И аз воздам (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 21

Сидят они уже в темнице часов десять. И начинает образовываться проблема. Винишко испанское, что с собой прихватили, начинает настойчиво наружу проситься. Всё бы ничего, бутылка есть, только в этом тесном чулане и девушка есть. Не удобно. И она начинает ёрзать, видимо и её проблема эта посетила.

Пётр Христианович время прикинул. Если они часов в десять вечера забаррикадировались, то сейчас уже утро вовсю. Чего бы полицейским из квартиры не убраться? Сколько они тут будут сидеть и чего ждут, что те проклятые поляки, что убили лучшего царского друга, вернутся. Есть же у преступников завиральная идея — возвращаться на место преступления. Утешала мысль, что вот-вот это должно закончиться. Скоро проснётся Александр, и ему доложат об очередном преступлении совершённом патриотической организацией «Великая Польша». Там Брехт не поскупился и про жену императора написал, что она родила дочь от Адама, и то, что Адам продавал секреты России англичанам и, то, что следующим кого убьют патриоты, будет сам Александр Павлович — главный враг «Великой Польши».

Почему-то граф надеялся, что просиживать в квартире Константина Чарторыйского после этого полицейские долго не будут. Всех их с облавами отправят поляков ловить. И те, даже сомневаться не стоит, выловят всех до единого живущих в Санкт-Петербурге, западных славян. Поляк ты или чех, потом в камере расскажешь. Может Александр лично бы и не решился на тотальную облаву, но в Государственном Совете есть умнейший товарищ Беклешов Александр Андреевич — бывший генерал-прокурор и Трощинский Дмитрий Прокофьевич — нынешний генерал-прокурор, должны «уговорить» самодержца меры принять.

Веселье начнётся, и тогда про квартиру убитого камер-юнкера забудут. А даже если и оставят пару человек в засаде, то вчетвером справятся. Главное теперь — не обделаться.

Только Пётр Христианович уже хотел попросить Стешу подать ему ту самую братину золотую, что он из буфета с собой прихватил, а то ещё конфискуют полицейские, или затеряется случайно, как в комнате за стеной поднялся очередной ор и после этого зацокали каблуки по паркету. Потом наступила тишина и бубнежа, что доносился через двойную дверь, слышно не стало.

Брехт встал и, стараясь на каблуки не наступать, подошёл к двери. Хотел подойти, запнулся о подол Стеши и чуть не рухнул на неё. Удержался, рукой затормозив падения, уперевшись в мешок. Тупой! В смысле, десять часов сидел, вино пил, коленку и ножку повыше счупал, а спросить, а чего там, в мешках, и сундуке даже мысль не возникла. Все мысли были найдут или не найдут сначала, а потом где тут ночная ваза ближайшая. А сейчас рукой в мешок угодил и рука упёрлась в …

— Стеш, а что в мешке? — Встал на колени и девушку ощупал граф, ну, чтобы не за то не ухватиться, когда подниматься будет. Какие-то две непонятные округлости упругие нашёл. Наверное, мячики резиновые детские, до футбольных размер недотягивал. Но и не теннисные.

— Деньги.

— Вона чё? А в сундуке? — Семён Семёныч, а что должно быть в таком тайнике? Картошку с морковью хранят. Их же нельзя на свету хранить — позеленеют.

— Золотые монеты и серебряные.

И жадность обуяла. Как теперь бросишь? Их на что полезное пустить можно.

Глава 11

Событие двадцать девятое

На Дерибасовской открылася пивная.

Там собиралась вся компания блатная.

Там были девушки Маруся, Вера, Рая,

И с ними Вася, Вася Шмаровоз.

Придерживая и чуть подтягивая вверх дверь, чтобы не заскрипела, Пётр Христианович открыл первую дверь и остановился, вновь прислушиваясь. Дверь всё же поскрипела чуть, и если там, именно в этом зале, есть полицейский, то мог услышать. Как бы человек поступил любой, услышав непонятный скрип? Правильно, пошёл бы посмотреть, чего это скрипит. Шагов не было слышно, предположить, что там, в комнате, кто-то подкрадывается к невнятному скрипу на цыпочках можно, но не хотелось. Потому граф и вторую дверь потянул. Эта тоже чуть поскрипела. Вот Чарторыйские жмоты, на обычное подсолнечное масло могли бы и потратиться. Нужно-то всего пару капель. Нет, подсолнечного? Льняное? Нужно подумать насчёт подсолнечного, точно Брехт не помнил, но, кажется, уже вывели подсолнухи с крупными семечками. Да, если даже и не вывели, то в подсолнухе один чёрт в разы больше масла, чем в малюсеньком льняном семени. Так ещё и халву можно делать. Её ещё точно не изобрели.

