Термитник. Энтомологический детектив - Юшко Петр - Страница 17

– Так что, как думаешь, – спросил муравей шепотом, – идти за помощью? Или пока подождем? Мне не кажется, что она бредит про опасность.

– Рана в принципе, хоть и глубокая, но не критичная, – сказал Стрекозя, – выключи свет верхний, оставь только торшер. Пошли на кухню поговорим. Она сейчас пусть спит. Дверь входную запер?

– Конечно!

Друзья ушли на кухню и начали обсуждать происходящее негромким шепотом.

– Так вот, – продолжил Стрекозя, – она не столько от раны, сколько, по-моему, от страха в шоковом состоянии. Кто-то ее очень сильно напугал. Откуда ты сказал, знаешь ее?

– Видел ее пару раз в редакции, – ответил Тёма, включая кофемашину, – она, кажется, была у нас в отделе по связям с общественностью или в отделе социологических опросов. Не успел я с ней поближе познакомиться. Вчера на нее главный редактор сильно орал. Уж не знаю, в чем она провинилась.

Тёма сварил крепкий кофе, налил две большие кружки и, добавив молока и кленового сиропа из бутылки, отнес на стол. Одну кружку он поставил перед Калвертом и подвинул к нему блюдо с рогаликами. Рогаликам был, наверное, месяц и они окончательно превратились в сухари, отчего стали только вкуснее. Они сделали по паре глотков, и Тёма с хрустом разгрыз один рогалик, рассыпая во все стороны крошки.

– Думаешь, на нее кто-то напал? – Спросил он соседа, – рана на спине. Значит, она либо убегала от преступника, либо на нее накинулись сзади внезапно.

– Мне не нравится та ранка на шее, – сказал Стрекозя, – странная она какая-то. Будто толстым экстрактором ткнули, и часть тканей из тела забрали на пробу. Вот не к ночи, но хочется упомянуть энтомологов…

– Не хочется мне рисковать и обращаться в милицию, – сказал Тёма, – давай дождемся, когда она придет в сознание и все расскажет. Не зря же она так просила. Может там маньяки какие за ней гоняются. Я лучше утром с Таракановым свяжусь и ему расскажу.

– Я завтра выходной, – сказал Стрекозя, – так что могу с ней посидеть, а ты ночью подежуришь. Я сегодня устал как навозник, весь день на крыльях. Так что, я спать иду к себе, а ты, если что, буди меня сразу как обычно, палкой по трубе отопления. Прибегу. Если проснется, дай сначала напиться, помоги надеть рубашку и может, какие домашние брюки у тебя есть, на ней юбка вся в клочья порвана.

– Думаешь, снасильничать кто-то хотел? – Спросил Тёма, – шла вечером домой, а ее кто-то подкараулил у подъезда. Красивая она девчонка.

Стрекозя допил кофе и стукнул кружкой об стол. Он встал, потянулся и, широко раскрыв свои жуткие жвала, громко зевнул.

– Ты хоть о чем-нибудь кроме секса когда-нибудь думаешь вообще? Все, я спать. Зови, если что. И не приставай к ней, извращенец.

Стрекозя, осмотрев Тизу и пощупав ее пульс, ушел к себе. А Тёма налил себе еще кружку кофе и уселся около дивана прямо на пол, всматриваясь в лицо пострадавшей. В розовом свете, падавшем от торшера, лицо Тизы показалось ему таким милым, что он не мог оторвать от него взгляд. Ресницы загибались к самим векам и трепетали в такт ее неровному дыханию. Грудь ее поднималась и опускалась, словно она все еще бежала в темноте, в ужасе оглядываясь назад. Губы полуоткрылись и пересохли. Тёма сходил в ванну, взял чистое полотенце и смочил его под краном. Он присел около бабочки на колени и сначала аккуратно прошелся по ее лбу и щекам, стирая остатки грязи, а потом чистым кончиком смочил ей губы. Губы были полные, темно-красные, как спелые вишни и Тёме жутко захотелось ее поцеловать. Он сдержал дурацкий порыв и снова сел рядом, вслушиваясь в ее дыхание.

