Крепость Серого Льда - Джонс Джулия - Страница 41

Мерзкие создания эти угри. Скуннер Бон выловил одного неводом в прошлом месяце, еще до морозов, бледного как воск и пяти футов длиной. Голову старый Скуннер поднес вождю, полагая, что оказывает ему этим уважение. Вайло до сих пор вспоминал это жуткое зрелище: розовый глаз, здоровенные зубищи и кольцо волчьих мускулов вокруг жабр. А уж ребятишки-то как дивились — умора, да и только. «Ты ведь не будешь это есть, дедушка?» — осведомился внук. «Конечно, будет, дурачок, — со всей важностью восьмилетнего человека, говорящего с четырехлетним, возразила внучка. — Это еда дхунских королей. Если короли это ели, то и дедушке сгодится».

И Вайло, чтобы не посрамить ее гордой уверенности, съел голову вместе с зубами.

Они и теперь сидят в нем, эти зубы, тридцать дней спустя — въелись в кишки, что твои пиявки. С этим ощущением Вайло объезжал озеро на закате, и полуволк бежал за ним по пятам.

Солнце, красное и раздутое, колебалось в каком-то далеком пыльном облаке. Окиш Бык говаривал, что такой закат предвещает скорые перемены. Глядя, как оно закатывается за вересковые склоны и чертополоховые поляны Дхуна, Вайло придержал коня. Станет ли когда-нибудь этот край его домом? Уступит ли недолговечное торжество завоевателя чему-то более прочному?

От глубокого вздоха Собачьего Вождя в воздухе образовалось облачко белого пара. Он не любил эту землю с ее возделанными полями, огороженными пастбищами и заботливо выкорчеванным кустарником. Вчера он побывал на покатых равнинах к северу от Быстрой. Там, где раньше росли вековые дубы, каштаны и вязы, остались только пни — дерево пошло то ли на дрова, то ли на укрепления. Эта картина, напоминающая кладбище, породила в Вайло тоску по Бладду. Ни одни леса в клановых землях не сравнятся с бладдийскими. Можно неделю ехать на юг или на север, а им все не будет конца. И чего там только нет: рыси, белые волки, лесовики, давно позабытые своими кланами, богатые рыбой пруды. Там в древесных стволах до сих пор дрожат сулльские стрелы, растут пятнистые грибы, громадные, как боевые молоты, и такие же смертельные, стоят увитые плющом руины, а в темных пещерах гнездятся летучие мыши, безглазые сверчки и привидения. Бладд — пограничный клан, он соприкасается с землей суллов. Это опасно, спору нет, но опасности сопутствует чудо. Всякий, кто оказывается в лесах Восточного Бладда, поневоле испытывает трепет. Вряд ли ему, Вайло, доведется испытать такое же чувство в Дхуне, где даже репейники насажены человеком.

В досаде на себя самого Вайло закинул свои седые косы за спину и ударил каблуками коня. Слишком много он думает — так и размякнуть недолго. Он завладел Дхуном, и этого довольно. Детские мечты о древних лесах и таинственных полянах неприличны человеку, живущему на свете шестой десяток лет.

Повернув коня к дому, он увидел, что навстречу ему едет Клафф Сухая Корка на своем большом вороном жеребце. Лица Сухого на таком расстоянии он не видел, но дурное предчувствие тем не менее кольнуло его. Клафф в отличие от семи родных сыновей Вайло не стал бы разыскивать вождя ради пустой болтовни или собственной выгоды.

Вайло подозвал к себе собаку и отъехал подальше от топкого озерного берега.

— Чего ты, Сухой? — окликнул он голосом, осипшим от холода и долгого молчания.

Клафф, заняв дом Ганмиддиша всего с двумя сотнями воинов, начал вплетать в свои длинные, до пояса, волосы опаловые кольца. Мелочь, казалось бы, один из бесчисленных маленьких ритуалов, которыми воины отмечают свой успех, но незамеченной эта мелочь не прошла. В круглом доме поговаривали, что он наконец-то проявил свою истинную натуру и что невинные на первый взгляд колечки выдают его гордыню и честолюбие. Вайло в это, само собой, не верил. Но сейчас, видя в черных, развеваемых ветром косах Сухого кусочки опала, похожие на лунные блики, он подумал, что в этих разговорах, пожалуй, есть какая-то доля правда. Не насчет гордыни и честолюбия — Вайло знал, что Клафф предан ему не на жизнь, а на смерть, — а насчет истинной натуры. Луна и ночное небо. Клафф, сам того, возможно, не сознавая, присвоил себе цвета суллов.