— Стеша, — прошептал граф, — как этот шкаф отодвигается.

Девушка твёрдой рукой отстранила Брехта и чего-то сделала внизу буфета, после чего тот легко отодвинулся. Пётр Христианович морду лица высунул из-за него. Тихо. Никого.

— Стой тут! — выдворил девушку из тайника граф и испоганил братину золотую. Фух. Полегчало.

После этого растолкал Ивашек и Сёму. Железные нервы у парней, тут смерть за дверью ходит, а они спят и похрапывают.

— Тихо. Вроде все ушли. Сейчас попробуем выбраться. Не топайте, может в других комнатах люди остались, — Брехт прошипел это всё в темноту и снова вернулся в комнату. А там сразу зажурчало, причём в угол. Невежливо. Такие гостеприимные хозяева … были. На ночь приютили.

Пётр Христианович на носочках прошёлся до завешанного портьерой окна и выглянул на улицу. Как раз был виден выход из подворотни. Под аркой тоннеля стоял полицейский в голубом мундире. То есть, через тот вход, которым они в дом попали, выхода нет. Остаётся ещё запасной на набережную Мойки, но надеяться, что полицейские дураки, и там охрану тоже не поставили — глупо. Хотя, тут всякие варианты возможны. Кто-то же занимает два других этажа этого дома, а ещё и вход в соседний дом тоже через эту подворотню осуществляется. Через тоннель всё одно идти, а там полицейский. Можно ликвидировать. Жалко мужика, он-то не виноват, что план у Брехта рухнул. Себя, конечно жальче. А если его оглушить, там полумрак, шарфом прикрыться. Не опознает потом. Ага. Их в Санкт–Петербурге с таким ростом не больше десятка человек и это с учётом того, что в гвардию высоких набирают. Всё же сто девяносто сантиметров для начала девятнадцатого века — это особая примета.

И остаться на день нельзя, Пётр Христианович на сто процентов был уверен, что его дёрнут во дворец, не сам Александр, так Мария Фёдоровна. Он советы дал, а его не послушали, вот и результат. И теперь уговаривать Государственный Совет не предпринимать жёсткие меры некому. Чарторыйский убит. Полякофилов не лишку при дворе осталось. А желающих повоевать, пограбить, удаль молодецкую показать, ордена заработать всегда в избытке. И повод замечательный.

Позади, выглядывая из-за него, к окну подобралась вся их банда. Брехт ещё раз глянул на полицейского, тот ёжился и кутался в епанчу, ветер, как и вчера, бросался во всех встречных и поперечных мокрой противной моросью.

— Будем выходить, попробуем оглушить. Не получится, тогда придётся убить. Стеша, ты пойдёшь с нами. Тебе здесь оставаться нельзя. Кстати, а чей это дом? Он ведь не Константину Чарторыйскому принадлежит?

— Нет. Это бывший дом президента Императорской Академии художеств Бецкова, который он завещал адмиралу Дерибасу, потому что тот был женат на внебрачной дочери Бецкого. А теперь вдова Дерибаса — Анастасия Ивановна его сдаёт. У неё рядом ещё дом на Дворцовой набережной.

— Вот как! — Пётр Христианович задумался. Он не знал, а как вынести из этого дома, мешки с деньгами, сундуки с монетами и коробки с украшениями.

Дерибаса Витгенштейн знал, и в памяти это осталось по наследству Брехту, адмирал тоже был заговорщиком, но чуть не дожил до осуществления оного. Помер. Удар хватил. Шептались в Москве, что генерала отравили. Мол, чёрный совсем был, когда его в карете нашли. А что, с графа Палена станется, если адмирал решился всё рассказать Павлу, то вполне и отравить могли.

— Вдова адмирала Дерибаса … Вдова адмирала Дерибаса …

— Анастасия Ивановна, — подсказала Стеша.