Год грифона - Джонс Диана Уинн - Страница 36

— После обеда, — сказал он. — В зале совета.

По крайней мере, так ему удастся сэкономить хотя бы часть дня на то, чтобы наконец заняться делом.

Центурион снова взмахнул рукой и удалился. Коркоран не спеша покушал, время от времени записывая кое-какие соображения по поводу корабля и сожалея, что не поговорил со студентами подольше. Рёскин явно сказал меньше, чем мог бы. Наверно, стоит организовать индивидуальные занятия, чтобы обсуждать на них с Рёскином строительство корабля. В конце концов Коркоран вздохнул и, сокрушаясь о времени, которое предстоит потратить впустую, побрел к лестнице, ведущей в зал совета.

Он спустился уже до середины лестницы, когда в вестибюль стремительно хлынул отряд легионеров, потом сенаторы и следом еще отряд легионеров. А за ними в вестибюль медленно вступили надменные гномы. Коркоран остановился. Как роскошно они все разодеты! Он собирался было принять их в своей футболке и галстуке, разрисованном кометами, чтобы показать незваным гостям, как он занят. Но, увидев процессию, тут же передумал.

«Все они очень богаты, — подумал Коркоран. — Я ведь посылал им просьбы о пожертвовании! Быть может, они явились именно по этому поводу. Нет, надобно одеться поприличнее, чтобы показать им, сколь благородно и почтенно заведение, которое им предстоит поддержать!» Волшебник снова вздохнул, призвал к себе свое официальное одеяние и накинул его прямо на лестнице. Дело в том, что Коркоран терпеть не мог этих тряпок еще со времен туров, когда мистер Чесни требовал, чтобы все маги непременно ходили в подобающих им костюмах. Тем не менее волшебник величественно спустился с лестницы, облаченный в алый балахон мага третьего уровня, с горностаевым капюшоном, говорящим о том, что он занимает высокую должность в университете. Коркорану было жарко и неудобно.

Когда он вступил в зал совета, все ему поклонились, и он порадовался, что позаботился одеться поприличнее. Оба сенатора красовались во всем великолепии одеяний имперского сенатора: царственный пурпур, алая кайма, лавровые венки и все прочее, что полагается. Просторный зал совета был набит их легионерами. А при виде гномов у Коркорана и вовсе захватило дух: золоченые доспехи, украшенные самоцветами, парадное оружие, драгоценные камни, вплетенные в косицы… Двое из них, со снежно-белыми волосами, носили на голове платиновые диадемы тончайшей работы.

Вся эта роскошь потрясла Коркорана, хотя он, конечно, постарался не подать виду. Он стремительно прошагал к другому концу стола и сел лицом ко всем присутствующим. Видя это, оба сенатора, кряхтя, опустились на стулья, в то время как легионеры остались стоять позади них плотными рядами. Беловолосые гномы тоже влезли на стулья, слегка побрякивая доспехами и прочей амуницией, а другие гномы остались стоять, столпившись позади них. «Это чтобы те, что сидят, казались важнее», — подумал Коркоран.

— Добрый день, господа, — начал он любезным, но деловым тоном. — Чем могу быть вам полезен?

— А вы кто такой? — осведомился один из гномов, оставшихся стоять.

Коркоран немного удивился.

— Я — волшебник Коркоран, председатель университетского совета. А вы?

— Я — Антонин, сенатор Империи, — представился сидевший слева сенатор, умело вклинившись в разговор. — Рядом со мной находится мой коллега, сенатор Эмпедокл. Мы явились сюда по важному делу…

Коркоран вежливо кивнул и обернулся к гномам.

— А вы, господа?

— Мы, — начал тот гном, что сидел справа, — кузнечные мастера из пещер Центральных пиков, и в страже мы не нуждаемся. — Он насмешливо обвел глазами ряды неподвижно застывших легионеров. — Мы сами себе защита и оборона. Я — Добри, сын Дэвелли, сына Доркана, сына Дваина, основателя племени кузнечных мастеров. Рядом со мной сидит Генно, сын Гарта, сына Грайда, сына Дваина, а позади меня, по правую руку, стоит Хордо, сын Харнида, сына Хеннеля, сына Хамана, сына Дваина, а по левую руку от него стоит Клодо…

Коркоран в изумлении слушал, как почтенный Добри представил одного за другим всех десятерых гномов, перечислив их имена и всех их предков. Сенатор Эмпедокл склонился к сенатору Антонину и громко шепнул:

— Это стремление непременно изложить всю родословную напоминает конскую ярмарку!

