачный нектар сей имеючи лекарством,
А бешеную жизнь имев небесным царством.
          От водки голова болит;
          Но водка сердце веселит;
          Молочное питье не диво;
              Его хмельняй и пиво;
    Какое ж им питье и пить,
          Коль водки не купить!
А деньги для чего иного им копить?
В лесу над долом сим Сатир жил очень близко,
И тварию их он презренною считал,
Что низки так они, живут колико низко.
Всегда он видел их, всегда и хохотал,
Что нет ни чести тут, ни разума, ни мира.
    Поймали пастухи Сатира
         И бьют сего
Без милосердия невинна Демокрита.
Не видит помощи Сатир ни от кого;
Однако Пан пришел спасти Сатира бита;
Сатира отнял он, и говорил им Пан:
«За что поделали ему вы столько ран?
    Напредки меньше пейте;
А что смеялся он, за то себя вы бейте.
    А ты вперед, мой друг,
Ко наставлению не делай им услуг;
    Опасно наставленье строго,
    Где зверства и безумства много».

КОТ И МЫШИ

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
          Был Кот и взятки брал.
          С мышей он кожи драл,
          Мышей гораздо мучил
          И столько им наскучил,
          Чиня всегда содом,
Что жительство мышей, а именно тот дом,
     Казался жителям сим каторгою лютой;
                     Свирепый тот
                     Мучитель-Кот
     Десятка по два их щелкал одной минутой.
     Ненасытимый Кот и день и ночь алкал
     И целу армию мышей перещелкал.
     Вся помочь им от ног; однако худы танцы,
          В которых можно захромать,
     А может быть, еще и ноги изломать;
Зарылись наконец они в подполье в шанцы,
     Чтоб Кот не мог их более замать,
     И ни одна оттоле не выходит;
Ни мышачья хвоста Кот больше не находит
     И тщетно разевает рот:
                      Постится Кот;
                  Прошли котовы хватки;
                      Простите, взятки!
          Подьячий! знаешь ты,
          Как мучатся коты,
Которы ничего содрать не могут боле,
И сколько тяжело в такой страдати доле,
Сыскал мой Кот себе подьяческий крючок:
Умыслил дать мышам он новенький щелчок,
И задними он гвоздь ногами охватил,
                      А голову спустил,
     Как будто он за то, что грешен,
                      Повешен,
Являя, что мышам уже свободный путь;
И льстится мой мышей подьячий обмануть.
Не слышно более разбойникова шуму;
     Так мыши сделали в подкопе думу,
          Не отступил ли прочь герой,
И из коллегии все выступили в строй;
     И, чтя Кота не за безделку,
     Выглядывают только в щелку.
         Увидели, что Кот их жив
                 И лжив;
Ушли назад, крича: «По-прежнему Кот бешен,
По-прежнему с нас Кот стремится кожи драть
                      И взятки брать,
                 Хотя уж и повешен».

НОВЫЙ КАЛЕНДАРЬ

Порядок естества умеет бог уставить
И в естестве себя великолепно славить.
К Юпитеру принес крестьянин календарь
         И расписал подробно
Ко хлебородию для года что способно:
     Когда потребен дождь, сушь, холод, жар.
         Он книжку ту подносит
                        И просит,
Чтоб было только то лишь ради нив его.
         Юпитер отвечал: «Я сам того
Не сделаю, опричь тебя, ни для кого;
         Я больше разума имею,
И сделать календарь получше я умею;
А ежели когда бывает он и худ,
То — тайна естества, и праведен мой суд».
    Крестьянин этому не верит:
«Вот так-то,— мыслит он,— Юпитер лицемерит.
Когда бы в небесах между богов я жил,
Совсем бы естество не так расположил:
Всегда б была весна, всегда цвели бы розы,
                     И не было б зимы;
                     На что морозы?
         И ввек бы не пахали мы;
Не молвил бы тогда прикащик: «Вы ленивы»,
И хлеб давали б нам несеяные нивы.
     А это что за свет!
     Весь год покою нет.
Рождались бы собой домашние потребы:
     С горохом пироги, печены хлебы;
А я бы на печи нетопленной потел,
И гусь бы жареный на стол ко мне летел».
Настало, кончилось его желанно лето.
     А сделалось вот это:
Не возвратилися в деревню семена,
И с нив мужик пожал их только имена.