Путешествие среди выживших христиан в арабском мире - Вивель Клаус - Страница 54

В тот день в Мосуле, когда он развесил 19 плакатов, ему сказали, что этого достаточно. Потом потребовали от похищенного священника, чтобы тот принял ислам. Он отказался. И тогда 12 октября ему отрубили голову, руки и ноги. Полиция нашла его вечером лежащим на дороге в каком-то индустриальном районе на окраине Мосула: на туловище покоились его голова, руки и ноги. Впоследствии никто так и не был арестован. Никто до сих пор не знает, кто похитил и убил священника.

Несмотря на посыпавшиеся угрозы взорвать церковь, если семья посмеет собраться вместе, в Мосуле устроили пышные похороны, во время которых ничего не произошло. В более поздние времена христиане будут до того напуганы, что не посмеют даже появляться на похоронах.

Полтора месяца спустя, 26 ноября 2006 г., был убит еще один священник – протестант Мундер Алдайр. 3 июня 2007 г. халдейский священник Раджид Азиз Ганни вместе с тремя дьяконами – Басманом Юсуфом Давидом Аль-Юсефом, Гассаном Исамом Бидавидом и Вахидом Ханной и женой последнего покинули воскресное богослужение. Через 500 м их остановили люди с оружием: всех пятерых вытащили из машины и расстреляли мужчин из пулеметов, заставив женщину смотреть на это. Затем, чтобы никто не мог приблизиться к телам убитых, их заминировали. Позже пришлось вызвать саперов, чтобы их обезвредить. После этих убийств более половины христиан Мосула бежали в находящиеся к северо-востоку от него более бедные христианские города или в отдаленные регионы.

А что было с теми, кто остался в городе? Мой анонимный гость припоминает, что за неприкосновенность храмов конгрегации обязали платить джизью, мусульманский налог.

– Таким образом церковь в городе принудили к участию в финансировании террористов. Городским мусульманам также приходится платить террористам, чтобы те их защищали. Все это не что иное, как мафия. Один мусульманин из города рассказывал мне, что террористы собирают по 6 млн долларов в месяц, – сообщает он.

У маленького родственника убитого священника когда-то была собственная автомобильная мастерская с несколькими цехами, стоявшая у дороги. Когда у него потребовали выплату джизьи и он отказался, все цеха мастерской подорвали.

– Мы обвиняем все страны Запада в том, что они не предоставляют нам помощи и не оказывают серьезного давления на правительство Ирака, чтобы оно нас поддержало, – заявляет он. – У нас нет возможности получить убежище и в Европе. Все это очень грустно.

Тем же вечером мы с Амиром спешим на встречу еще с одним человеком, который готов поведать свою историю. Его зовут Рафи Дахан. Мать Рафи подносит нам турецкий кофе и воду. Мы сидим в его доме в Анкаве. В его новом доме. А в 2005 г. семья жила на улице Мосула, с которой можно было попасть в один из бывших дворцов Саддама и которая поэтому подвергалась постоянной бомбардировке.

Мы здесь затем, чтобы поговорить об его отце, Аднане Дахане, который зарабатывал на хлеб продажей автозапчастей. Через полгода после того как отец стал получать на свой телефон смс с угрозами в адрес семьи, они покинули Мосул и перебрались в одну из окрестных деревень. Каждый день, отправляясь на автобусе в университет, Рафи проезжал мимо своего пустующего дома.

Через полгода, надеясь на наступление лучших времен, они вернулись назад. Однако лучшие времена так и не наступили. В июле 2007 г. впервые был похищен отец. За ним просто пришли и забрали его с порога собственного дома. После уплаты семьей 5000 долларов через восемь дней его освободили.

А три года спустя, в феврале 2010 г., снова забрали. На этот раз никто уже не звонил и не просил выкупа. Через семь дней его нашли с простреленными животом и лицом. Сыну пришлось идти в морг на опознание.

Рафи вспоминает, что спросил отца после первого похищения, почему они не ищут убежища за границей. Отец ответил, что в их стране вся цивилизация была построена христианами: «Здесь церкви, в которых мы служим. Мы не можем их просто так оставить. Кто за ними присмотрит?».

