Будни наемника (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 25

Похоже, вожак слегка удивился, что я до сих пор не сбежал. Приподняв бровь, смерил меня оценивающим взглядом. Бросил взгляд вправо-влево, на своих подчиненных, потом заявил:

— Я проверю. Но позже.

Вожак улыбнулся, растягивая губы, обнажив десны. Повинуясь беззвучной команде начальника, остальная банда мгновенно спрятала оружие, повернулась через плечо и ушла.

— Я проверю, — повторил вожак, догоняя остальных.

Проводив взглядом пятерку, перевел взор на котика, нервно вылизывавшего шубку. Захотелось погладить отчаянного храбреца, но вспомнив про тот случай на постоялом дворе, не рискнул.

— Эй, парень, а эти ушли? — высунулась из-за двери голова в некогда белом, а теперь потемневшем от копоти колпаке.

Это кто же здесь парень? А, так это я. Я нынче в простом обличье, словно опять вернулся наемник Артакс.

— Ушли, — сообщил я, проходя внутрь.

— Ну, ты и храбрец! Чарка шнапса за счет заведения, — совершенно искренне сказал дядька.

— Лучше кваса или кавы, то есть, кофе, — сообщил я.

— Есть и то, и другое.

— Тогда каву.

Трактирщик закивал и унесся в сторону кухни.

Искать свободное место не пришлось, потому что в трактире почти никого не было. Усевшись к окну, подождал хозяина, притащившего мне каву. Судя по запаху — очень неплохая. Поставив передо мной чашку, хозяин спросил:

— Что есть станешь? Мясо или рыба? Мясцо хорошее, баранина на ребрышках, но я бы посоветовал форельку жареную. Свежая, утром доставили.

Я кивнул, а потом спросил:

— А это что за люди?

Трактирщик скривился.

— Не знаю, что за люди, но лучше бы сюда не ходили. Сидят, словно утопленники, прямо-таки тиной разит. Ничего худого не делают, но к ним даже отпетые забияки подойти боятся. У меня трактир хороший, все свежее, но эти гостей распугали.

— А что заказывают?

— А ничего не заказывают. Они вообще ничего не едят. Припрутся и сидят, смотрят, а у меня от их взглядов холодный пот.

— А чем занимаются?

— Вроде бы возчики, но лошади их боятся, спасу нет. А чтобы их слушались, они коней бьют безжалостно. Где это видано, чтобы возчик скотину бил? Он ее холит, лелеет, сам не поест, а коняшке корма задаст. У нас сердце кровью обливается, когда лошадь бьют, а боязно влезать. Вон, Ермаш, уж на что сильный был, так как-то раз коняку решил защитить, эти его на месте и порешили.

Коней бьют? Вот сволочи.

— А власть куда смотрит? Так вот прямо на улице порешили и никто не вмешался?

— Ты что, парень, с луны свалился? — вытаращился на меня хозяин. — А кто вмешается-то? Хозяевам нашим, тангарам, до нас дела нет. Они в своем городе живут, сами сюда не приходят, нас к себе не пускают. Они с нами даже разговаривать не станут. Не веришь?

Почему же, очень даже верю. Уже одно то, что гномы не сообщают людям свои имена, о чем-то говорит. Еще неприятно поразило другое: Димдаши, с которыми, как мне казалось, у меня сложились если не дружеские, то хотя бы приятельские отношения, по мере приближения к Винне-Ноу менялись на глазах, и не в лучшую сторону. Я-то рассчитывал проехать весь путь в карете гномов, но за два дня до конца пути со мной перестали разговаривать, оба гнома демонстративно прикрывали носы платками, разговаривали друг с другом на своем языке, бросая на меня уничижительные взгляды. Чтобы не взорваться и не поубивать недавних приятелей, мне пришлось перебраться на запятки, едва-едва уместившись между сундуками. Спасибо, что не заставили идти пешком.

Вспомнилось (хотя и не слишком силен в истории Силингии), что после распада королевства Нимотен, между гномами и людьми развязалась война, из которой мы вышли победителями. Может, зря предки герцога не довели дело до конца и не загнали высокомерных недоростков подальше?

