Самый яркий свет (СИ) - Березняк Андрей - Страница 8

— Николай Порфирьевич, не о том спрашиваешь. Надо узнать, были ли здесь необычные посетители. Не в смысле кривые или косые, а не обычного круга. Кто выделялся бы из этих прохиндеев, что за стенкой сидят.

За такие слова я была награждена уважительным взглядом Добрея и несколько изумленным Спиридонова.

— Вот! Это правильнее, сударыня. Я не припомню, но я и не всегда же всех вижу. У матроны узнаю потихоньку. И тебе, Коля, потом скажу. Но лучше бы ты здесь не засиживался, а то разговоры пойдут, никто потом слова не скажет.

Пристав нехотя кивнул, признавая правоту кабатчика. Даже я догадалась, что откровения со служащим Управы здесь не в почете, хотя Николая Порфирьевича в заведении знает каждый лиходей, похоже.

— Коля, я все понимаю. Контингент мой все больше из честных воров, барышня, — Добрей посмотрел на меня, поясняя мысль. — Душегубство давно не в почете. Не из богобоязни, конечно, проблем от него много.

— Только трупы собирать все равно чуть ли не каждый день приходится, — мрачно заметил пристав.

— Всякие люди есть. И тут, и в Коломне. Про Нарву и не говорю уже. Но и не Одесса тут, Коля. Ты там не был, а я оттуда и уехал, что не по душе мне были тамошние порядки. Там поца на ножичек примут за милую душу.

— Это поэтому Николай Порфирьевич жидов не любит? — спросила я.

Об одесских порядках отец мне рассказывал.

— Не любит, но и слова злые попусту говорит.

— Мне любой человек мил, пока не лиходействует, — сказал Спиридонов.

— Поляков он не любит, — заметил Добрей.

— Поляков не люблю, — вздохнул пристав. — Подлый народец. И гонористый при этом. Мацы дашь?

Трактирщик встал, откинул рушник с корзиночки на буфете и покачал головой.

— Кончилась. Замешаю, принесу тебе с вестями.

— Только заверни, чтобы не видел никто. Вкусная, и не толстеешь с нее. Как семечки грызешь, — виновато отговорился мне Спиридонов. — Веди Лукошку, буду выводить.

Николай Порфирьевич откинул полу сюртука и из его полы вытащил укороченный двуствольный «Farmer» английской работы. Этот пистолет я видела у пристава неоднократно, и владел он им отменно, часто показывая свое мастерство отцу, который стрелять тоже любил, но призвания к тому не имел. Пристав проверил порох на полках и снова спрятал оружие.

— Поменяли бы Вы эту дуру, — сказала я. — Тяжелый, заряжать долго, за кремнем следить.

— Сашка, ты все по мальчишеским игрушкам так и страдаешь?

Что ж, снова пришло время удивлять. Обычная с виду складка на юбке скрывает потайной карман, из которого я извлекла свой однозарядный терцероль[1]. Верхняя часть курка была переделана и имела более округлую форму, чтобы не цепляла за ткань, но главное — никаких кремней!

— Пересобран под капсюль мосье Прела. Нет осечек, удобное заряжание единым патроном.

Пристав с интересом осмотрел мою пистоль, покрутил в руках и чуть ли не обнюхал патроны, коих я с собой несла аж пять штук. Вернул со вздохом: казенный кошт таких изысков не предусматривал, а припас системы Перла стоит недешево.

От визита в Управу со Спиридоновым я отказалась, пройдясь с ним только до Екатерининского. Лукерья куталась в платок, стараясь прикрыть лицо и остаться неузнанной. Девка ощутимо нервничала, но пристав крепко держал ее под локоток, и напоминали они влюбленную парочку, правда, очень спешащую по каким-то делам. Все у того же Заемного банка мы распрощались, и я отправилась искать извозчика. На сегодня дела закончены, скоро начнет темнеть, пора бы и в свои апартаменты возвращаться.

Лихач нашелся быстро, но пока пропускали кирасирский полк, вышагивающий по Невскому, солнце совсем почти село, поэтому к дому Мижуева, где я имела квартиру, подъехали в поздних сумерках. Коляска быстро скрылась из виду, и теперь надо было перейти дорогу.

