Книга несчастных случаев - Вендиг Чак - Страница 13

По крайней мере, так решил Олли.

10. Выпиленная сова

Мэдди купила себе долбаную цепную пилу. «Штиль-192».

Очень легкую. Очень удобную. С короткой черной направляющей шиной[18]. С антивибрационной системой. А еще – вот дерьмо-то – пила обошлась ей в четыреста долларов.

С деньгами было туго – ну хорошо, за дом они заплатили один доллар, но затраты на переезд, потом еще пришлось купить кое-какую новую мебель, и, о да, через неделю предстояла первая налоговая выплата, – но пила была нужна для искусства. Это ее работа. И Мэдди знала, что для работы ей нужна эта пила.

Пила пела, словно ангел со стальными зубами.

Мэдди тоже запела.

– Люблю тебя, бензопила! – нараспев произнесла она, прежде чем положить пилу в машину и отвезти домой. Накормить.

И как же она ела!

Мэдди нашла поваленное дерево, еще не гнилое, судя по виду, упавшее этой весной или летом. Своей новенькой пилой она отпилила от ствола чурбан – вжжжик, вжжжик, как разрезать свежую булочку, – и откатила его в сторону. Потом поработала с пнем, сделав из него ровную рабочую поверхность, и с добрым старым «раз-два, взяли!» установила отпиленный чурбан на материнское основание. (Что вдруг показалось мрачной шуткой – вроде как протянуть трупу его же отрубленную руку – «не подержишь секундочку?»)

Установив чурбан на импровизированную подставку, Мэдди снова завела бензопилу. Вибрация передалась костям рук.

И она принялась пилить.

Мэдди взялась за работу, не имея никакого представления о том, что хочет сотворить. Иногда сначала возникал замысел – желание сделать что-то определенное. Но гораздо чаще процесс творчества оказывался не выражением устремлений Мэдди, а, скорее, археологическими раскопками: задачей художника было просто отыскать то, что пытался спрятать материал. И извлечь это на поверхность, чтобы все увидели.

Или, как в случае Мэдди, выпустить на свободу заточенную внутри душу.

Потому что именно это она ощущала. Будто что-то освобождает. Что именно, она не знала. Ей не было до этого дела. Она просто работала и работала, пропил здесь, углубление там, повернуть пилу, провести в сторону, вглубь – и получалось все быстрее и быстрее, у нее начали неметь руки, мысли в голове зацикливались, острые зубья цепи забрызгивали опилками защитные очки, и вот уже появилось что-то…

Два заостренных уха…

Глубоко запавшие глаза под мстительно нахмуренными бровями…

Лапы, когти, вцепившиеся в основание…

Крылья, клюв – сова, вот что это было, Мэдди обнаружила в чурбане сову – стружки и опилки летели в стороны, пила рычала, вгрызаясь в дерево, обозначая перья, придавая форму крыльям, все быстрее и быстрее освобождая сову…

Мэдди полностью отдалась работе. Работа захлестнула ее ревом крови в ушах, подобным реву надвигающегося потопа.

11. Круги, осечка и неуместный запах торта «Муравейник»

В пикапе Фиги царил адский бардак. Повсюду какие-то бумаги и упаковки от продуктов. На заднем сиденье – ящик с инструментом. Тут и там смятые стаканчики из-под кофе. И бутылки с содовой – нет, погодите, не с содовой. С комбучей[19].

– Ты пьешь комбучу? – удивленно спросил Нейт.

– Пью.

– Моя жена Мэдди тоже иногда пьет. На мой взгляд, это похоже на помои с плавающим на поверхности капустным салатом.

– Это сам гриб. Материнская культура, симбиоз дрожжей и бактерий.

– И ты это пьешь?

– Пью.

– Неужели вкусно?

– Замечательно, просто не нужно ни о чем задумываться, – отрезал Фига. Пикап громыхал по петляющей проселочной дороге. Склоны холмов были усеяны старыми фермами. Впереди начиналось Черное ущелье, через которое был перекинут мост. Фига свернул на узкую дорогу.

– Если честно, вкус у чайного гриба как у наэлектризованной мочи, – вздохнув, сказал он.

– Хорошее сравнение.

