Пройти чистилище - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 70

Вырубались виноградники, что во многих районах Кавказа и Крыма всегда считалось самым страшным грехом. Закрывались заводы по производству отборных коньяков и коллекционного шампанского. Почему-то в Постановлении ЦК КПСС разрешалось употребление пива, очевидно, приравненного к безалкогольным напиткам. На вопрос одного из приморских секретарей райкома, является ли пиво алкогольным напитком, председатель исполкома ломал голову минут двадцать. С одной стороны, секретарь утверждал, что это алкоголь, но с другой – было Постановление ЦК КПСС. И тогда нашедший выход из трудного положения подхалимствующий председатель торжественно объявил, что пиво – «мелкоалкогольный напиток», заслужив с этих пор прозвище «мелкоалкогольного подхалима».

Затем так же торжественно была разрешена индивидуальная частная деятельность. Юристы ломали голову, как отличать нетрудовые доходы от индивидуальной частной деятельности. Но улыбающийся генсек с кровавым пятном на лбу говорил так уверенно и убедительно, что всем хотелось верить. И все продолжали верить.

Появление такого лидера вызвало и небывалый энтузиазм народа. Непонятно почему стали улучшаться экономические показатели. Особенно в первые два года правления нового лидера. Впервые в истории своей страны советские люди начали получать автомобили даже в рассрочку. И хотя речь шла только о маленьких «Запорожцах» и «Москвичах», для многих это было событием. Торжественно было заявлено, что предыдущий лысоватый генсек, столь эмоционально снявший однажды на глазах у всего мира свою обувь и обещавший построить к началу восьмидесятых коммунизм, несколько ошибался и новая программа партии будет пересмотрена. Зато так же торжественно, как и коммунизм, людям пообещали новые квартиры. Каждому свое жилье, заявили новые «строители коммунизма», и заверили, что завершат строительство к двухтысячному году.

Вообще каждый приходивший генсек нес новую программу. То коммунизма, то продовольственную, то жилищную. Но каждый обещал сделать это непременно в течение пятнадцати-двадцати лет, очевидно, справедливо считая, что сам не доживет до исполнения собственной мечты. Ситуация напоминала известную сказку Ходжи Насреддина, взявшегося научить осла петь в течение трех лет и попросившего за это триста золотых. На удивленный вопрос жены, как он научит петь осла, умный Насреддин резонно ответил, что за это время помрут либо шах, либо осел. Очевидно, генсеки исходили из подобной логики, которая, кстати, всегда срабатывала. Один умер, так и не построив коммунизм, еще один умер, не претворив в жизнь Продовольственную программу, чтобы накормить всех желающих. Правда, нужно отдать должное и этому генсеку, свое окружение он накормил. С большим запасом на несколько десятилетий. И, наконец, последний генсек, обещавший каждой советской семье по квартире. Он действительно умудрился раздарить почти весь жилищный фонд страны, республики и города, но сама Программа по жилью, конечно, не выполнена, да она и не могла быть выполнена, а сам генсек переехал в красивое здание, скромно названное Фондом его собственного имени. И все были довольны. Действительно, каждый раз кто-то умирал.

А в стране рождались и умирали люди, трудились, смеялись, любили, ненавидели – словом, жили своей жизнью. После побега Гордиевского англичане выслали из страны целую группу дипломатов, уличенных в разведывательной деятельности против туманного Альбиона. В ответ советская сторона выслала такое же количество английских дипломатов, также уличенных в подобных безобразиях. И хотя все обо всем давно знали, тем не менее эти чувствительные и неприятные уколы довольно здорово мешали отношениям обеих держав, тем более крепких после встречи в 1984 году Тэтчер и Горбачева.

Никто и никогда не сказал Михаилу Горбачеву, что его встреча с премьер-министром Великобритании была подготовлена английской разведкой. Никто не сказал ему, что все наброски его предложений и вопросов делал многолетний сотрудник английской разведки, бывший, так и не назначенный, резидент ПГУ КГБ в Лондоне Олег Гордиевский.

