Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович - Страница 86

Гучков в воспоминаніях говорит, что он 4-го (3-го был занят отреченіем) телеграфировал в Ставку, прося принять м?ры против распространенія "приказа № 1". В опубликованных документах это распоряженіе военнаго министра не нашло себ? никакой отм?тки, но, как мы вид?ли, им?ются указанія противоположнаго свойства. Из центра на "приказ № 1" по собственной иниціатив? реагировал только Пуришкевич, пославшій главнокомандующему Западным фронтом телеграмму: ..."распространяемый агитаторами на фронт? приказ № 1 Сов?та Р. и С. Д. о неповиновеніи солдат офицерам и неисполненіи распоряженій новаго временнаго правительства является злостной провокаціей, что удостов?рено особым объявленіем министра юстиціи Керенскаго и предс?дателя Сов?та Р. и С. Д. Чхеидзе, напечатанным в № 7 "Изв?стій" комитета петроградских журналистов от 3 марта, а также в "Изв?стіях Сов?та Р. и С. Д.". Пуришкевич р?шительно все перепутал, ибо заявленіе, на которое он ссылался, касалось вовсе не "приказа № 1", а той прокламаціи, которая была выпущена группой "междурайонных" и "л?вых" с.-р. 1 марта и распространеніе которой, как мы говорили, пытался задержать Исп. Ком. Ген. Эверт запросил указаній Ставки: надлежит ли телеграмму члена Гос. Думы объявить в приказах арміям?

При сопоставленіи отправленной Алекс?евым поздно вечером 6-го телеграммы, в которой он говорил о неполученіи отв?тов от правительства и необходимости или дов?рія или см?ны начальников, с вечерним же бол?е ранним разговором по юзу с Львовым и Гучковым бросается в глаза противор?чіе — Львов опред?ленно осв?домлял нач. верх. штаба: "сегодня ночью вы?зжают на вс? фронты офиціальные депутаты Думы, вчера было напечатано объявленіе от Врем. Правит, гражданам, сегодня печатается такое-же обращеніе к войскам". Но это противор?чіе только кажущееся. В д?йствительности никакого отв?та на т? реальныя проблемы, которыя стали перед фронтом, командованіе не получило. Одно только — Гучков "уб?дительно" просил еще 4 марта "не принимать суровых м?р против участников безпорядка": "он? только подольют масло в огонь и пом?шают тому успокоенію в центр?, которое теперь наступает. Без центра мы не успокоим и фронт". Договориться в данном случа? оказалось невозможным, так как Гучков прервал бес?ду, будучи "сп?шно вызван в Сов?т министров". Психологію момента Гучков, конечно, учитывал правильно, и всетаки остается непонятным, почему ни Правительство, ни военный министр в частности не выступили с р?шительным протестом и формальным запретом т?х сепаратных д?йствій самочинных делегацій, против которых взывало фронтовое командованіе.

Внутренне Алекс?ев негодовал. Значительно позже, когда Алекс?ев был отстранен от руководства арміей, он писал находившемуся в отставк? ген. Скугаревскому: "за этот "контр-революціонный" приказ разнузданная печать... требовала в отношеніи меня крутых м?р. Ко мн? правительством был командирован генерал, имя котораго посл? возрожденія нашей арміи будет записано на позорную доску, чтобы уб?дить меня в необходимости отм?нить приказ" (в своем дневник? Алекс?ев пояснил, что зд?сь им?ется в виду Поливанов). Молчаніе правительства приводило к тому, что весь одіум борьбы с эксцессами революціи на фронт? во вн?, в сознаніи широких кругов "революціонной демократіи", вновь переносился на реакціонность Ставки. В запоздалых (сравнительно с требованіями фронта) правительственных воззваніях к арміи, появишихся 8 и 9 марта, признавалось, что перем?ны в армейском быту могут происходить лишь распоряженіем правительства, что повиновеніе — основа арміи, что "глубоко прискорбны и совершенно неум?стны" всякія самоуправства и оскорбительныя д?йствія в отношеніи офицеров, героически сражавшихся за родину, и без сод?йствія которых "невозможно укр?пленіе новаго строя", но в этих воззваніях не было того конкретнаго, чего требовала армейская жизнь. Слов говорилось уже достаточно. Что это безволіе, диктуемое "психозом свободы" — своего рода бол?знь времени или боязнь раздражить л?ваго партнера, с которым представители военнаго министерства договорились в учрежденной уже так называемой поливановской комиссіи по реформированію армейскаго быта? Отсутствіе времени для продуманнаго д?йствія в лихорадочной обстановк? общественнаго кип?нія?[348].

