Готовая на все - Джонсон Сьюзен - Страница 16

Так пролетело два года. Жизнь маркиза разительно отличалась от его прежнего существования. Давние приятельницы отчаялись когда-либо насладиться его обществом. Настроенная более решительно, чем большинство воздыхательниц, прелестная графиня Грейсон умудрилась проникнуть в его дом и кровать. Позже она признавалась, будто он, едва успев бросить на нее взгляд, преспокойно объявил, что предпочитает спать один, повернулся и вышел из спальни. После этого случая маркиз отдал строжайший приказ никого не пропускать в Вудхилл без его разрешения.

Как-то жарким августовским днем маркиз просматривал почту, открыв двери и окна навстречу солнечному свету и теплу. «Что она сейчас делает?» — в который раз гадал он, распечатывая последнее письмо от детективного агентства в Париже, чьи услуги до сих пор продолжал оплачивать. Ожидая от них не более чем обычного квартального отчета, не содержавшего никаких новых сведений, он развернул короткую записку, откуда выпал газетный снимок.

«Это то самое ожерелье?» — спрашивал его парижский агент.

Маркиз поднес фото к глазам, пытаясь рассмотреть неясное изображение. Чернильная стрелка указывала на даму, одну из приглашенных на прием в честь австрийского посла в Париже.

Стараясь не давать волю напрасной надежде, маркиз внимательно изучал снимок. Женщина была блондинкой. Очевидно, изменила цвет волос. Но глаза… Глаза и губы Софии. На шее женщины сверкало колье, его последний подарок. И неожиданно светлые волосы на его глазах превратились в пылающие огнем пряди, а женщина на заднем плане сошла с фотографии в комнату.

Через двадцать минут он покинул Вудхилл, а через пять часов пересек Ламанш. Когда владелец детективного агентства наутро пришел в контору, только что приехавший с Северного вокзала маркиз уже ожидал у дверей, небритый, взъерошенный, и потребовал немедленных ответов.

Остаток дня ушел на то, чтобы разыскать изображенных на снимке людей, которые могли бы опознать женщину с бриллиантовым колье.

Она оказалась княгиней Марианой, регентом небольшого княжества на границе Далмации и Монтенегро. Княгиня правила от имени маленького сына, князя Савы.

Из Парижа маркиз выехал в Зальцбург и далее в Загреб. Поезд мчался по пустынной местности, где протекало множество речушек, впадавших в Адриатическое море, которое в этот пасмурный день выглядело как одно из унылых шотландских озер. Небо, море и острова сливались в серый туман, рассекаемый дождевыми струями. В Загребе он сел на пароход, идущий мимо Коршулы в Рагузу. Там маркиз нанял экипаж и отправился в глубь материка.

Места, которые он проезжал, были настолько живописны, что казались театральными декорациями: сочная зелень лесов, перемежаемая темными тонами сосен, величественные горные пики, глубокие озера, фруктовые сады и виноградные лозы в долинах, домики, утопавшие в цветущих розах, водопады, низвергавшиеся с высоких скал. Повсюду в буйном изобилии росли осины, инжир, тополя, березы, гибкие лозы вистерии, словно в некоем первобытном раю. Наконец он прибыл в маленькую столицу, напоминавшую миниатюрную Венецию: белостенные дворцы и церкви, сверкающие под полуденным солнцем.

Княжеский дворец был выстроен из белого мрамора: бесчисленные террасы, поросшие кустарником и цветами, спускались уступами с крутого холма. Но маркиз не замечал красоты окружающего пейзажа. Только одна мысль не давала покоя: поскорее увидеть ее.

У ворот его остановила стража, но он настоял на том, чтобы поговорить с Григорием, объясняясь с солдатами на дюжине иностранных языков, пока те не поняли, о чем он толкует, и не отвели в караульную.

При виде нежданного гостя Григорий нахмурился:

— Я надеялся, что вы благополучно ее забыли.

— А я, в свою очередь, мечтал, что она останется со мной в Вулхилле, — холодно возразил маркиз. — Видимо, мы оба ошибались.

— Я мог бы не пускать вас к ней.

— Не советовал бы усложнять! — вызывающе бросил Хью. — Британский премьер-министр будет более чем рад прийти мне на помощь.

