Третий король - Сломчинский Мацей - Страница 35

— Что? Какая краска? — недоуменно спросил Марчак.

— Обыкновенная краска. Белый грунт, так это, кажется, называется. Где было убийце удобнее всего спрятать «Третьего короля» от посторонних глаз, как не под слоем краски? Да и откуда бы поздней ночью взяться в замке свежей грунтовке? Сперва я подумал о пане Марчаке и пане Жентаре — они ведь тоже всегда имеют под рукой краску. Но ни я, ни моя коллега не заходили в их комнаты. Зато мы были в комнате пани Садецкой после того, как она закричала. Я вспомнил, что там под окном был прислонен к стене какой-то загрунтованный холст. Но неужели пани Садецкая оставила бы на самом виду мокрый холст, который мог ее выдать? Мне это казалось невероятным. Даже самый легкомысленный убийца старается всегда скрыть улики! И вдруг я осознал, что на это дело надо смотреть под совершенно иным углом зрения. Почему, собственно, все мы оказались в комнате пани Садецкой? Потому, что она закричала. Когда же мы стали стучать к ней, она не проявляла никаких признаков жизни. Это было бы естественно, лишь если пана Янаса застрелила она. Тогда для нее этот звон должен был звучать поистине адской музыкой! Вы только вообразите: вечером мы слышим легенду о том, что колокольчики звенят, когда умирает хозяин замка. Потом один из нас убивает его, возвращается к себе в комнату, закрашивает единственное доказательство его вины, раздевается... и тут раздается звон! После того величайшего напряжения, какого требует от человека убийство, к тому же незапланированное, можно сойти с ума от ужаса, когда в дело вмешиваются сверхъестественные силы. В первый момент пани Садецкая наверняка решила, что повторяется старая история, история, в которую она, конечно, до этого не верила, но не могла не поверить теперь, когда посреди спящего замка послышался звон колокольчиков — как раз там, где, как она знала, лежит тело убитого хранителя. Полумертвая от страха, она забыла о картине и обо всем остальном. А потом Катажина вошла к ней в комнату и задела полой халата свежезагрунтованный холст. Вы этого не заметили: до того ли вам было! Вас трясло от страха — я это видел своими глазами. Но когда три часа спустя вы услышали слова Катажины и увидели краску на ее халате, вы поняли, что эта женщина будет думать, где она могла посадить пятно, и если она это вспомнит, возникнет вопрос, зачем это вам понадобилось посреди ночи грунтовать холст. И вы решили убить ее. Кто бы тогда заметил пятно! Ведь оно бы вскоре высохло... К тому же это убийство, на первый взгляд, совершенно бессмысленное, завело бы следствие в тупик. Верно?

Садецкая приоткрыла рот. Она была очень бледна.

— Мне кажется, — Вечорек поднялся с пола и провел рукой по лбу, — мне кажется, что для человека, получившего по голове подносом, я говорил довольно связно. Пожалуйста, не отпирайтесь. Это бессмысленно. Того, кто везет сейчас картину в Варшаву, вот-вот задержат, и я уверен, что, узнав об убийстве, он предпочтет признаться во всем, чтобы отвечать только за кражу. Да и моя коллега...

— Я уже здесь, — откликнулась появившаяся в дверях Катажина. В руках у нее был белый, натянутый на раму холст. — Кажется, это она.

— Да, — прошептала Садецкая и потеряла сознание.

Вечорек поднял ее и уложил на стоявшую у камина кушетку. Никто не двинулся с места. Все молчали.

Капитан смотрел на бледное миловидное личико.

— Жаль, — тихо сказал он. — Очень жаль. — Он повернулся к Катажине. — Останься с ней. Уже шесть, я позвоню в полицию.

Он вышел из библиотеки. Эхо его шагов разнеслось под высокими сводами замка и затихло вдали.