Лестница на седьмое небо - Джордан Пенни - Страница 25

Мелани хотела верить ему, она жаждала этого всей душой, но боль сиротского детства останавливала ее. Где-то в глубине души она, как ребенок, была уверена, что родители нарочно оставили ее одну.

Конечно, она понимала, что это не так; конечно, это был несчастный случай. Она знала, что они ни в чем не виноваты, но ощущение того, что ее предали, что ее отвергли, все еще мучило ее.

Возможно, виновата была она сама — слишком многого требовала от жизни, слишком многого хотела.

Мелани охватила мелкая дрожь, и она нервно заерзала в кресле. Сколько она ни говорила Люку, что оставаться ему незачем, он не уходил. А она понимала, что и сама хочет, чтобы он остался.

— Так, значит, ты не возражаешь, если я поднимусь на чердак и покопаюсь в бумагах? — переспросил Люк.

Она пожала плечами.

— Конечно, нет.

— Я не собираюсь сдаваться, — мягко сказал он.

Она посмотрела на него и покраснела.

— Люк…

— Ты знаешь, о чем я говорю. Я буду за нас драться, Мелани. Я люблю тебя.

И хочу, чтобы мы поженились.

Если он и услышал ее предательский вздох, то не подал виду.

— Чего бы это мне ни стоило и как бы долго это ни продолжалось. Ты убедишься, что нам будет хорошо вместе. Что наша жизнь будет необычайно счастливой.

— Не надо. Люк, — в отчаянии произнесла она, вставая. — Это ни к чему не приведет.

Она собиралась повернуться и выйти, но больная нога затекла, и она покачнулась. Люк поддержал ее, и они опять оказались так близко, что у Мелани перехватило дыхание.

Она не могла сдержаться и посмотрела на его лицо, глаза, губы. Потом тяжело вздохнула и понурилась.

— Мелани, Мелани, я так тебя люблю!

Она понимала, что сейчас он ее поцелует, и глухо запротестовала:

— Не надо. Люк, пожалуйста.

Но было уже поздно. Губы их соприкоснулись.

Она пыталась сопротивляться ему, сопротивляться себе, но это было бесполезно.

Люк целовал ее, поддерживая под затылок, и между поцелуями все повторял и повторял ее имя и говорил, как сильно ее любит, как она ему дорога.

Когда он наконец отпустил ее, Мелани так дрожала, что едва держалась на ногах.

— Люк, я больше этого не перенесу, — нетвердо произнесла она. — Сколько бы ты ни говорил, что любишь, я не могу забыть, не могу поверить. Я не могу доверять тебе, — добавила она, с трудом выговаривая слова. — Я не переживу, если ты меня оставишь. Ты мне так нужен! Может быть, я все преувеличиваю, не знаю. Но из-за смерти родителей, из-за того, что я росла одна, во мне слишком сильна эта потребность…

— Мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — мягко прервал ее он. Мелани, ты можешь мне доверять.

Она грустно улыбнулась.

— Как бы я этого хотела, Люк! Кстати, я уже одна могу обойтись…

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она не могла поднять на него глаза, но и пытку такую она больше выносить не могла. Ей будет легче справиться со своими чувствами, если он уйдет.

— Да, хочу.

Он долго молчал, а затем тихо произнес:

— Хорошо, я уйду. Завтра тебя устроит?

Завтра… Острая боль пронзила ей сердце. Ею овладел ужас. Нет, она не может его отпустить, не может!

— Да, — прошептала она. — Завтра меня устроит.

Ухаживая за Мелани, Люк взял на себя все заботы по дому и дал ей возможность отдохнуть. Вот и теперь, после того как они поели, он убрал со стола и попросил разрешения подняться на чердак.

— Если уж завтра я все равно уезжаю, — глухо добавил он.

— Да, да, иди, конечно.

Его не было долго. Внизу без него стало совсем тихо. Тихо и очень одиноко. Мелани дрожала. Вот так она и закончит свои дни. Правильно ли она поступает или просто трусит и мучает и себя, и его только потому, что не готова рискнуть и поверить?

Поверить… собственно, все дело свелось теперь только к этому. Мелани была уверена, что не сможет доверять Люку, ведь он так плохо о ней думал.

Но, с другой стороны, это было до того, как он ее узнал… И сейчас она, быть может, совершенно не права, осуждая его почти безо всяких на то оснований.