Через несколько минут тишины, Тёма потихоньку поднялся и нашел в комнате свой альбом для эскизов. Он сел около торшера на пол и сделал сначала четыре точных наброска с Тизиного лица. Потом два легких наброска всей фигуры, лежащей на диване под пледом. Уловив все тонкости, он начал импровизировать и набросал с десяток рисунков в разных позах. Сидящую в кресле; смеющееся лицо; задумчивая; с чашкой чая в руках за столиком в уличном кафе; лежащую в ванне с пеной; с книгой на диване. Он не торопясь вернулся к первым наброскам лица Тизы и начал доводить один из них штриховкой до совершенства, играя с тенями и светом. Его уверенная рука выделяла мельчайшие подробности лица, а фантазия рисовала в душе страшные картины ночи, которую пережила несчастная девушка. Он вдруг очень ясно осознал, что если бы они не подобрали девушку, то она не дожила до утра. Тёма бросил быстрый взгляд на лежащую на диване красавицу и понял, что у нее открыты глаза. Бабочка смотрела на него, не отрываясь и не моргая. Потом спросила очень тихим голосом:

– Ты рисуешь меня?

Муравей положил альбом на пол и подполз к Тизе на коленях.

– Тебя рисую, – тихо ответил он и поправил сползающий плед, – тебе не холодно? Как ты?

– Все хорошо, – ответила бабочка, – только шея болит. И плечо. И руки. И немного ноги.

Она улыбнулась так, как Тёме еще никто не улыбался. Волна сладкого аромата ударила ему в голову.

– Я принесу тебе воды, – поспешно сказал он, – прости, что я пялился на тебя пока ты спала, но я боялся сам заснуть.

Он сходил на кухню и налил воды в стакан, потом подумал секунду и включил кофемашину. Муравей вернулся в гостиную и увидел, что Тиза уже сидит на диване, стараясь завернуться в плед.

– Вот вода. Ты есть хочешь? Я могу что-нибудь для тебя приготовить. Вот моя рубашка, одень, если сможешь сама. Она чистая. Твоя блузка… Ну, в общем, твоей блузки больше нет. Ты одевайся, а я кофе сделаю. Будешь кофе?

– Спасибо, – сказала Тиза, – я бы сладкого чая с мятой.

– Отлично! У меня есть мята и печенье. Правда, печенье соленое.

Тёма снова побежал на кухню и пока закипал чайник, он достал новую пачку печенья и высыпал ее в вазочку. Потом сварганил себе еще одну большую кружку кофе и заварил несколько сушеных листиков мяты в чайнике. Он взял чашку чая и вазочку с печеньем и понес в гостиную. Тиза сидела на диване, одной левой рукой придерживая концы пледа на груди, а второй пыталась переворачивать страницы в альбоме.

– Придется тебе помочь мне одеться, – сказала девушка, – эта рука совсем не поднимается, а эта забинтована. И голова закружилась очень.

Она кротко улыбнулась и встала, придерживая плед.

– Ты помоги раненую руку всунуть в рукав и застегнуть, а остальные я сама.

Тёма поставил вазочку и чашку на столик и неловко начал подавать рубашку. Тиза повернулась к нему спиной и уронила плед на пол. С трудом подняв кверху крылья, она продела здоровые руки в рукава, а потом, охнув и качнувшись, постаралась попасть второй рукой. Тёме пришлось самому взять ее руку с плотно забинтованным плечом и затолкать в рукав. Муравей тёрся лицом о ее крыло, а пыльца попадала ему прямо на губы. Он слизывал ее и, зажмуриваясь, вдыхал сладкий аромат то ли меда, то ли карамели. Под панцирем у него пробегали мурашки. Тиза морщилась и крепко ухватилась за него. Пока Тёма, путаясь в полумраке, застегивал пуговицы на груди бабочки, Тиза рассматривала муравья с какой-то грустной улыбкой.

– Спасибо, – сказала она, когда все было закончено, – тебя ведь Тёма зовут? Я видела тебя несколько раз в редакции. Мне бы присесть, кружится все.

– Да, я тоже тебя видел, – сказал Тёма, усаживая Тизу и снова накрывая ей плечи пледом, – такой красотки еще не было в наших газетных пенатах.

Тиза взяла чашку чая, а Тёма присел рядом, держа в руках вазочку с печеньем. Бабочка сделала несколько аккуратных маленьких глотков, а муравей не сводил с нее очарованного взгляда. От печенья Тиза отказалась и попросилась снова лечь на диван. Тёма убрал посуду и помог ей накрыться, потом притащил одеяло и накрыл ей ноги.

– Сможешь рассказать, что произошло? – Спросил он, усаживаясь на краешек дивана, – мой друг, сосед с первого этажа, зашил тебе рану на плече, но боится, что есть какие-то внутренние повреждения. Может утром все же отвезти тебя в больницу? У меня там есть знакомые. Кто на тебя напал?

Тиза прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Несколько минут она молчала, и Тёма уже решил, что бабочка снова уснула. Но она внезапно снова распахнула свои длиннющие ресницы и сказала: