Кровь, которую мы жаждем (ЛП) - Монти Джей - Страница 40

Там, где его одеколон наиболее силен, распространяется и задерживается.

— Уходи отсюда. Будь призраком, Лира, и спрячься. Найди тишину, — бормочет он мне на ухо, жесткость его тона не оставляет места для споров. — Ты дождешься меня, а потом сломаешься. Только тогда.

Мой кивок больше похож на судорогу, а голос звучит придушенно.

— Если я стану призраком, — задыхаюсь я, — как ты меня увидишь?

Дрожащий вздох вырывается из его горла и щекочет мне ухо. Воспоминания о нашей первой встрече проносятся между нами, когда мы были маленькими детьми, переживающими мерзкое зло, которое многие даже не могут себе представить.

Двое детей, сшитых вместе кровавыми пальцами судьбы. История, написанная багровым цветом и пропитанная жестоким концом. Чувствовали ли это наши родители? Успокаивал ли Генри Пирсон душу моей матери, прежде чем украсть ее, как это сделала Тэтчер с моей?

Пока окружающие замирают в страхе, мы существуем в воспоминаниях о нашем начале и начале нашего томительного конца.

— Скар, — мурлычет он, — я всегда видел тебя.

ГЛАВА 13

Нарушенные правила

ТЭТЧЕР

— Сэр, мне очень жаль, но с 1970-х годов не было ни одного побега заключенных. Могу вас заверить, что все были учтены.

Моя хватка на телефоне напряглась, угрожая разрушить его между пальцами.

— Соедините меня с начальником тюрьмы.

Толпа людей словно отделяется от меня, создавая маршрут, по которому я могу пройти. Их страх накатывает на них волнами, феромон, который могу уловить только я. Истерия по поводу обнаружения конечности в кампусе затягивается, нарастая по мере того, как шепот становится все громче.

Мясник Весны вернулся с подарком.

Или кто-то выдает себя за него.

И главный подозреваемый ходит среди них.

Некоторые из них достаточно смелы, чтобы смотреть на меня; другие слишком боятся того, что произойдет, если они будут смотреть на меня слишком долго. Я чувствую, как строги их позвоночники, слышу ропот теорий.

Они все думают, что я виноват в этом. Как будто мое эго так сильно нуждалось в поглаживании, что я прибег к этой безвкусной публичной демонстрации.

Меня это не беспокоит, их мельница слухов, которая будет вращаться с моим именем в качестве первоисточника. Какое бы решение ни принимали их узкие умы, меня это сейчас волнует меньше всего.

Пусть они гноятся, пусть у них в голове крутятся слухи, пока сама мысль о моем имени не заставит их содрогнуться. Мне не трудно быть их бугименом.

— Он не отвечает на телефонные звонки. Могу я оставить сообщение?

Бог должен быть настоящим. Только так я могу объяснить, как повезло этому придурку по ту сторону телефона, что я не стою перед ним.

— Да, скажите ему, что звонит Тэтчер Пирсон по поводу Генри Пирсона, заключенного, за содержание которого мы платим большие деньги, — быстро отвечаю я, позволяя своим ногам тяжелыми шагами нести меня через кампус.

— Я... мистер Пирсон, я прошу прощения. Я понятия не имел...

— Пощадите меня, — огрызаюсь я. — Если вы хотите сохранить свою работу, соедините меня с начальником тюрьмы. Больше я не буду просить.

Линия отключается лишь на короткое время, прежде чем другой голос приветствует меня на противоположном конце.

— Мистер Пирсон, что я...

— Где мой отец? — У меня нет времени, чтобы тереть локти — задача, в которой я гордился тем, что стал экспертом в притворстве.

Я мчусь мимо школьной территории в заросли деревьев за районом Ротчайлд, где, знаю, я найду своего дорогого фантома, спрятанную в гниющем склепе. Единственное утешение, которое может найти человек, настолько связанный со смертью, — это тишина, царящая там, где покоятся мертвые.

Я слышу шелест бумаги, прежде чем начальник тюрьмы Римонд отвечает: — Где он был последние несколько лет, сэр? В его личной комнате в одиночке. Почему? Вы просите нас перевести его?

— С каких пор? Когда в последний раз кто-то видел его физически?