— Вести из дома Бладда. — Клафф осадил жеребца, и оба коня остановились голова к голове, дыша паром. — Кварро прислал к нам Касса Маддана. Две недели назад на круглый дом напали дхуниты. Они подожгли священную рощу и убили двадцать человек. Напали ночью, без предупреждения, и сразу же ушли. Кварро снарядил погоню, но поднялся туман, и им удалось скрыться.

— Каменные Боги. — Вайло потрогал кожаный кошель с порошком священного камня. В этой роще лежали кости его отца, заключенные в свинцовую скорлупу, которой, как расплавленным воском, залили еще теплое тело. Так встречают своих богов все вожди Бладда. Когда-нибудь его, Вайло, тоже зальют горячим металлом и положат остывать в сырой чернозем. — Кого не стало?

Клафф перечислил погибших. Среди них были старики, давно вышедшие из воинских лет, и одиннадцатилетний мальчик.

Собачий Вождь спешился — он не мог выслушивать такие новости, оставаясь в седле.

— А из них хоть кто-нибудь убит?

Клафф тоже слез с коня.

— Двух подбили в священной роще. Кварро насадил их на пики.

Что ж, правильно. Кварро — его старший сын, самый свирепый боец из семерых; после смерти Вайло он станет самым достойным претендентом на место вождя. Вайло поставил его командовать домом Бладда в свое отсутствие, и Кварро, без сомнения, понравилось играть в вождя за те семь месяцев, что отец пробыл в Дхуне. До сих пор у него это хорошо получалось. Вайло, глядя на темнеющее стекло озера, полез в кисет за жевательной травой. Клафф, присев на корточки, почесывал шею полуволку.

— Твои сыновья выехали навстречу тебе, — заметил он, и Вайло увидел трех всадников, приближающихся к нему от Рогов.

Второй сын, молотобоец Пенго, сорокопут по амулету, подъехал первым. Он в отличие от Сухого и не подумал спешиться в присутствии пешего вождя — только натянул поводья, заставив коня остановиться. Собачьему Коню, мирно щипавшему репейник, не понравилось столь близкое соседство, и он куснул другого жеребца за шею. Пенго едва совладал с заплясавшим скакуном.

— О боги! Ты последил бы за своим зверем! — крикнул он отцу.

Вайло невозмутимо смотрел на сына. Пенго уже за тридцать, он могуч, лицо у него красное, потому что он пьет много пива, а глаза как у матери. За собой он, как обычно, не следит: косы у него засалены, и к ним прилипли клочки конского волоса. Доспехов он не надел, но его шипастый, налитый свинцом молот висит на цепях за спиной. Отдалившись на безопасное расстояние от коня Вайло, он спросил, мотнув головой в сторону Клаффа:

— Полагаю, что он уже рассказал тебе о новостях из Бладда?

— Кое о чем рассказал. — Вайло сунул в рот кубик черной жвачки. Не любит он своих сыновей — какой же из него отец после этого? Другие мужчины, он знал, смотрят на своих сыновей с гордостью и чувствуют привязанность к ним, а он, Вайло, видит только семерых мужиков, которые всю жизнь тянут из него соки и никак не насытятся. Он подождал, пока не подъехали Гангарик с Траго, и добавил: — Клафф рассказал достаточно, чтобы кровь у меня застыла в жилах. Касс уверен, что напавшие были дхунитами?

Гангарик, третий сын и единственный топорщик из семерых, осадил коня так, что комья грязи полетели из-под копыт.

— Дхуниты, точно. Рожи расписаны, как у дикарей, и сталь голубая.

Пенго, ярясь, махнул кулаком в сторону круглого дома.

— Мы отомстим. Если Скиннер Дхун думает, что...

— Это был не Скиннер, — тихо промолвил Клафф. — Это его племянник, Робби Дхун.

Пенго метнул на него яростный взгляд, озлившись за то, что его прервали. Он посмотрел на своих братьев, призывая их в союзники, но они держали язык за зубами. Клафф держался спокойно, отчего Пенго взбесился еще больше и наконец не выдержал:

— Ступай обратно в круглый дом, бастард. Это дело Бладдов, а не твое.

— Сын, — с обманчивым спокойствием произнес Вайло, — раз уж мы отсылаем в круглый дом всех бастардов, то я, пожалуй, отправлюсь вместе с Сухим, а вы с братьями оставайтесь и подеритесь друг с дружкой.