Рандеву с Валтасаром - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 79

– Все время книги, – засмеялась Мэрриет. – Мы с Мулаймой отправили целую коробку книг домой. И даже два раза просили Нелли принять наши вещи, чтобы отправить в Берлин.

– Я тоже передал ей часть своих книг, – улыбнулся Дронго, – я накупил их здесь довольно много.

– Мулайма даже выписала себе книги по почте, – вспомнила Мэрриет. – И получила посылку в Ганновере.

В каждом городе участникам поездки дарили огромное количество журналов и книг. Именно поэтому им было разрешено сдавать вещи в немецкий оргкомитет, чтобы отправлять их в Берлин, где их можно было бы получить по завершении путешествия. Но многие отправляли книги домой.

Он приехал в «Невский палас» и не успел принять душ, как ему позвонил Вейдеманис.

– Можно я к тебе поднимусь? – спросил Эдгар.

– Я начинаю тебя бояться, – пошутил Дронго, стоя в ванной комнате. – Откуда ты узнал, что я здесь?

– С кем поведешься, – парировал Вейдеманис. – Ваша первая гостиница находится на Литовском проспекте, а отель «Невский палас» буквально за углом, на Невском. Я подумал, что ты обязательно переедешь. И позвонил, чтобы узнать, в каком ты номере. Вот и весь секрет. Тебе ведь нужно быть поближе к ним. И вряд ли ты стал бы переезжать куда-нибудь далеко.

– Да, – согласился Дронго, – ты меня убедил. Поднимайся, я как раз вылезаю из ванной.

Через несколько минут они с Эдгаром сидели в баре. Дронго, как всегда, заказал себе чай, Вейдеманис такой же привычный кофе.

– У меня остались трое подозреваемых, – напомнил Дронго, – и сегодня все трое будут на пресс-конференции в манеже. Значит, есть возможность поговорить с каждым. Я тебя прошу быть там в четыре часа дня. Только не опаздывай. Сумеешь пройти без пригласительного билета?

– Конечно, – кивнул Вейдеманис. – Значит, ты думаешь, что подозреваемый в числе этих троих?

– Остались только они. Двое немного понимают по-гречески, а Иван Джепаровски вообще хорошо говорит на этом языке, а ведь Темелиса кто-то позвал в тамбур. Сильвия не помнит, кто, хотя Темелис прошел мимо нее. И это понятно, ведь она говорила с женихом. Но, кроме нее, этот же разговор слышала из своего купе Виржиния Захарьева. Кто-то позвал Темелиса. И я попытаюсь выяснить, кто именно. Вот и вся логика. Сегодня в четыре часа мы постараемся найти преступника.

– Будь осторожен, – предупредил Эдгар, – он может быть вооружен.

– Не думаю. Этот человек не убийца, зачем ему так подставляться?

– В любом случае возьми пистолет. Бискарги ведь хотел тебя убрать.

– Ты лучше позвони Потапову и попроси, чтобы прислал туда официальных представителей ФСБ. Желательно двоих или троих. Надеюсь, они не пошлют к нам Хоромина.

– Нет, – засмеялся Вейдеманис, – можешь быть уверен. Я позвоню Потапову и постараюсь его убедить. Ты убежден в своих силах?

– Не до конца. Меня что-то смущает. Но я постараюсь преодолеть в себе это чувство.

– Увидимся в манеже, – сказал Эдгар, поднимаясь со стула.

Дронго, допив свой чай, вышел на улицу. Город действительно был неухоженным и блеклым. Перестройка, начатая столько лет назад, отразилась на Ленинграде-Санкт-Петербурге явно не лучшим образом. Бывший мэр, уже умерший к этому времени, был больше политиком и демагогом, чем хозяином города. А нынешний успел отличиться только гибкостью спины и умением предавать своих хозяев, сдав поочередно сначала бывшего мэра, потом бывшего президента, затем бывшего премьера, ставшего лидером движения, в котором далеко не последняя роль отводилась нынешнему главе Санкт-Петербурга. Он сдавал всех, чтобы уцелеть, и добился своего, сумев остаться на своем посту. Но городу, великому городу, которому так недоставало внимания и заботы рачительного хозяина, не стало от этого лучше.