— Чего еще ждать от нелюдей? — пожал плечами сенатор Антонин.

Коркоран начал понимать, что, возможно, совершил ошибку, решив принять оба посольства вместе.

— И мы явились сюда… — продолжал Добри.

— Несомненно, с весьма важным делом, — ловко встрял сенатор Эмпедокл. Коркоран понял, что этот человек — опытный ветеран словесных баталий. — Однако наше поручение не терпит отлагательств, о волшебник. Как вам, несомненно, известно, наша великая империя является родиной и колыбелью демократии, пронизывающей наше общество на всех уровнях и затрагивающей все его сословия. Сенат, к которому я имею честь принадлежать, является не более чем высшим из наших демократических институтов. Он избирается на основе всенародного голосования сроком на пять лет и, таким образом, является высшим выразителем воли народа. И сам император, не будучи избран подобным образом, зачастую узнает о вышеупомянутой воле народа благодаря голосованию сената и, разумеется, считает своим долгом следовать ей. Таким образом, можно сказать, о волшебник — хотя, разумеется, не забывая о должном смирении, — что мы с моим почтеннейшим коллегой-сенатором представляем здесь истинную волю императора. Ну, вы меня понимаете.

Коркоран ничегошеньки не понимал. Чего хочет этот краснобай? Добри, который сидел, сложив на груди толстые руки, унизанные коваными браслетами, снисходительно пояснил:

— Он имеет в виду, что император его сюда не посылал и, возможно, даже не подозревает об их поездке. Не так ли, сенатор?

Эмпедокл гневно поджал морщинистые губы, однако вежливо кивнул гному.

— Таким образом, — мягко вмешался Антонин, — отсюда с неизбежностью вытекает, что вы, волшебник, должны войти в наше положение или, если можно так выразиться, взглянуть на дело с нашей точки зрения. Наши благородные демократические институты способны сохранить свою целостность, ту целостность, что является наиболее ценным нашим достоянием, лишь в том случае, если они охраняют целостность всей нации и нашей императорской фамилии, заботясь ради беспрепятственного осуществления наших свобод и поддержания высоких моральных норм, чтобы мы всеми возможными способами стремились к сохранению чистоты, единства и нормальности. И любые признаки, любые, сколь угодно слабые следы запятнанности тем, что можно назвать хотя бы отдаленно враждебным Империи, следует, с нашей точки зрения, искоренять и изгонять безжалостно и бескомпромиссно.

Этот еще хуже Эмпедокла! Коркоран невольно оглянулся на Добри. Добри вскинул брови, так что его массивный лоб собрался складками под диадемой.

— Эк завернул! — сказал он. — Здорово. Сдается мне, волшебник, он хочет сказать, что они не желают портить свою кровь, смешиваясь с другими народами. Но сказал он это так хитро, что при нужде все можно будет вывернуть наизнанку и заявить, что он имел в виду как раз противоположное.

Антонин уставился на Добри неподвижным, змеиным взглядом.

— Добрый мой гном, быть может, вы желаете высказаться вместо меня?

Добри помахал толстенной рукой.

— Нет-нет! Продолжайте. Это довольно забавно.

— Мы тоже не любим полукровок, — вставил сидевший рядом Генно.

Тут до Коркорана внезапно дошло, о чем идет речь.

— Вы хотите сказать, что вы приехали сюда по поводу Клавдии? — уточнил он.

Увенчанные лаврами головы торжественно кивнули.

— Поскольку понимание между нами достигнуто, — сказал Эмпедокл, — мы можем более четко сформулировать нашу позицию. Наш августейший владыка, милостивейший император Тит, еще довольно молод и, увы, доныне не предпринял никаких шагов к тому, чтобы Грифон явил миру еще одно достославное поколение…

— Император все никак не женится, — перевел Добри.

— И при нынешнем положении вещей, — продолжал Эмпедокл, не обращая внимания на нахального гнома, — следующим лицом, к которому перейдет титул и почести императора, может стать его злополучная сводная сестра. Вы понимаете, волшебник, в каком сложном положении мы находимся. Никоим образом не желая идти наперекор чувствам и привязанностям нашего императора, мы тем не менее хотели бы упредить их нежелательные последствия, в корне уничтожив любую угрозу того, что в самом сердце Империи может воцариться полукровка.