Самый яркий свет (СИ) - Березняк Андрей - Страница 7

— Сиськи оголяла с клиентом? — спросил Спиридонов.

— Оголяла, — пискнула Лукерья.

— Добрей, пойдем поговорим. Эту пока тут запри. Лукошка, не вздумай рыпаться отсюда. Думается мне, если жить хочешь, должна ко мне в околоток сейчас проситься.

[1] В то время — аналог полицейского управления. Введены Екатериной II уставом «благочиния и полицейским» в 1782 году. В реальности были заменены Павлом I на ратгаузы, восстановлены Александром I.

[2] Вязмитинов Сергей Кузьмич — в реальной истории министр полиции с 1812 по 1819 годы.

[3] «Дмитрий Донской» — пьеса В. А. Озерова, впервые поставленная в Петербурге в 1807 году. Упоминается Пушкиным в «Евгении Онегине».

[4] Екатерина Семеновна Семенова — знаменитая русская актриса начала XIX века.

[5] Спиридонов не зря удивляется новому слову: филерами в Российской Империи станут называть агентов Охранного отделения «в штатском» к концу XIX века, в 1817 Александра предвосхищает народную молву.

[6] Козодавлев Осип Петрович — министр внутренних дел. С 1810 по 1819 год данное министерство не имело отношения к полиции и охране правопорядка, а было скорее министерством промышленности. А привычные для МВД функции осуществляло Министерство полиции.

[7] Обуховский проспект — до 1884 года наименование Московского проспекта. Далее Фонтанки именовался «дорога в Москву».

Глава 3

Спустившись в зал, я была ошарашена еще одной картиной, которая никак не умещалась в голове: посетитель подходил к прилавку, клал монетку половому, и, получив разрешение, опускал деревянную кружку в бочку с пивом. Зачерпывал, не стесняясь окунуть в мутную жидкость грязные пальцы. А чтобы добытое пенное не расплескалось на пол, пока его несут к столу, страждущий отпивал прямо на месте. Пиво стекало по подбородкам, бородам, ладоням обратно в бочку.

Добрей подметил брезгливость в моем взгляде и усмехнулся: мол, контингент у меня не привередливый. Я же попросила его никогда не поить меня в своих заведениях.

— Чаю сделай нам, Дорон. Только…

— Да понимаю, Коля, не дурак. Не думаешь, что я из того же котла тут питаюсь.

Трактирщик вышел из кабинета отдать распоряжение халдею, а Спиридонов погрузился в свои мысли. Я пока ничего не понимала кроме одного: страшненькая проститутка, уездившая свое тело уже в двадцать лет, не далее как сегодня ночью соприкасалась со Светом. И скорее всего с…

— Амулет Сявка с Гундеем подрезали? — спросил вернувшийся Добрей.

— Истинно так, — кивнул пристав. — Сявка не возвращался?

— Не видел его сегодня. А Гундей утром пошел его искать, так и не вернулся. И сдается мне, что…

— И не вернется, — закончил за трактирщика фразу Николай Порфирьевич. — Поэтому Лукошку я заберу. Чует мое сердце, что иначе и она не вернется.

Пристав вновь задумался, в это время в дверь постучали. Вошел халдей с чайничком на подносе. Чашки Добрей достал из своего шкафчика.

— А что с франтом этим, которого разули? — спросил жид.

— Окочурился Пантелеймон Тимофеевич Колемин. Не выдержал страсти Лукошки твоей.

Да уж, Лукерья может гордиться — довела мужика до смерти любовными утехами. Прямо закончил срамное дело — и кончился!

— Не слышал о таком.

— Да с чего бы ты слышал. Дворянин из тамбовских, род захудал давно, рязанская ветвь еще трепыхается. В Петербурге месяц как зарегистрирован. Ходил на приемы к большим людям, куда мог проникнуть, предлагал безделушку, доставшуюся в наследство. Саша, что думаешь по сему?

Да ничего не думаю. Но Спиридонов так хитро смотрит, словно испытывает, и мной овладел стыд. В самом деле, можно уже начинать скрипеть мозговыми мышцами.

Итак, захудалый дворянин аж из Тамбова, пытается продать амулет. Откуда он у него?

Закрепить Свет в материальном предмете — это редкий талант, таких освещенных один на тысячу, а то и реже встречается. Теория мне известна, но ни с одним из мастеров я не встречалась, даже не знаю таковых. К тому же мастеру нужен тот, кто поделится своим умением, которое и вложат в амулет.