Дронго шел по улицам и мрачно замечал покосившиеся оконные рамы, давно не чищенные памятники, выбоины на тротуарах. Но он умел видеть и другое. Он видел лица горожан. Он намеренно разговаривал с ними, едва предоставлялась такая возможность. И он чувствовал, как несколько отходит. Это были те самые ленинградцы, которые в массе своей составляли оппозицию режиму Сталина в тридцатые годы, которые умирали в голодном блокадном городе, но не помышляли о его сдаче во время войны, которых уничтожали в конце сороковых за их вольнолюбивый дух, которые сделали свой город настоящей культурной столицей страны, где подлинная интеллигентность была не признаком слабости, а проявлением силы. Горожане не изменились. Словно они жили в другом времени и в другом городе. Люди не разучились улыбаться, они говорили на неповторимом русском языке, не коверкая слова, как в других регионах страны. Они уступали дорогу женщинам, вежливо извинялись и снисходительно прощали приехавшим их странности и слабости. Это был город, в котором не было агрессивной энергетики, словно культурная аура, копившаяся в его воздухе столетиями, все еще оказывала магическое воздействие на его жителей.

К манежу он подошел в прекрасном настроении. Он успел пройтись по Невскому и выйти к Неве. Почему-то вспомнились слова Бродского: «На Васильевский остров я приду умирать». Умирать не хотелось. После прогулки он почувствовал прилив сил. У здания Исаакиевского собора он встретил Ивана Джепаровского. Тот стоял у ограды, молча разглядывая величественное сооружение.

– Удивительный город, – вздохнул Джепаровски, – я здесь часто бывал раньше. Я редко вижу сны, но если вижу, в них всегда присутствует частичка этого города.

– Я его тоже люблю, – признался Дронго. – Очень люблю. И жаль, что он сейчас в таком состоянии.

– Это пройдет, – отмахнулся Джепаровски, – главный капитал – это его люди. Если они любят свой город и верят в него, все будет хорошо, поверьте мне, я знаю, что говорю.

– Вы идете на пресс-конференцию?

– Конечно. Осталось десять минут.

– А другие участники будут?

– Все будут. А как же иначе? Я успел вколоть себе дозу инсулина сегодня утром, чтобы не отвлекаться на разные пустяки.

– Вы каждый день делаете себе укол?

– Каждый день. Вообще-то нужно два раза в день, но у меня не такая запущенная форма диабета, и я делаю один укол, обычно днем. А почему вы спрашиваете?

– Днем, – повторил Дронго. – А в поезде вы тоже делаете себе уколы?

– Разумеется. Обычно мне помогает Селимович, он умеет это делать. Он ведь был на войне, видел такие ужасы. Я ему очень благодарен за помощь.

– Темелис погиб как раз во время обеда, вернее, сразу после него. Вы сделали себе укол до этого?

– Нет, не успел. Мы ведь обедали во вторую смену. Мы договорились с Мехмедом, что он сделает мне укол, как только мы пообедаем. И вдруг такая трагедия. Я очень нервничал, Темелис был хорошим человеком.

– Вы были с Зораном в первом купе, рядом с тамбуром, где произошло убийство. Вы ничего не слышали?

– Нет, ничего. Мы вернулись все трое в свое купе – Зоран, я и Селимович.

– Вы не выходили из вагона?

– Нет, конечно. Селимович сделал мне укол. Он молодец, такой внимательный. А Зоран, кажется, взял свою записную книжку и пошел к вам. Вот, собственно, и все. Вернее, он ушел к вам еще до убийства. А потом поезд остановился и мы узнали страшную новость.

– У вас одноразовые шприцы? – уточнил Дронго.

– Да, конечно. Слава Богу, с этим сейчас проблем нет.

– Спасибо, – кивнул Дронго, протягивая ему руку, – вы мне очень помогли. Идемте быстрее, там нас уже ждут.

Пресс-конференция прошла довольно вяло, было человек двадцать журналистов, которые почти не задавали вопросов. В заднем ряду сидел Вейдеманис. Дронго пытался понять, кто из журналистов представлял ведомство Потапова. За большим столом вместе с тремя представителями Балкан сидели Павел Борисов, Яцек Пацоха, Мураев, Харламов и две женщины – Виржиния Захарьева и Драгана Павич. Когда пресс-конференция закончилась и журналисты потянулись к выходу, Пацоха попросил участников «Экспресса» остаться, сказав, что у Дронго есть короткое сообщение.

Журналисты вышли, и в небольшом зале не осталось никого из чужих, если не считать Эдгара, сидевшего в последнем ряду, и высокой рыжеволосой девицы, возившейся со своим фотоаппаратом в первом ряду.