Мы знаем, как сами члены Правительства в офиціальных бес?дах с представителями высшаго военнаго командованія на фронт? объясняли свое поведеніе — напомним, что Львов жаловался Алекс?еву 6-го: "догнать бурное развитіе невозможно, событія несут нас, а не мы ими управляем", а Гучков в письм? 9-го, пом?ченном "в. секретно", "в собственныя руки"[349], пытаясь "установить одинаковое пониманіе современнаго положенія д?л, считаясь в оц?нк? посл?дняго лишь с жестокой д?йствительностью, отбросив всякія иллюзіи", давал свою знаменитую характеристику безсилія Врем. Правительства: "Врем. Пр. не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряженія осуществляются лишь в т?х рзам?рах, как допускает Сов?т Р. и С. Д., который располагает важн?йшими элементами реальной власти, так как войска, жел?зная дорога, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Вр. Правит. существует лишь, пока это допускается Сов?том. Р. и С. Д. В частности, по военному в?домству нын? представляется возможным отдавать лишь т? распоряженія, которыя не идут коренным образом вразр?з с постановленіями вышеназваннаго Сов?та": Хотя военный министр и просил врем. и. д. наштоверха "в?рить, что д?йствительное положеніе вещей таково", едва ли надо еще раз подчеркнуть, что Гучков безконечно преувеличивает т? дефекты, которые существовали в организаціи власти, и совершенно игнорировал тогда тот моральный авторитет и ту исключительную популярность, которые им?ло в стран? в первые дни революціи, а, может быть, и нед?ли, Временное Правительство. Думается, объясненіе надо искать в другом — в изв?стном гипноз?, порожденном событіями. Казалось, что Петербург в революціонное время — это пуп русской земли[350]. Надо добиться положительных результатов в центр? — все остальное приложится само собой; мысль эту и выразил Гучков в бол?е раннем разговор? с Алекс?евым.

Централистическая гипертрофія приводила к тому, что взаимоотношенія Правительства и Ставки устанавливались разговорами по юзу, командировками офицеров, "осведомленных... в деталях создавшейся и Петербург? обстановки" и т. д., и не являлась даже мысль о необходимости в первые же дни непосредственнаго свиданія для выработки однородной совм?стной тактики. Казалось бы, что это было т?м бол?е необходимо, что военная психологія (не кастовая, а профессіональная) неизб?жно должна была расходиться с навыками общественными. Много позже, будучи временно не у д?л в Смоленск?, ген. Алекс?ев писал Родзянко (25 іюля): ..."Я сильно отстал и психологіи д?ятелей нашей революціи постичь не могу". Д?ло не в том, что Алекс?ев "отстал" — он был, кончено, органически чужд тому революціонному процессу, который происходил. Лишь присущій ему особо проникновенный патріотизм сд?лал его "революціонером" и заставил его приспособляться к чуждому міру. "Цензовая общественность" — думскій политическій круг должен был служить мостом к общественности революціонной, которая своими крайними и уродливыми подчас проявленіями должна была отталкивать честнаго военнаго д?ятеля, отдавшаго душу свою исполненію долга во время войны и боявшагося, что "соціалистическія бредни" заслонят собой "Россію и родину".

Необходимость контакта почувствовал и Гучков, когда писал свое конфиденціальное сообщеніе 9 марта. И т?м не мен?е военный министр незамедлительно не вы?хал в Ставку и не вызвал к себ? ген. Алекс?ева: "подробности современнаго положенія д?л вам доложат — писал Гучков — командируемые мною полк. Соттеруп и кн. Туманов, вполн? осв?домленные... в деталях создавшейся в Петроград? обстановки, ибо оба названные штаб-офицера находились с первых же дней революціи в Гос. Дум? и в близком общеніи, как с членами Врем. Правит., так и членами Сов?та Р. и С. Д.". Сам же Гучков, вы?хавшій на другой день на фронт, начал свой объ?зд с периферіи. 11 марта он был в Риг? — в район? 12 арміи Радко Дмитріева[351]. 13-го прибыл в Псков, гд? "сразу же было... сов?щаніе... по вопросам, связанным с броженіем в войсках". "Гучков — записывает в дневник Болдырев — как единственное средство успокоенія, рекомендует различныя уступки"; "Мы не власть, а видимость власти, физическія силы у Сов?та Р. и С. Д.". "Безпомощность" Врем. Пр. — странный тезис в устах представители власти на фронт? — была основной темой р?чи военнаго министра и на посл?дующих сов?щаніях, и на разных фронтах: через дв? нед?ли почти в таких же выраженіях говорит он в Минск?: "мы только власть по имени, в д?йствительности власть принадлежит н?скольким крайним соціалистам, водителям солдатской толпы, которые завтра же нас могут арестовать и разстр?лять (в записи Легра, которую мы цитируем, не упомянуты Сов?ты, как таковые). Что это: реалистическая оц?нка безвыходнаго положенія[352], или совершенно опред?ленная тактика, подготовлявшая среди команднаго состава, прінявшаго переворот, осуществленіе плана, который нам?тил себ? Гучков?