Не знаю, что именно меня насторожило, скорее всего отсутствие Ивана. Швейцар не мог не услышать цокот копыт подъехавшего экипажа и должен был выйти посмотреть, кто остановился перед парадными дверьми. Открыть дверь, вежливо поклониться, помочь с багажом, если есть — за все это принято благодарить хотя бы полушкой, с того прислужник и живет, так как жалование у него, если и есть, то кот наплачет за день больше.

Так вот, не было Ваньки. Еще не осознав этого, я замедлила шаг и потянулась правой рукой к юбкам. И господина, кинувшегося на меня с ножом, едва открылась дверь, встретила выстрелом в упор.

Вот только и он оказался не лыком шит и в последний момент дернулся в сторону. Если бы в моих руках оказался пистолет сродни тому, что носит при себе Спиридонов, маневр незнакомцу удался бы в полной мере, но капсюль тем и хорош, что воспламеняется моментально, выплевывая пулю из ствола без малейшей задержки и яркой вспышки. Поэтому негодяя развернуло от попадания в ключицу, но на мою беду не исключило из игры насовсем. Зашипев от боли, он выпрямился, мимолетно взглянул на рану, что-то сказал сам себе и снова кинулся ко мне.

Если бы в моих руках оказался пистолет сродни тому, что носит при себе Спиридонов, сейчас был бы шанс на второй выстрел, но патрон в снаряженном состоянии мог быть только один. И теперь я осталась совершенно беззащитная перед раненым, но способным к злодейству мужчиной, вооруженным длинным ножом! Оставалось только бросить в него терцероль, но и тут он ловко увернулся.

Я закричала. Увы, злодей был готов и к этому, закрыв мой рот своей ладонью, затянутой лайковой перчаткой. Второй рукой он постарался ударить меня своим клинком, но тут уж я вцепилась в нее, не позволяя приблизить острие к своей груди. Глупо было бы надеяться, что мне удастся долго удерживать того, кто гораздо сильнее меня, но ужас и, наверное, Мани, позволили мне сопротивляться какое-то время. Господин прижал меня к захлопнувшимся дверям и давил все сильнее.

И вдруг он в раз ослаб, его оружие больше не стремилось пронзить меня насквозь, а потом лиходей обмяк и повалился на пол. Не в первое мгновение я смогла сосредоточить взгляд, а когда собралась, то увидела перед собой Сержа в полном гусарском параде, хотя и без кивера, и с обнаженным палашом в руке. Несостоявшийся мой убийца лежал лицом вниз, из резаной раны, уходящей наискосок от шеи на спину, вытекала черная в неярком свете свечей кровь.

— Александра! Вы целы?!

Ответить я уже не смогла, ноги мои стали подкашиваться, и корнет, бросив палаш, подхватил меня на руки.

— Серж… Как Вы здесь?..

— Александра Платоновна, я не мог ждать до завтра, я хотел Вас видеть. Пришел, но горничная Ваша, мерзавка, не пускает. Потом слышу гром, крик и шум. Кто этот негодяй?

— Не знаю… Надо позвать швейцара, пусть кличет городовых.

[1] Терцероль — небольшой по размерам дульнозарядный пистолет, называвшийся часто дамским или карманным.

Глава 4

Ивана нашли в его каморке. Бедный швейцар лежал возле своего топчана с раной в сердце. Полицейских позвал корнет, остановив патруль на набережной.

Через час приехал сам Спиридонов с помощниками. Был он мрачен и молчалив. Младшие приставы суетились возле тел, писарь скрипел пером, закрепляя на бумаге увиденное.

Напавший на меня господин был не знаком ни мне, ни кому-либо еще. В ночное время опросить всех жильцов дома не представлялось возможным, к тому же по причине летней поры почти все из них в Петербурге отсутствовали, проводя дни в праздности на своих дачах: кто на Елагином, кто на Каменном островах. У лиходея при себе не обнаружилось ни бумаг, ни приметных вещей, а финский нож — такой у многих имеется, по нему тоже установить личность не получится.

В квартире, куда мы поднялись, растрепанная и заплаканная Танька бегала с чаем, который полагала средством от любых волнений. В меня она вливала уже третью чашку. Серж сидел как на иголках, а Николай Порфирьевич недобро смотрел на него.

Работа пристава такая — подозревать всех и каждого.

— Сергей Григорьевич, как Вы очутились здесь в столь странный час? — спросил он гусара.