Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 21

Я вышла в малую столовую и замерла в дверях: рабыня бережно поправляла в стоящей на мраморной консоли вазе ветки цветущей абровены. С наслаждением принюхивалась, прикрывая глаза.

Я едва шевелила губами:

— Что это?

Сиурка выпрямилась и опустила голову, демонстрируя дорожку белых точек:

— Букет, госпожа.

— Откуда?

Она посмотрела на меня огромными распахнутыми глазами:

— Господин управляющий велел поставить. Вам не нравится?

Я прислонилась спиной к тонкой колонне, инкрустированной перламутром, съехала вниз, на каменный пол.

Управляющий.

Управляющий, будь он проклят. Куда не протяни руку — везде управляющий. Гадкая ядовитая химера. Но, как он узнал?

Сиурка какое-то время недоуменно смотрела на меня, подобрала платье и побежала к выходу. Я еще долго вслушивалась в ее торопливые легкие шаги, опустив голову на сложенные руки и не в силах посмотреть на злосчастный букет. Бывают ли такие совпадения? Зная полукровку, на совпадения станешь уповать меньше всего.

— Что с тобой?

Так вот куда бегала рабыня…

Я слышала, что Ларисс присел рядом, шурша мантией.

— Тебе не нравится букет? Так прикажи убрать.

Я подняла голову, стараясь не смотреть на полукровку — не хочу его видеть:

— Откуда это?

Он казался озадаченным:

— Из садов, надо полагать.

— Я знаю, что абровена не растет здесь.

Он пожал плечами:

— Ну и что? Абровену привозят в этот дом уже шесть лет. Каждый год. В честь уничтожения Лигур-Аас. И шлет каждый подхалим. То с письмецом, то с фруктовой корзиной. Чем ты недовольна? Запахом?

С каждым его словом внутри что-то обрывалось. Для меня непостижимо было понять, сколько в этих словах правды, а сколько фальши и отменой лжи. Он будто порылся в моей голове, отыскал недавнее решение и тут же намеревался пошатнуть его, заставить сомневаться. И это неизменно удавалось.

* * *

Я была рада, наконец, покинуть этот дом. И особенно эти покои. Я постоянно вспоминала Вирею и чувствовала, будто воровала у нее. И, тем не менее, было немного грустно. Я слонялась по комнатам, наблюдая, как девушки пакуют особо ценные вещи, которые велели перевезти во дворец Великого Сенатора. Я прислонилась к колонне, провела пальцами по инкрустации, сделанной так искусно, что замирало сердце. Тончайшие узоры из перламутра разных оттенков. Были ли похожие колонны в доме моего отца, Тита Оллердаллена? Был ли вообще тот дом хоть немного похожим на этот? А может, он был еще роскошнее? Я хотела бы иметь такой дом.

Я не знала лиц своих родителей, они были для меня лишь именами, размазанными силуэтами. Я вообразила себя маленькой, шестилетней. Под присмотром вереницы рабынь с разным цветом кожи. Я бы носила драгоценности с рождения и не представляла, что может быть по-другому. Как Крисп, шестилетний сын полукровки, которого я видела лишь однажды. Странная маленькая копия своего отца с почти белой кожей. Вероятно, его матерью была высокородная имперка, но я ничего не слышала о ней. Наверняка для этого мальчика мать была таким же смутным силуэтом, как и моя для меня.

Я в первый раз выезжала вот так, с возможностью смотреть в окно. До сих пор я видела в великой столице лишь задворки космопорта, высотки на границе Котлована и далекие полупрозрачные шпили, которые можно было разглядеть с балкона Виреи. Я выучила их наизусть, просиживая часами, потому что воображала, что там кипит жизнь. Поэтому теперь, усаживаясь у окна корвета, я испытывала какую-то детскую радость и холодела от предвкушения необыкновенного зрелища. Вместе со мной поехала рабыня, но я старалась не обращать на нее внимания. Они постоянно менялись, я даже перестала спрашивать их имена — видно, полукровка боялся сговора. Смешная предосторожность.