В груди у меня тесно, подавляющая некомфортная боль, когда мой вопрос витает в воздухе. Ветви трещат под тяжестью моих шагов, когда я углубляюсь в лес за Холлоу Хайтс.

— Мы проверили камеры около пятнадцати минут назад, мистер Пирсон. Все, включая вашего отца, были на месте. Есть какие-то проблемы?

Знаю, что вероятность побега Генри из тюрьмы строгого режима невелика, и я презираю причину, по которой мне пришлось звонить для проверки, — это из-за Лиры.

— Нет, но я бы хотел, чтобы вы выставили дополнительную охрану в одиночной камере на следующие несколько недель. Мне нужен список всех его посетителей за последние два года, и позвоните мне, если кто-то попросит о визите с этого момента, — поспешно говорю я ему, прежде чем закончить разговор.

Может быть, он все еще внутри, но мой отец никогда не упустит шанс устроить сцену. В этом мы с ним, к сожалению, похожи.

Это вполне может быть кто-то несвязанный, использующий то, что СМИ опубликовали о его убийствах, чтобы напугать жителей Пондероз Спрингс, подражатель, работающий на этого возмутительного Гало, который использует легенду моего отца как оружие против нас.

Но на всякий случай, если Генри утер нос в мои текущие дела и оказался замешан в них, я хочу знать.

Опускаю взгляд на телефон, и мой большой палец задерживается на имени Алистера, готовый позвонить ему и наброситься на него с криками о том, как я знал, что это произойдет. Как я предупреждал их, что если мы будем лезть в дело о пропавших девушках и Гало, они будут мстить.

И именно я окажусь в проигрыше.

Я буду первым, на кого обратит внимание полиция. Я очевидный подозреваемый, разгневанный сын, мстящий за своего отца-убийцу. Клянусь, если это будет напечатано в газетном заголовке, я вышибу себе мозги.

В моем горле вырывается стон при мысли о полицейском допросе, который неизбежно состоится. Мне нужно позвонить ребятам. Это должно быть моим приоритетом.

Но я не обращаю внимания на ветхое здание, обветшавшее за годы запустения и бурь. Мои ноги останавливаются прямо за периметром, где когда-то давно стояли ворота.

Внезапно звонок кому-либо еще, решение вопросов, выходящих за пределы этого леса, не кажется таким уж важным.

Они все могут подождать.

Хаос. Гало. Мой отец.

Все это перестанет существовать на ближайшие несколько часов.

Сейчас здесь только она.

Каркас здания раньше был мавзолеем семьи Харрисон, основателей Холлоу Хайтс. Запущенное и грязное, это жуткое место убежища, и я никогда не мог понять, почему это место говорит с ней.

Он окружен высокой травой и деревьями. Его строение в римском стиле навевает мысли о церкви, с одинаковыми башнями-близнецами спереди, или тем, что от них осталось. Одна из них давно рухнула, оставив одинокую башню со сломанным крестом на вершине.

Я поднимаюсь по коротким ступенькам в подъезд, настежь распахивая уже треснувшую дверь. Мои оксфордские туфли щелкают по поврежденному полу, скрип двери скрежещет, птицы прячутся внутри.

Крик ворон эхом отдается в пространстве, и я смотрю наверх, чтобы увидеть, как они разлетаются с проломленной крыши купола. Лишь несколько остаются сидеть внутри, клюя хлебные крошки, рассыпанные по полу.

Я насмехаюсь.

Конечно, она бы оставила еду птицам.

— Он вернулся, не так ли?

Ее голос —тихое возмущение в воздухе, лишенное обычных эмоций, отстраненное от окружающей ситуации.

Она сидит, примостившись в пустом уголке гранитного окна, обхватив руками ноги, которые плотно прижаты к груди. Ее голова обращена к поврежденному витражу, сквозь трещины она смотрит на лес снаружи.

Солнце проникает сквозь то, что осталось от стекла, и расцвечивает ее лицо калейдоскопом красок. Глубокие красные цвета подчеркивают изгибы ее челюсти, склон носа окрашен в яркие голубые тона.

В этом свете она неземная, почти призрачная.

Зрелище слишком сильное, чтобы быть по-настоящему реальным, краткий плод воображения, который, как вы знаете, исчезнет, как только вы моргнете. На какое-то тяжелое мгновение я застываю на месте, не в силах ничего сделать, кроме как смотреть.