Прислушиваясь к своему сердцу, она не могла взять в толк, почему Люк так долго не спускается.

Долго! Его не было каких-то пару часов, а ей уже казалось, что прошла целая вечность. Что же будет, когда он уйдет и она останется одна? Всю жизнь одна? Без него?

Ощущение невыносимого одиночества придавливало ее, иссушало горечью.

Но вот наконец послышались шаги Люка.

Он ворвался в гостиную и бросился к ней с тяжелой пачкой бумаг.

— Я кое-что нашел, — объявил он. — Это может тебя потрясти.

Мелани смотрела на него широко раскрытыми глазами. Так, значит, все-таки свершилось: он нашел другое завещание. В общем, она уже была к этому готова, она все время чувствовала, что здесь что-то не так, произошла какая-то ошибка.

— Ну что же, это справедливо. По крайней мере к деньгам я не притрагивалась… Вернее, я истратила совсем немного.

— К черту деньги! — прервал Люк. — И ради Бога, забудь о завещании, я не собираюсь его оспаривать. Если кто и вправе здесь распоряжаться, так это только ты, — добавил он нежно.

Мелани смотрела на него, ничего не понимая.

— Я? Почему?

Она все еще сидела в кресле. Люк положил на пол бумаги и опустился на колени, взяв ее за руки.

— Мелани, мне нелегко тебе об этом говорить. Вообще-то, я должен был раньше догадаться. Но мне и в голову не приходило, к тому же я плохо знал Джеймса. Когда я родился, он уже ходил в школу, а оттуда прямиком отправился в армию. Возможно, я и видел его, когда он приезжал в отпуск, но не помню. И уж конечно, после их ссоры Джон никому не позволял при себе произносить его имя. Позже, когда он объявил, что Джеймс умер, мать рассказала мне, что Джон спрятал все его вещи, все, что так или иначе могло напомнить о нем.

— Джеймс?.. О ком ты говоришь? — прервала его Мелани в полном замешательстве.

— О сыне Джона. — Люк замолчал, а затем, крепко сжав ее руки, посмотрел ей в глаза и мягко добавил:

— И твоем отце.

Она не сразу поняла, о чем речь, но когда поняла, замотала головой:

— Нет! Моего отца звали Томас… Томас Фоуден. Это записано в моем свидетельстве о рождении и в свидетельстве о браке родителей.

— Да, да, я знаю. Но я тебя заверяю, твой отец — Джеймс Барроус. Вот здесь документы. Послушай, и я попытаюсь объяснить все как можно доходчивее.

Твой отец, Джеймс, судя по тому, что рассказывала мне о нем мать, был застенчивым тихим мальчиком и мечтал стать учителем. Но отец этому противился, он хотел, чтобы его сын стал военным. В то время служба в армии была еще всеобщей обязанностью, и твой отец попал, видимо, в один из последних наборов. И как только отслужил срочную, демобилизовался и заявил отцу, что будет учителем. Джон рассвирепел. Он хотел, чтобы Джеймс сделал военную карьеру.

Джеймс возражал, что, если бы даже и захотел продолжать службу в армии, он там

никому не нужен. Между ними произошла жуткая ссора. Джон вышел из себя — хотя, впрочем, когда он не выходил из себя? — и заявил: ты мне больше не сын. Джеймс всегда был тихим, застенчивым человеком, и старик, видимо, хотел его просто запугать. Он был уверен, что Джеймс сдастся и вернется в армию. Но получилось иначе: Джеймс вышел из дома и больше не вернулся.

Что с ним было дальше, так никто и не узнал. А теперь я нашел в этой папке документы. Все логично. Уйдя из дома, Джеймс сменил имя. Почему он взял себе имя Томас Фоуден, не могу сказать. Фамилия совершенно не похожа на нашу. Но Джон его нашел. Хотя и не сразу. Вот по этим бумагам можно судить, что он много лет искал сына, а когда все-таки отыскал, было уже поздно:

Джеймс, твой отец, погиб в автомобильной катастрофе.

Мелани не могла переварить все это сразу. Она изумленно смотрела на Люка и наконец, набравшись сил, спросила:

— Но если он все время знал, что я его внучка, почему он…

— Не отыскал тебя?.. Почему оставил тебя в приюте? — Люк покачал головой.