Крепость Серого Льда - Джонс Джулия - Страница 42

Пенго побагровел — не от стыда, а от гнева, которому не осмеливался дать волю. Гангарик, строивший из себя Полу-Бладда в память о своем прадеде и носивший ондатровый воротник на манер полубладдийских топорщиков, смотрел на отца с откровенным осуждением. Только у Траго, пятого сына, вылитого Гуллита Бладда, хватило совести устыдиться. Да, Траго, да, твой отец бастард. Кто же ты после этого?

Вайло выплюнул жвачку — вкус подгоревшего сыра стал вдруг противен ему. Обычно он не задерживался мыслью на недостатках своих сыновей — ничего хорошего, кроме сжатия в груди, из этого не выходило, — но сегодня ему трудно было совладать со своими чувствами. Он отвернулся и постарался успокоиться. В круглом доме зажигали факелы, и окна в толстых стенах загорались оранжевым светом. Солнце село, и полная луна взошла над озером, подняв бегущую на запад рябь. Вайло подставил лицо вечернему бризу и через некоторое время спросил:

— Есть еще что-нибудь, что мне следует знать об этом набеге?

Позади заскрипела кожа — это сыновья ерзали в седлах. Клафф подошел к вождю и тихо сказал:

— Они привели ломовых лошадей и снесли голубую хибарку.

Вот оно, значит, как. Вайло зажмурился. Этот набег задумывался не сгоряча. Робби Дхун ехал в Бладд с определенной целью: снести постройку, воздвигнутую из обломков похищенного Дхунского Камня. Не важно, что на самом деле домик сложили из купленной в карьере щебенки и что настоящий Дхунский Камень лежит на дне вот этого самого озера. Об этом никто не знает, кроме полусотни бладдийцев, укравших его, — и половины из них уже и в живых-то нет. Все это не важно, а важно то, что Робби Дан Дхун потешил дхунскую гордость. У него пока недостает людей для настоящих боевых действий, но скоро все переменится. Когда все услышат о подвиге Робби, почва под Скиннером заколеблется. Мало кто из кланников устоит перед человеком, способным на столь отчаянную доблесть. Кому, как не Вайло, знать — он потому-то и украл у дхунитов их проклятый камень. Кланники любят тех, у кого крепкие зубы. У Робби Дхуна они в полном порядке, а у Скиннера нет.

Все так, как говорил Ангус Лок. Золотой мальчик прочит себя в короли. Ангус предупреждал насчет Робби Дхуна, а Вайло его не послушал. Вождь вдруг ощутил сильное чувство собственности к той самой земле, о которой только что думал с такой нелюбовью. Пусть он не любит Дхун — обратно он его не отдаст. Он Собачий Вождь, и если уж он во что-то вцепился, то уже не выпустит. Сперва придется его убить.

Повернувшись лицом к сыновьям, он сказал:

— Нельзя, чтобы нас снова застали врасплох.

Гангарик кивнул большой, наполовину обритой головой.

Настоящий топорщик, сильный и уверенный, в тяжелом багровом плаще, и кожаная перевязь на груди туго натянута под тяжестью топора. Траго, названный в честь прадеда, но наименее волевой из троих, выразил полную готовность вслед за Гангариком. Пенго, глядя Вайло прямо в глаза, поглаживал рукой без перчатки лошадиную гриву.

— Мы ждем твоих приказаний, отец.

Вайло, оставив без внимания его надменный тон, стал так, чтобы Клафф Сухая Корка тоже вошел в круг.

— Надо усилить бдительность. Дхун, вдохновленный успехом у дома Бладда, захочет большего. Скоро они нанесут новый удар. Робби не терпится создать себе имя и переманить к себе дядиных людей.

— Я бы скорее сказал, что ему нужен дом Бладда, — вставил Пенго. — Мы захватили его родовое гнездо, а он рвется захватить наше.

Вайло нетерпеливо мотнул головой.

— Робби вовсе не собирался брать дом Бладда. У него слишком мало людей для такого дела. Священную рощу он, конечно, подпалил с удовольствием, но целью его набега был скорее Дхун, нежели Бладд. Эта вылазка — послание дхунским воинам в Гнаше. «Бросайте Скиннера и переходите ко мне. Он стар и действует по-стариковски, и зубы у него не те, чтобы отвоевать Дхун».

Пенго скривился, отчего белый шрам на щеке, заработанный им при падении в одну из ловушек дома Визи, стал особенно заметен.

— Если ты с такой легкостью разгадываешь мысли дхунитов, почему ты не усилил оборону нашего круглого дома?

