Рандеву с Валтасаром - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 41

– Вовремя пришел, – кивнул Оруджев, – через полчаса здесь появятся итальянские и немецкие журналисты. Иди быстрее в душ, я уже включил сауну.

Дронго медленно разделся и прошел под душ. Неожиданно он увидел, что Мураев недоуменно смотрит на его грудь.

– Что это у вас? – спросил он. – Вы были ранены?

Дронго смутился. Он забыл, что вода делает более четким шрам на его груди – эту рану он в свое время получил от Луизы Шернер. Он невольно отвернулся.

– Это случайно, – сказал он. – просто не рассчитал, когда прыгал с вышки.

– Как это – не рассчитал? – удивился Мураев. – Этот след не от падения с вышки. Вы были ранены?

– Не помню, – сказал Дронго, – наверное, был.

– Не хотите говорить, – понял Мураев.

– Не хочу, Михаил Николаевич. О чем говорить? Страна, которую я защищал, канула в лету, все идеалы оказались ни к черту. Иногда я кажусь себе динозавром. Слишком много личного осталось в другой жизни.

– Понимаю. – тяжело кивнул Мураев, – я сам не люблю вспоминать прошлую жизнь. Извините, если я вас обидел. Про вас столько рассказывают разных легенд. Говорят, что вы тот самый Дронго, которого знает вся Европа.

– Это обычное преувеличение.

Дронго встал под душ и закрыл глаза. Он вошел в сауну позже остальных. Может, поэтому он остался в ней чуть дольше обычного. Потом был долгий перерыв, когда они отдыхали на веранде. Оруджев и Харламов вернулись в сауну, а Дронго все еще сидел рядом с Мураевым.

– Вы знаете, – сказал Михаил Николаевич. – я ведь тоже не всегда принимал перемены, которые происходили в нашей жизни. И со многим был не согласен. Несколько лет назад меня выдвинули на государственную премию, и я был абсолютно убежден, что не получу ее. И знаете почему? Я нелицеприятно высказывался про нашего бывшего президента. Но, к моему огромному удивлению, премию мне дали. Очевидно, люди, которые меня представляли на премию, не читали моих книг.

– Так иногда бывает. – согласился Дронго, – но из-за этого вы не стали менять свои взгляды.

– Нет уж, увольте, – нахмурился Мураев. – мне за шестьдесят, и в моем возрасте как-то неприлично их менять.

– А я считаю, что это неприлично и в сорок, – вздохнул Дронго, – хотя Лоуэлл полагал, что не меняют своих взглядов только покойники и дураки.

– Он был неправ, этот ваш Лоуэлл, – в сердцах сказал Мураев, поднимаясь со скамьи и направляясь в сауну.

Дронго остался сидеть на скамье. Он долго сидел с закрытыми глазами. Даже когда Мураев и два его товарища вышли из сауны и отправились в душ, чтобы затем переодеться и спуститься вниз, Дронго продолжал сидеть на скамье. Потом он тяжело поднялся и направился в сауну. Выходивший из душа немец с возмущением оглядел Дронго. Тот понял, чем был возмущен немец: у дверей сауны висела надпись, запрещавшая входить туда в купальных костюмах. Дронго вздохнул и, сняв плавки, вошел в сауну. Он постелил полотенце, лег на спину и закрыл глаза.

Но его одиночество длилось недолго. Неожиданно перед стеклянной дверью появились две немецкие журналистки.

– Только этого не хватало, – пробормотал Дронго, чуть приподнимаясь.

Немки спокойно разделись и вошли в сауну. Одна из них расстелила полотенце и легла рядом с Дронго. Другая оказалась на нижней полке. Та, что лежала на нижней полке, взглянула на Дронго и отвернулась, словно здесь никого не было. Он быстро отвел глаза.

«Интересная ситуация, – с некоторым смущением подумал он. – Никогда не попадал в более дурацкое положение».

Встать и уйти было невозможно. Он почувствовал смущение и перевернулся на живот. Но долго лежать в таком положении тоже не смог. Его тело реагировало на присутствие двух голых молодых женщин, и ему было неловко, что он вел себя не совсем адекватно.

Немка, лежавшая рядом, с интересом посмотрела на него, не понимая, почему он так нервничает. В этот момент за дверью показалась итальянская журналистка – высокая черноволосая женщина с крупной грудью, широкими бедрами и узкой талией. Она медленно раздевалась за дверью перед тем как войти в сауну.