Винне-Ноу, спрятавшийся за стеной, мне толком и не удалось рассмотреть, но кое-что углядел, благо, что город расположен на горе. Увидел, что имеется широкая улица, петляющая, словно следы зайца в поле, вдоль которой выстроились двухэтажные дома. Они не вытянутые к небу, словно старые тополя, а массивные и приземистые, сложенные из обработанного камня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Одна ли здесь улица, или это проспект, от которого вьются улочки поменьше и переулки, не разглядел, помешали здания.

Поселок людей расположился ниже, по склону. Вот тут уже похоже на наши селения — узкие улочки, тесные проезды и тупики. Каменщики, строившие дома, не озаботились обработкой камня, а просто накладывали его друг на друга, подгоняя по впадинам и выемкам, а промежуток щедро заполняли раствором. Имелись и деревянные строения, но их очень мало, и все уже старые.

Но рассматривать достопримечательности я не стал, а отправился отыскивать трактир.

— А откуда здесь люди появились? — поинтересовался я. — Чего вам в Силингии-то не жилось?

— Нет, ты точно с луны свалился, или с другой стороны гор пришел. Тут же каторга. И все население либо бывшие каторжники, либо дети ихние, как я. Отец, как свое оттрубил, весть нам с мамашей прислал, чтобы сюда приехали. Вот, мы и приехали. Есть и другие, но мало. Туточка те, кто отбарабанил срока, что герцог влепил. Нет, врать не стану, многие домой подаются, а есть такие, кому подеваться некуда. Родных нет, все померли, жена к другому ушла, а дом за долги продали. Куда идти-то? На руднике, где каторжники работают, там и порядок, все честь по чести, гворны приглядывают. А на волю вышел — живи как хочешь. Кто-то на руднике остался, а живет здесь, заработки хорошие, только на работу идти долго — часа два, кто в возчики устраивается, если тангарам в столицу ехать — платят щедро, только нужно свою лошадь иметь — у гворнов коняки мелкие. Есть те, кто охотится, а кто у хозяев разрешение получил форель разводить. Было бы желание, а дело любому найдется. Мне от отца трактир остался, да связи старые, чтобы и мясо свежее и рыбу доставляли, неплохо живу. Есть еще пара харчевен, похуже, но там тоже не бедствуют. Женщин-то тут почти нет, а мужики разве захотят себе обеды да ужины готовить? На завтрак еще яичницу пожарят, сосиску отварят, а потом? Мы-то потихоньку начали порядок наводить, мэра выбрали, подумываем о своей страже, чтобы все, как у людей было, но с год назад, или поменьше, вот эти вот появились, утопленники. Если бы один, два, а даже десять, справились бы. Бывали у нас лихие парни, хотели поселок под себя подмять, не вышло. А вот с двадцатью боятся связываться. Это пока их пять, потом остальные припрутся, коней приведут.

— А чего эти утопленники, как ты их назвал, вообще объявились?

— Так как чего? Хозяева герцогу серебро возят, работа выгодная. Гворны строгие, но щедрые, никогда не обманывают. А за одну ездку можно себя до конца жизни обеспечить. У нас в возчики, чтобы серебро везти, много желающих, но как эти тут появились, так всех остальных словно смыло. А кому хочется с упырями связываться?

— С упырями? — переспросил я. Вроде, только что утопленники были.

— Ага, — подтвердил хозяин. — Это мне кажется, что они тиной пахнут, но кое-кто этих парней упырями считает. Врать не стану, но люди видели, как у одного мертвеца кровь пили.

Хозяин покрутил носом, ахнул и помчался на кухню, откуда послышались вопли. Верно, распекал повара за пережаренную рыбу.

Ко мне подсел один из молчаливых мужчин, прежде в одиночестве попивавший пиво. Мы какое-то время просто пили — он свое пиво, а я каву. Потом незнакомец спросил:

— Ты кем будешь?

— Наемник, серебряный обоз стану сопровождать, — ответил я. Какой смысл делать из этого секрет?

— Хм... — глубокомысленно изрек мужчина, стряхивая с усов пену. — Парень ты бывалый, вижу, что воевал, но ты покойник. Вот если таких как ты человек с двадцать, тогда есть смысл.

Я сам пытался убедить Димдашей — когда они еще разговаривали, взять для охраны весь отряд латников, так нет, нельзя. Дескать, даже в селение людей не подобает приводить воинов. Одиночку, вроде меня, еще можно стерпеть, но без боевого коня. И есть договор с первым герцогом Силингии, согласно которого на земли тангаров не вступит нога воина.