Полуволк, расслышав в голосе Пенго вызов своему хозяину, тихо зарычал из сухих камышей, Вайло же усмотрел в чертах сына нечто знакомое и тревожное.

— Сойди-ка с коня, — рявкнул он. — Я твой вождь, а ты смеешь говорить со мной свысока, точно какой-нибудь городской магнат. Я командую этим кланом тридцать пять лет и не припомню, чтобы ты за эти годы сделал хоть что-нибудь путное.

Пенго раздул ноздри, и в глазах его вспыхнул огонь, но братья и тут не поддержали его, сделав вид, что унимают своих норовистых коней. Пенго дернул за поводья, запрокинув назад голову жеребца.

— Если ты сейчас уедешь, — предупредил его Вайло, — нам придется обойтись без твоего голоса. — Вождь понимал, что совершает ошибку: не оставляя человеку никакого выбора, ты либо теряешь его, либо унижаешь; но черты покойной жены, проступившие на лице Пенго, порождали в нем гнев и мешали мыслить здраво.

Пенго повернул своего серого, заставив братьев посторониться, но тут его взгляд упал на Клаффа, стоящего у самой воды. Переменив внезапно свое положение в седле, Пенго направил коня прямо на него. Взгляды двух мужчин, конного и пешего, скрестились, и Собачий Вождь затаил дыхание. Глаза Сухого на миг вспыхнули древним бесстрашным огнем, и Вайло понял, как мало он знает своего приемного сына. Клафф Сухая Корка — не настоящее его имя. Так прозвал голодного мальчишку Моло Бин, потому что тот жадно грыз сухой хлеб у него за столом. Никто не знает, что повидал Сухой до того, как явился в Бладд. О своем отце он упомянул только однажды, в тот первый свой день, сказав, что отец его был бладдиец и потому Бладд должен его принять. Мать у него порубежница, а порубежники все равно что суллы. В это мгновение Вайло увидел в Клаффе сулла и ощутил уверенность, что тот, если захочет, без труда остановит коня.

Но этого не случилось. В последнюю долю мгновения Клафф просто отошел в сторону, заступив за край озера, и вода плеснула ему на сапоги. Конь Пенго с разбегу влетел в озеро и от холода тут же выскочил обратно. Пенго, легко справившись с ним, сказал Сухому:

— Да, тебе мой отъезд пришелся бы как нельзя кстати. — Пенго соскочил наземь и добавил: — Но я такого удовольствия тебе не доставлю, и мое место останется за мной.

Клафф, не отвечая, повернулся к нему спиной, нагнулся и зачерпнул воды из озера. Вайло смотрел, как темная, маслянистая вода стекает по его волосам и лицу. Он пощадил достоинство Пенго, хотя вовсе не обязан был это делать. Почему? Ответ пришел сам собой, и Вайло почувствовал себя стариком. «Ради меня, только ради меня».

— Гангарик, Траго, скоты ленивые, — гаркнул на братьев Пенго, — слезайте живо. Будь я проклят, если буду стоять здесь один.

Вайло неприязненно смотрел, как двое младших повинуются приказу Пенго. Что поделаешь — он сам же и навязал себе на шею эту обузу, женившись на своей единокровной сестре. Никто не может остаться безнаказанным, совершив такое. Но как красива была она тогда, Ангарад! Каменные Боги! Что за кожа, что за лучики вокруг смеющихся глаз. Старый Гуллит души в ней не чаял. На законных сыновей он ворчал, бастарда не замечал вовсе, а дочь осыпал подарками. Когда торговец с Дальнего Юга привез в клан черную как ночь жемчужину, Вайло в первый и последний раз увидел, как отец выкладывает за что-то деньги. Тринадцатилетняя Ангарад была прекраснее тысячи жемчужин, и подарок затерялся в ее волосах, так подходил он к ним по цвету и глянцу. Гуллит тут же нарек жемчужину именем дочери. Ангарад носила ее до самой смерти. Теперь она хранится у Вайло, но он ни единого раза не взглянул на нее за все девять лет своего вдовства. Как он мог раньше находить ее красивой? Жемчужина была дурным знаком, предвестницей беды. Разве можно дарить что-то черное тринадцатилетней девочке?

Она не хотела его, да и с чего бы? Ей минуло пятнадцать, и красота ее достигла полного расцвета, а он убил отца, которого она так любила. Но еще более тяжким грехом было незаконное происхождение Вайло. Ангарад привыкла верить слову отца. Она видела, как он обращался с Вайло, и это омрачало ее отношение к мужу до конца ее дней.