– Я не знаю, как еще это описать. В нем газы, привкус уксуса. Гадость страшная… Ну а культура… – Фига скорчил такую гримасу, словно лизнул кошачью задницу. – Упаси господи!

– Так какого же черта ты это пьешь?

– Моя жена Зои, она заставляет. Хочет, чтоб был здоровым.

– Должен сказать, этот пикап не помогает тебе выглядеть здоровым.

– Не придирайся, черт! Моя машина частенько служит мне офисом, и тут уж приходится выворачиваться. – Он указал на бардачок. – Там протеиновые батончики, орешки и все такое. И бутылка малиновой комбучи, если хочешь.

– Я уж лучше воду из лужи… Разве ты сам не сказал мне, что на вкус это моча?

– Наэлектризованная. – Фига пожал плечами. – Заряжает меня энергией.

– Спасибо, я все-таки предпочту кофе.

Пикап проехал по старому красному крытому мосту, краска на котором шелушилась длинными буклями. Внутри было настоящее царство пауков – перекрытия были затянуты сплошной сетью паутины. Колеса пикапа застучали по неровным доскам, рессоры плохо справились с толчками – у Нейта заклацали зубы.

Выехав с противоположной стороны, пикап повернул на север, на Ленапи-роуд, ведущую мимо парка Рэмбл-Рокс к старому каменному железнодорожному тоннелю. Тоннель не использовался с сороковых годов прошлого века, и рельсы уже давно убрали. Теперь тоннель входил в состав парка: по нему проложили освещенную тропу для бега. Однако это относительно недавно, а раньше тут было темно и никакой тропы, все заросшее. Что только усиливало впечатление от историй, которые рассказывали про этот тоннель.

Нейт вспомнил рассказы о том, что в тоннеле обитают привидения, что в тридцатые годы проводник услышал, как его окликнули по имени, и высунулся в окно. Но только он не знал, что один камень отошел от стены. Здоровенный, он по-прежнему был там, по-прежнему торчал из стены. Проводник высунулся как раз так, чтобы налететь на камень, – и ему оторвало голову. Голова отлетела. Поезд поехал дальше.

Тоннель стал местом притяжения смельчаков. Мальчишки утверждали, что, если зайти в тоннель в полночь, можно услышать свисток паровоза, и если не пробежать полмили в кромешной темноте со всей быстротой, появится обезглавленный проводник на поезде-призраке и…

Ту-ту, тыдым-тыдым…

Оторвет и тебе голову.

Но, как и во всех прочих случаях, Нейта будоражили не страшилки, потому что, как правило, истории из реальной жизни гораздо страшнее выдуманных. И страшилки являлись лишь средством бежать от правды.

А правда была следующая: у детей постарше для тоннеля было другое название – они называли его «тоннелем убийств».

И все благодаря убийце по имени Эдмунд Уокер Риз. Когда Нейт был мальчишкой, Риз убил в парке четырех девочек. Прибил гвоздями к деревьям (использовав, как говорили, по девяносто девять гвоздей на каждую), после чего прикончил киркой. Все говорили, что он убил девочек в тоннеле, что не соответствовало действительности, – судя по всему, Риз схватил здесь только одну из девочек, самую первую, когда та срезала дорогу через тоннель, возвращаясь домой. Однако подобным рассказам свойственно впиваться в людей намертво, правда они или нет, и постепенно стало «общеизвестным» то, что все четыре были убиты в тоннеле.

Посему он стал «тоннелем смерти».

Эдмунда Риза поймали после того, как пятой удалось бежать. За эти преступления власти штата отправили его на электрический стул, но даже после его смерти рассказы продолжали ходить.

И люди этим пользовались. Нейт хорошо помнил один дерьмовый случай: Дейв Джекоби заявил, что оттащит в тоннель Сьюзен Пуласки, девушку, с которой встречался, и прикончит ее там за то, что она ему «не дает». Нейт присутствовал при том, как подонок сказал ей это в школе на перемене. Даже сейчас у него в ушах стоял свиной визгливый голос Джекоби. А тогда Нейт стиснул кулак и хорошенько врезал мерзавцу в пятак. Брызнула кровь, словно у бедолаги там была припрятана пара пакетиков с кетчупом.