Крючков, знавший об этом, предпочитал хранить молчание, а председатель КГБ Чебриков, ставший членом Политбюро только при Горбачеве, вообще делал вид, что его не касаются подобные вещи, и никогда бы не стал говорить Генеральному секретарю столь неприятные вещи.

Получив подтверждение о прибытии Гордиевского в Лондон, Крючков вызвал к себе Дроздова и Трапакова.

– Довольны? – сухо спросил он своих сотрудников. – Ваш любимец уже в Лондоне.

– Это было необходимое решение, Владимир Александрович, – убежденно сказал генерал Дроздов.

Крючков, уже знавший об операции в мельчайших деталях, не стал более возражать. Просто обратился к Трапакову:

– Как там Юрченко?

– Все в порядке, – доложил Трапаков, – прошел благополучно. Сейчас в Италии, скоро увезут в Америку. По нашим сведениям, он ведет себя правильно, разыгрывает роль неуверенного, замкнутого в себе человека.

– Он уже начал говорить? – спросил Крючков.

– Да, конечно, по нашим сведениям, он уже выдал и Пелтона. Он из АНБ. Их специалист, – пояснил Трапаков.

– Это тот самый, о котором мы говорили, – вставил Дроздов.

– Он уже рассказал американцам про Пелтона? – уточнил Крючков.

– Да, – ответил Трапаков, – во всяком случае, как сообщает наш резидент из Вашингтона, за Пелтоном установлено наблюдение.

Крючков кивнул. Он никогда не выражал своего одобрения в присутствии сотрудников.

– На какое время вы рассчитывали пребывание Юрченко за рубежом? – спросил Крючков.

– Несколько месяцев. Больше не имеет смысла. Будет психологически неоправданным. А так все правильно. Он запутался, решил перейти к американцам, выдал нескольких агентов, потом одумался и решил вернуться. Наши аналитики и психологи подобрали ему очень интересный психотип. Думаю, он должен справиться, – убежденно сказал в заключение Трапаков.

– Надеюсь, – произнес Крючков, – иначе мы потеряем и его. Хотя это все равно авантюра. Послать в ЦРУ нашего офицера, выдавая его за перебежчика. Как я согласился на подобное, сам не понимаю. У вас, генерал Дроздов, есть дар убеждать людей. Во всяком случае, Юрченко пока идет по нашему плану.

– Он вернется, – убежденно сказал Трапаков, – все рассчитано верно. Он обязательно вернется [27] .

– Как дела у Юджина? – спросил Крючков.

– По нашим сведениям, американцы вынуждены его отпустить. Против него нет никаких доказательств, – ответил Дроздов. – После побега Гордиевского и выдачи Пелтона они просто обязаны отпустить Юджина. Все было рассчитано на него.

– Посмотрим, – неприятным голосом сказал Крючков, – ваша затея может и не получиться. И тогда мы потеряем и Юджина, и Пелтона.

– Наше последнее приобретение стоит всех наших разведчиков в Америке, вместе взятых, – неожиданно сказал Дроздов.

Крючков чуть нахмурился. Даже здесь, в Ясенево, в строго охраняемом кабинете начальника советской разведки в окружении нескольких сотен своих офицеров и охранников, сидя с генералом и полковником собственной разведки, Крючков не решался говорить об этом деле вслух. Абсолютная секретность была его идеалом. Только при этом варианте не бывает глупых утечек информации, любил повторять Крючков. И сейчас, услышав от генерала Дроздова эти слова, он даже посмотрел по сторонам. И потом тише обычного сказал:

– Операция «Дрофа», которую мы планировали с переходом Юрченко на сторону врага, идет неплохо. Об этом я уже знал. А вот наша новая находка в ЦРУ США – это действительно находка. Но предупреждаю, его дело должно быть выделено в особое производство. Ни один человек, кроме вас, генерал, не имеет права его смотреть. Кто поедет с ним на связь? – вдруг вспомнил он.

– Я сам, – поднялся Трапаков.

– Сидите, – махнул рукой Крючков. – Это правильно. Чем меньше людей будет с ним контактировать, тем лучше. Надеюсь, вы не собираетесь встречаться с Юджином? Я ведь помню, вы тогда работали в восьмом отделе и готовили Юджина для поездки в Турцию.