Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 32

— Как ты здесь оказалась?

Кажется, она ждала этого вопроса, съежилась, подтянула колени к груди и обхватила тонкими руками. На запястьях резко выделялись острые кости, а сами кисти из-за резкой светотени казались старыми и натруженными. Она выглядела побитой собакой. Изморенной, забитой:

— Я сама все испортила. Как последняя дура.

— Ты надоела Торну?

Она пожала плечами и шмыгнула носом. Я поняла, что она сейчас снова заплачет. Хотелось отвернуться, но я сдержалась.

— Сначала все было так хорошо… Так хорошо… А потом… Потом он охладел ко мне из-за новой наложницы. Я так страдала… Я так мучилась.

Она замолчала и отчаянно зарыдала, сотрясаясь всем телом. Судорожно сжимала колени, комкала юбку.

— А что потом?

— А потом… — теперь она шептала, — я попыталась отравить ее бондисаном.

Я промолчала. Это глупо. Надо быть полной дурой.

— Винсент разозлился и продал меня сюда.

— Давно?

— Два месяца назад. Жаль, что у меня ничего не получилось, она заслуживала. Я не могу без него. Я умираю здесь без него. И он без меня страдает.

Я отвернулась и уставилась вверх, в сетчатые пластины выдвижного балдахина:

— Глупая ты. Это имперцы. Ты для них вроде комнатной собачки.

— Он любил меня, я знаю.

Я усмехнулась:

— Ты можешь сколько угодно обманывать себя.

Она снова зарыдала, сотрясаясь всем телом.

— Он любил. Я знаю. Я чувствовала! — слова вылетали с вызовом, высоко, истерично. Будто она хотела убедить меня.

Она просто влюбленная дура.

— Ты придумала себе сказку.

Она приподнялась на локте:

— Он не забыл меня, я знаю. Я верю. Он приходит сюда и сидит в общей зале. Обычно с каким-то тощим мальчишкой. Он просто сидит, понимаешь.

— Он говорил, что приходит из-за тебя?

— Нет, — она покачала головой. — Я с ним не говорила. Я просто смотрю издали. Не решаюсь подойти. Все время вспоминаю, каким он был. Он был нежным. Слышишь? Я вспоминаю его большие теплые руки, и жить без них не хочется. А его губы… Эмма, я жизнь отдам за его губы. У меня будто сердце из груди вырвали.

Лора снова обхватила себя руками, сжалась, будто пыталась задавить все эти мысли. Видно, впрямь, любит. Надо же… Я думала, что все это просто красивая выдумка. Люди просто привыкают друг к другу, смиряются. Потому что так принято.

Может, так и надо? Иметь глупую веру хоть во что-то? Глупую недостижимую любовь? Мне на мгновение стало страшно — во мне уже нет ни любви, ни веры. Ни во что. Я вдруг почувствовала себя пустой, почти звенящей. Как зеркальная бутылка, в горлышке которой играет отголосок пустынного ветра. Сердце Лоры вырвали, а у меня, судя по всему, его просто никогда не было. Единственный, кто заполнял эту пустоту до отказа — моя мама. Мама, которая всегда была рядом. Элия.

Теперь же просто пустота.

О любви я перестала мечтать, едва мне хоть одним глазом позволили увидеть реальность взрослой жизни. Вся эта детская блажь лопнула, как мыльный пузырь. Да и какая любовь, когда ты с самого детства понимаешь, что ты другой, чужой. Нас не любили. Просто терпели. И за то, что мама жила одна с ребенком, без мужа. И за то, что, как считалось, прижила меня от имперца. От таких детей всегда старались избавиться, часто уносили в пустыню. И за то, что сумела открыть маленький магазин и ни от кого не зависеть. А Лора… Лора просто жила в доме напротив. Я не выбирала друзей. Просто, она единственная, к кому я привязалась, и кто не сторонился меня. Я была не ровней местным парням, а она считала их не ровней себе. Мечтала вырваться с Норбонна. Впрочем… вырвалась.

Теперь она отчаянно мечтала вернуться к Торну, а я… Раньше я мечтала сбежать, вернуться на Норбонн, верила, что вырвусь. Теперь нет и этого. Теперь единственное, о чем я могу позволить себе помечтать — чтобы пришел де Во и забрал меня отсюда.

Чтоб пришли они оба и забрали нас.