«Кажется, пора уходить», – подумал Дронго, и без того чувствовавший себя неловко. Он пытался лечь на живот, но полотенце уже нагрелось, и он каждый раз с проклятиями переворачивался на спину, стараясь не смотреть в сторону немок, насмешливо наблюдавших за ним.

Итальянка вошла в сауну. Он заставил себя смотреть в потолок, чтобы не видеть раздетую женщину. В накаленном воздухе сауны он чувствовал себя скованно. Вошедшая обнаружила, что нижняя полка занята. Очевидно, она любила париться: расстелив полотенце на полке рядом с теми, где находились Дронго и немецкая журналистка, она заняла ее.

«Сумасшедший дом, – обреченно подумал он, – какой я, к черту, европеец. Я самый настоящий азиат».

Итальянка взглянула на него, улыбнулась и легла. Она оказалась почти рядом с его ногами. Он пошевелил пальцами и взглянул на лежавшую женщину. Итальянка была сложена безупречно. Дронго закрыл глаза. Чтобы выйти, нужно подняться и перешагнуть через одну из немок. Не говоря уже о том, что подниматься придется буквально на глазах у итальянки.

«Чертовы нудисты», – думал он. Ему было не смешно. Немки же прыскали. Их, очевидно, забавляла эта ситуация.

«Не буду о них думать», – вздохнул он, заставляя себя мысленно переключиться на что-то другое. Но сделать это было невозможно. Дронго посмотрел на лежавшую рядом немку, потом перевел взгляд на итальянку. Та повернула голову и взглянула на него, а затем медленно и спокойно осмотрела с головы до ног. Неожиданно она широко улыбнулась и громко сказала:

– О мама миа! Браво, сеньор!

Он с ужасом поднял голову. Она смотрела именно туда, куда не нужно было смотреть. Дронго почувствовал, что краснеет. Он не был аскетом и не отличался особым целомудрием, но ему было неловко. В этой сауне ему стало очевидно, что он никогда не сможет стать стопроцентным европейцем.

– Извините, – сказал он, пытаясь подняться.

Итальянка продолжала с восхищением смотреть на него. Он решительно перешагнул через немку. Последняя даже не открыла глаза.

«Никогда в жизни больше не буду появляться в этих немецких саунах, – торжественно поклялся Дронго. – Какой идиот придумал эти нудистские забавы». Он выскочил из сауны, чувствуя, что задыхается. Голый немец, похожий на большую розовую свинью, лениво посмотрел на выскочившего Дронго. Немец был в состоянии неги. Его явно не волновали голые женщины.

«Нужно было уйти вместе с остальными», – подумал Дронго, бросаясь к своим вещам. Через минуту он был в своем номере, где решил принять душ.

«Мы другие, – размышлял он, ожесточенно орудуя мочалкой, – у нас другие взгляды, другая мораль. Нам кажется постыдным обнажаться перед другими. Они воспитывались на западноевропейской живописи, где был развит культ голого тела. Для них сексуальная революция – это событие тридцатилетней давности, а автоматы с презервативами так же естественны, как для нас автоматы с минеральной водой. Они не стесняются признаваться в своих гомосексуальных и лесбийских симпатиях, а для нас это страшное табу до сих пор».

Он вышел из ванной, собираясь позвонить портье. И вдруг сел на диван и расхохотался. Он не мог себе представить, что поведет себя подобным образом. Видимо, сказалась его неготовность к такому развитию событий. Позвонив портье, он вызвал горничную и, дав ей десять долларов, попросил срочно погладить темно-синий костюм и белую сорочку. Через двадцать минут женщина принесла костюм, и он начал одеваться.

Спустившись вниз, Дронго увидел испанцев – Альберто Порлана и его супругу. Оба были взволнованы.

– В наш номер проник человек, сообщил Альберто. – Мы уже сообщили в полицию. Сейчас они должны приехать.

– У вас что-то пропало? – спросил Дронго.

– Ничего особенного, – ответил Альберто, – немного денег, зонтик моей супруги и мой дневник. Странно, что вор смог открыть мой дипломат, закрытый на кодированный замок, и украл только дневник и деньги, оставив портфель.