После убийства отца никого не арестовали. Рафи абсолютно уверен в том, что полиция умышленно проигнорировала этот случай. Он помнит, что когда отца захватили в первый раз, похитители проезжали через контрольно-пропускной пункт, на котором стоял иракский офицер. «Посмотри, что у меня там, на заднем сиденье, – сказал один из них, обращаясь к офицеру. – Христианская собака». «Да благословит тебя Бог», – ответил офицер.

Во второй раз отца схватили неподалеку от этого контрольно-пропускного пункта. Похитители ликовали, радуясь добыче. Офицерами не было предпринято никаких действий.

Рафи рассказывает, что в Мосуле взрывы, похищения и убийства можно было наблюдать практически ежедневно. Я интересуюсь, как это на него впоследствии повлияло.

– Теперь я знаю, какая тяжелая смерть нас ожидает, – отвечает он.

На сегодняшний день, несмотря на то что в Мосуле все еще совершается насилие, находиться здесь стало намного терпимее. За последние два года в Ираке число убитых христиан и подорванных церквей уменьшилось, но акты террора по-прежнему имеют место. С 2003 по 2011 г. в Ираке был убит 841 христианин, однако 75 % покушений так и не были раскрыты. Волна самых страшных убийств прокатилась в 2004, 2007 и 2010 гг.[217]. Считается, что во всем Ираке с 2003 г. произошло около 2000 похищений христиан – эта цифра приблизительна, поскольку большинство случаев не было предано огласке из-за боязни последствий[218].

Когда мы уже собираемся уходить, Рафи говорит, что здесь очень скоро снова возьмутся за христиан. Это происходит каждый раз перед выборами. Убивают христиан, убивают политиков, повсюду взрывы, возрождается межрелигиозная вражда. Через пять минут после прогноза Рафи на экране смартфона моего шведско-иракского сопровождающего Амира выскакивает сообщение: в Мосуле снова убит христианин.

На следующий день мы отправляемся на его похороны. Вот так и случилось, что в то воскресное утро я оказался на отпевании Абдула Джабара. Здесь, в Бахдиде, в 32 км к юго-востоку от Мосула, в нескольких часах езды к западу от Анкавы, слушая слова архиепископа о предстоящей эмиграции всего христианского населения Ирака, я чувствую себя нежеланным гостем.

Чтобы попасть в Бахдиду, нужно пройти сперва иракский, а затем курдский контрольно-пропускные пункты, которые находятся в нескольких метрах друг от друга. Казалось бы, какие проблемы? Но на самом деле все это длится целую вечность. Меня долго досматривают скучающие военные, в конце концов, прежде чем разрешить мне пройти, они с подозрением разглядывают мой паспорт. Светит солнце. На улице весна и много пыли. У города грязный и запущенный вид. Дороги в жалком состоянии.

Этот населенный пункт находится за пределами курдской автономии, но как и во многих других городах на равнине Ниневии, здесь продолжают базироваться курдские солдаты и реет курдский флаг. Фактически Бахдида захвачена крошечной автономией, но ослабленное иракское правительство занято более важными задачами, чем обуздание жадных курдов. Мне говорят, в окрестностях города строятся храмы на деньги, выделенные курдами, чтобы подкупить христиан и переманить на свою сторону.

Крупный мужчина с усами, как у моржа, активист борьбы за права человека Луи Маркос Аюб из Хаммурабской Организации по Правам Человека, с которым мы встречаемся в церкви, сообщает мне, что иракское правительство хочет вытеснить христиан на север в Ниневию, что к востоку от Мосула, а затем далее, в Курдистан. Христиан будут выдворять и из Багдада, и из Мосула. Он говорит, что самые бедные из них не могут позволить себе переезд, к тому же государственные служащие из христиан в этих двух городах не рискуют переехать в деревни, где для них практически нет работы, жизнь более примитивна, а экономика хромает.

После похорон мы отправляемся к одной пожилой даме из Мосула. На ней черное платье – этот цвет носят женщины, потерявшие самого близкого, главу семьи. Мы садимся на мягкий диван. Комната ничем не украшена, только на стене висят фотографии с изображением мужа и сына хозяйки. Она называет их мучениками, это же фиксирует подпись под фотографией. Мужчины сняты на фоне умирающего Иисуса с терновым венцом, возведшего глаза в небо. В верхней части рамки – ветвь оливкового дерева.