На Лукерье я почувствовала отголосок Света mentalis — дара духовного, мысленного. К таким относится и мой. Конкретнее и не скажешь, что именно вложили в «цацку», однако вариантов тут множество: от усиления умственных способностей, до… да хоть до чтения мыслей, если совсем уж фантазировать. Но такие таланты сами по себе из разряда мифических, так что в амулете что-то менее экзотическое, однако цена этой безделушке все равно немалая. Все зависит от дара, в ней заключенного…

— Странно все, Николай Порфирьевич. Слишком сложно. Этого Пантелеймона…

— Тимофеевича.

— Тимофеевича сначала чем-то опоили. Хотя нет, скорее осветили. Слишком много эффектов в зелье было бы — и любовное влечение до потери разума, и неутомимость, и концентрация на одной фигуре.

— Что ты имеешь в виду? — встрепенулся пристав.

— Ну, смотрите сами: одурманенный мужчина идет по Садовой, у него вожделение такое, что мыслить не может, а вокруг ведь множество женщин. Но он терпит до той поры, пока не увидит Лукерью. И тут уже держите его семеро. Каким бы зверобоем с лавандой и ромашкой его не поили, так выборочно это не действует.

— А зверобой, лаванда и ромашка как приворот работают? — заинтересовался Добрей.

Еще бы — с его профессией такой настой очень пригодился бы, его девки не простаивали бы. Пролеживали бы сутками напролет под клиентами.

— Не знаю, — пожала я плечами. — Все это травничество и алхимия мимо меня прошли. Бабки травками издревле лечили, но есть ли сила в рецептах или нет — я не знаю. А осветить воду или другую жидкость ни у кого еще не получалось.

— А святая вода? В церкви же налить можно, ее освящают.

— Освящают, а не освещают. Я не христианка. Странное у тебя отношение к святой воде, ты же еврей.

— Он выкрест истинно верующий, — сказал Спиридонов. — Но забудьте про освященную ромашку, я правильно понимаю, что Колемину Светом голову запудрили, и он на Лукошку кинулся из-за этого?

Я кивнула.

— Все так. Я и говорю, что как-то сложно очень. Если кому-то очень нужен был амулет, то он затеял очень уж хитрое дело. Нанять душегубов и продажную девку, одурманить человека, вложив ему страсть к образу страшненькому. Понадеяться на то, что лиходеи его не обманут, а отдадут оговоренное.

Добрей хмыкнул удивленно, но одобрительно, признавая за мной правоту и умственные способности, в которых, судя по всему, изначально сомневался. Впрочем, я даже не стала бы его винить. Кто он такой? Выкрест, держащий притон, в котором собираются самые низы петербургского общества. Если к своим годам он не только живой, но еще и преуспевающий по здешним меркам, то как минимум в определенном хитроумии ему не откажешь. И кого он увидел? Молодую дворяночку, которая с детства ела с серебряной ложечки.

— Главное тут, — задумчиво сказал пристав, — что злодей Лукошку видел. Так?

— Злодей ли, но тот, кто осветил покойного, точно должен был видеть. По описанию или портрету такое не сделаешь. Поверьте, Николай Порфирьевич, в этом я разбираюсь.

— А сама могла бы?

— Нет. Не мой Свет.

— Лукошка часто уходит из «Малинника»?

Лукошка из «Малинника» обычно ни ногой. Девицы Добрея фактически жили в квартале на Обуховском, столовались тут же, да и деньги им сводник на руки почти никогда не давал. Потому как все равно тут же пропьют.

Из «Малинника» в последнюю неделю Лукерья не выходила ни разу, только вчера, когда отправилась «на дело» со своими подельниками. И это означало, что злодей с большой долей вероятности появлялся здесь собственной персоной. Спиридонов принялся выпытывать из Добрея приметы всех клиентов проститутки, потом пытался заставить припомнить всех посетителей, которые заглядывали на «сладенькое», но тут уж трактирщик взмолился:

— Да не упомнить мне всех! Каждая по десятку за день принимает!

Я ужаснулась: представить себе такую службу было решительно невозможно! Зато понятно, почему молодая девка так поизносилась. Все же утехи должны быть в радость, а не как работа для ломовой лошади.