Григорий на мгновение растерялся.

— Зачем ему это?

— Видите ли, я его крестник, но дело не столько в этом, сколько в том, что он симпатизирует мне и находит рассказ о моем тогдашнем похищении весьма интригующим, — сообщил маркиз и, кивком показав на дверь, добавил: — Поэтому и предлагаю известить княгиню о моем приезде.

— Что вы намереваетесь делать?

Взгляды мужчин скрестились. Напряжение сгустилось, став физически ощутимым.

— Пока не знаю, — выговорил наконец маркиз.

У княгини осталось немного времени, чтобы взять себя в руки и оправиться от потрясения, вызванного новостью. Войдя в гостиную, где ожидал маркиз, она уже сумела казаться спокойной и невозмутимой.

— Ты нашел меня…

— А ты воображала, что не найду?

Княгиня пожала плечами, и цветастые шелковые оборки едва слышно зашелестели.

— Прошло почти три года, — заметила она, не упоминая о его репутации донжуана, всегда готового обольстить и тут же забыть женщину.

— Ты хорошо спряталась, — бесстрастно обронил он.

— Это было необходимо.

Только сверхъестественное самообладание давало ей силы говорить с ним как с чужим, незнакомым человеком. Но как трудно держаться, когда он заполнил комнату своим присутствием, а глаза горят такой яростью, что словно сжигают ее. Когда она способна помнить лишь о сладости его объятий…

— Ты посчитала, мне безразлично то, что сын не знает своего отца?

— Конечно, нет!

— Разумеется, нет, — мягко сказал он, думая о том, что рассказал ему британский консул в Рагузе. — Я слышал, твой муж мертв.

— Да, — выдавила она, с трудом выдерживая беспощадное презрение его взгляда.

— И ты его убила.

Мариана немного помолчала, прежде чем ответить.

— Да, каким-то образом… можно сказать и так, — призналась она, слегка вздернув подбородок, чтобы выстоять против его обвинений. — А ты проделал этот путь, чтобы обличить меня?

Она не позволит делать из себя злодейку и убийцу, что бы он там ни утверждал.

— Если это так, желаю тебе благополучно вернуться в Англию.

— Какой цвет настоящий? — осведомился он, показывая на ее светлые волосы.

— Это так важно? — раздраженно процедила она.

— Просто я помню тебя другой, — тихо пояснил он внезапно изменившимся голосом, в котором снова прозвенели доброта и тепло, голосом, который она помнила со времени, проведенного в Вудхилле. — Так ты надела мое ожерелье в тот парижский вечер?

Мариана вынуждала себя держаться отчужденно, хотя хрипловатый тембр пробуждал поток воспоминаний, казалось, навеки умерших.

— Я часто ношу его, — пояснила она.

Каждый день. Каждый Божий день, хотя этого она ему не скажет. Но его подарок стал единственным талисманом, надежной опорой в ее одиноком мире.

— Тебе следовало написать. По крайней мере когда родился наш сын.

— Я хотела. И не только написать, — вздохнула княгиня, — но обстоятельства не позволили. У меня нет личной жизни, Хью. Ты должен это понять.

— Как и у меня. С тех пор как ты исчезла, я тосковал по тебе, — прошептал маркиз. Он стоял неподвижно: высокий, смуглый, греховно-красивый, совсем такой, каким она его помнила. А его слова… мечта, воплощенная в жизнь…

— А я не смела тосковать по тебе. Мне не позволяли, — слегка улыбнулась она, начиная надеяться, что Господь, может, все-таки ответил на ее молитвы.

— Григорий…

Ее улыбка стала чуть шире.

— Он не дает угаснуть моему чувству долга.

— А я в это время был вдали от сына и не видел его первых шагов.

— Прости меня за это. Но моя жизнь должна быть принесена в жертву этому…

Мариана показала на широкие окна, за которыми раскинулся город.

— Кроме того, я думала, что ты довольно скоро утешишься и найдешь себе другие развлечения.

— А ты? — внезапно взорвался он. — Ты сумела найти себе другие развлечения?

— Если хочешь знать, я жила строже монашки, но считала, что ты, как всегда, ищешь свои обычные удовольствия… привычка — вторая натура…