Торн…

Я порывисто подскочила, села в кровати, тряхнула Лору и заглянула в лицо:

— Торн! Лора, Торн!

Она не понимала.

— Умоляю, найди способ поговорить с Торном, как только он снова придет сюда. Скажи ему, что я здесь. Пусть он расскажет об этом де Во.

Лора онемела. Просто смотрела на меня во все глаза. Наконец, нахмурилась:

— Так разве…

Я покачала головой:

— Нет. Это отец Виреи, его жены — герцог Тенал. Они украли меня.

Лора отстранилась. Решительно, каким-то воинственным жестом утерла слезы и уставилась на меня:

— Так ты любишь его?

Хотелось звонко шлепнуть ее по щеке — она совсем ополоумела. Несмотря на весь ужас положения, ее голова забита любовными бреднями. Ничего не изменилось.

— Он — намного лучше того, что меня может ждать здесь. И он всего один. И он не чертов извращенец.

И он уже не чужой, как бы я это не отрицала… Но это я ей никогда не скажу.

Лора опустила голову:

— Я не знаю, как теперь подойти к нему.

Я сглотнула:

— Ты просила у меня прощения. Так это лучший способ хоть чем-то мне помочь. — Я обхватила ее лицо ладонями и заглянула в глаза: — Помоги мне. Прошу.

Глава 42

Пирам все-таки влез…

Я спустился черным ходом из банковской конторы Бреля и сел в корвет. Очень кстати, потому что срок погашения займа вышел вчера, но я бы не хотел впутывать его в это дело. Такие вопросы не должны касаться Императора, пусть и действовал он через третьих лиц. Стоит благодарить, но он теперь ни за что не признает, что перекупил мой долг, зато целую вечность будет таить усмешку в глазах. Брель так юлил, многозначительно поводя мохнатыми седыми бровями, что расспрашивать было бессмысленно. Он называл это коммерческой тайной. Толку расспрашивать, когда все и так ясно. Брель — редкая гнида, которая охотно продает долги, но он единственный, кто может выложить по щелчку пальцев крупную сумму. Черт с ним, я отдам, как только поступят доходы с Атола и Феса. По крайней мере, стало хотя бы одной проблемой меньше. Пирам станет ждать в отличие от банкира. Я наобещал ему золотые горы. Да я бы тогда ему жизнь свою заложил, лишь бы получить эти чертовы двести тысяч.

И все для чего? Чтобы чертов старик все испортил. Я не для того вернул ее, чтобы отдать Теналу. Старик затаился, впрочем, как и его дочь. Не изводила визитами и упреками. Почти не попадалась на глаза. Казалась всем довольной. Выжидала, когда лопнет терпение. Но и Совету Эмму тоже не выдавали. Все, как я и предполагал. Совет — блеф. Совет — ненужные вопросы и неприятные осложнения. Совет — это большие проблемы. Лишь бы она была жива. Твою мать, только бы жива.

Терпение, впрямь, лопалось. Каждый день я надеялся на какие-то известия, но Торн только качал головой, и я уже не мог видеть его синюю рожу в галавизоре. Он плохо ищет. Зато я постоянно слышал, что он проводит вечера в борделе. Видно, как юнец, тоскует по своей безмозглой девчонке, а Моргана использует, как предлог. Это нужно прекращать. Впрочем, плевать, его дело, но мне сейчас позарез нужен друг, а не влюбленный идиот. Не понимает просьбы — значит, послушается приказа.

Корвет обогнул Коллегию, вылетел на магистраль. Я курил и смотрел в окно. На призрачные стеклянные свечи высоток, в которых отражались бесконечные мелькающие огни. Галактическая Палата, шпиль Императорского банка, Башня Послов, щетинившаяся посадочными платформами, как рыбий скелет костями. Как же давно я просто не смотрел в окно, замечая, что именно за ним. А за ним чужая жизнь. Полная звуков и расцвеченная фонарями. Давным-давно я отмечал лишь начальные и конечные точки своих поездок — промежутки были не важны. Я видел лишь пункты назначения, ступени, по которым забирался наверх. Я перестал их считать. И только теперь, стоя на самой вершине, смотрел вниз и сбивался со счета. Я смертельно устал, будто несколько лет без остановки поднимался по дворцовой лестнице размышлений. Бесконечно, день за днем, едва волоча ноги. Вместо облегчения и восторга триумфа я получил груз, который угрожал меня раздавить.