Мы вынырнули из парковочного рукава в яркий свет под глухой рев мотора. Корвет тряхнуло, меня вжало в сиденье. Я думала, мы проедем по саду — очень хотела увидеть дом со стороны, но корвет сразу набрал высоту и вырулил на воздушную магистраль, смешиваясь с вереницей других экипажей. Я припала лбом к стеклу, взглянула вниз, и сердце оборвалось — я никогда не смотрела вниз с такой высоты. Это страшно. Я видела чужие дома, чужие сады, крошечные точки людей. За домами щетинился город. Огромные здания, похожие на исполинские свечи. Искрящаяся мешанина камня, стекла и стали, окруженная, будто роем мошкары, зыбким облаком мелкого транспорта, перечеркнутая мостами и парковочными платформами. После приземистых одноэтажных построек Норбонна зрелище казалось невозможным, нереальным. Норбонн вдруг представился истинным захолустьем. Недаром его называют самой далекой дырой.

Корвет ловко лавировал между глянцевыми высотками, совершал резкие повороты, нырял между домов и выныривал из расцвеченных яркими фонарями тоннелей. От скоростей и мелькания света меня тошнило. Теперь вместо того, чтобы любоваться городом, я отчаянно зажимала рот ладонью, обливалась холодным потом и мечтала только о том, чтобы это быстрее закончилось, и я могла спуститься на твердую землю. Видно, я никогда не смогла бы стать пилотом.

Корвет вырвался на открытое пространство, и я увидела вдали, посреди бесконечного леса высоток, огромный дворец из белого камня, окруженный колоссальным парком. Ансамбль щетинился лесом шпилей, некоторые из них венчали статуи драконов, пожирающих солнце. Императорский дворец. Он будто карабкался на крутую гору — настоящий город в городе. Наверняка, под его крышей обитало больше народу, чем жителей на всем Норбонне вместе с имперским гарнизоном. Полуденное солнце отражалось от камня, создавало эффект сияния, что даже становилось больно глазам от этой нестерпимой белизны, и наворачивались слезы. Я видела геометрические полосы ограды, огромную мощеную площадь перед воротами, которую украшала исполинская статуя имперца. Вероятно, кого-то из прошлых Императоров.

Мы пролетели вдоль ограды, через парковую зону, обогнули дворец с правой стороны, и начали снижение к скопищу белых крыш. Новая тюрьма или новый дом? Впервые за все время меня посетила мысль, что я сама могу решить, чем он станет. Я все еще ощущала мягкие теплые ладони на плечах, и все еще не верила, что это было в реальности. Вирея любит его. Значит, в нем есть что-то, что можно любить. По крайней мере то, что можно принять. Я стану искать, и этот чертов дворец станет домом. Домом — не тюрьмой.

Наконец, мягко шурша над россыпью розового кварца, корвет остановился, и я в изнеможении откинулась на спинку сидения.

Девушка-рабыня, сидевшая напротив, подалась вперед и тронула меня тонкой смуглой рукой:

— Вам нехорошо, госпожа? Мы уже приехали.

Я покачала головой:

— Нет, все в порядке. Я бы хотела просто подышать свежим воздухом и выпить холодной воды.

Она помогла мне выйти из корвета, и я вздохнула полной грудью. Так, действительно, становилось легче.

— Принеси мне воды.

Она замялась:

— Мне запрещено оставлять вас.

Я усмехнулась, обернулась на стоящих в оцеплении вдоль забора вольнонаемников:

— Куда же я денусь, пока ты ходишь за стаканом воды?

Она виновато опустила голову, но, все же, пошла.

С непривычки после сумасшедшей езды покалывало кончики пальцев. О, я знала это ощущение — это предвестник обморока. Я поискала глазами тень и нырнула к белому строению, прорезающему сад и украшенному изящной колоннадой. Стена отбрасывала надежную прохладную тень, которая сливалась с резной подвижной тенью огромного бондисана. Я прислонилась спиной к камню: как хорошо. Тошнота отступала, покалывания стали пропадать. Хотелось просто лечь на траву и смотреть в небо. И чтобы все они исчезли, провалились в пекло. Осталась лишь прохладная тень, ароматный воздух, напоенный сладким запахом цветов, шум листвы и журчание фонтана в отдалении.

Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем меня хватятся? Когда раздадутся торопливые шаги, и я увижу поджатые губы полукровки? Мне хотелось иметь возможность задеть его. Больно, очень больно, чуть ли не до крови. Мои мечты всегда были робкими, мелкими. Я слишком хорошо умела отделять радужные грезы от реальности, потому не видела в них так уж много смысла. Сейчас я мелко мечтала затаиться в дворцовой зелени, лишь бы на несколько мгновений заставить полукровку подумать, что он не всесилен.